Пленники вечности

— Нет больше такой организации! — взвизгнул редактор истерично.

— Это вас, милок, — участливо заметил второй из пришедших, — больше почти что и нету. Уже не девяносто первый, да и не девяносто третий. В календарь загляни, или телевизор повнимательнее посмотри.

— ФСБ?

— При чем тут контрразведка? — пожал плечами первый, демонстративно закуривая и кидая спичку в цветочный горшочек с какими-то японскими редкостями, гордостью длинноногой секретарши.

— Документы покажите, — вяло откинулся на спинку кресла редактор.

Перед его носом помахали какими-то не очень знакомыми по внешнему виду корочками. Из промелькнувших перед глазами удостоверений редактор уяснил себе только три вещи. Что первый из его визитеров майор, второй — капитан, а еще — что он действительно не собирается больше одобрять подобных материалов к публикации.

О чем вслух и заявил.

— Вот и ладненько, — засуетились молодые люди, сделавшиеся удивительно приветливыми и милыми.

По мановению ока куда-то делась кипа «жалоб оскорбленных граждан», иск от каких-то правозащитных организаций, непогашенные квитанции за электричество и черт знает еще за что.

— Видите, — наставительно сказал старший по возрасту и званию «боец невидимого фронта», — как быстро пресса может найти общий язык с нами.

— Это уж точно, — вытер лоб платочком редактор.

Пожалуй, за исключением этого, без сомнения смехоподобного эпизода, общественность столицы больше и не сталкивалась с безымянной «конторой». Какие-то люди шныряли через проходную со старомодным турникетом и вполне современными мордоворотами в стеклянных будках, но они, по большей части, были приезжими.

А потому, когда двадцатипятилетний мужчина со странной фамилией Пшибышевский спросил у дремавшей старушки, правильно ли он идет к серому особняку, назвав адрес, то услышал в ответ безмятежное:

— Это где органами торгуют?

— Почему — органами? — удивился Станислав Пшибышевский.

— А чем они там еще могут заниматься? — резонно ответила старушка, почесывая за ухом меланхолично похрапывающего у нее на коленях мопса. — Вывески нет, значит не банк. Запахов никаких — значит, не овощебаза. Девицы в срамной одежде не шляются — выходит, и не бордель это. Верно говорю — органы русских людей на Запад продают.

— Ну что ж, — вздохнул Стас, — пойду, заложу свою печень циррозную. Авось удастся на новый мопед наскрести.

— Ну и молодежь пошла, без всяких принципов, — услышал удаляющийся Пшибышевский ожидаемый пассаж. — А честно заработать на свой лисапед не пробовал?

Поплутав (все же бабка объяснила дорогу весьма невнятно, то ли по дурости, то ли по умыслу) по лабиринту дворов, в которых величаво щурились по-летнему ленивые коты и взвихрялись облака тополиного пуха, молодой человек все же вышел к обшарпанной двери особняка.

Откашлявшись, он сделал автоматическое движение, словно поправлял галстук.

Коснувшись торчащей из легкомысленной футболки голой шеи, он весело рассмеялся чему-то своему, поправил пиджак модного спортивного покроя, и позвонил в оглушительный звонок.

Дверь открыл весьма неприветливый детина со скошенным лбом и ломанными хрящами на ушах.

— Че надо, дядя? — спросил он, пережевывая, верно, полпачки жевательной резинки за раз.

— Органы у вас тут принимают? — спросил Стас.

— Почки лишние образовались, — недобро прищурился широкоплечий и приземистый крепыш, и при этом Пшибышевскому показалось, что телеса его каким-то невероятным образом раздвинулись вширь, заполняя пространство «предбанника». — Так я сейчас помогу, самому трансплантанты понадобятся.

— А вот здесь ваш инструктаж хромает, — безмятежно улыбнулся Стас. — Такой вот уродец не может и не должен знать столь длинных и вычурных слов.

На лице начавшего демоническое преобразование охранника промелькнула какая-то заполошная мысль.

— Ишь ты, — покачал головой Стас, двумя пальцами вытаскивая из внутреннего кармана пиджака удостоверение. — «Трансплантанты»! Тебе консерваторию охранять, мил человек, или библиотеку.

Уткнувшись носом в корочку, охранник виновато развел руками:

— Товарищ капитан — служба.

— Товарищи при комиссарах были, — кинул на ходу Пшибышевский, двигаясь сквозь бурно окрашенный и изрядно обшарпанный турникет.

Возле могучего и древнего лифта Стас увидел еще одного охранника. Этот цепко ощупал его колючими и ничего не выражающими глазами, и остался недвижим за своей стеклянной фирмой, мельком глянув в удостоверение.

Впрочем, как догадывался Стас, недвижимость его была такой же дурной театральщиной, как и туповатая грубость первого. Правая рука постового, не видная от лифта, наверняка жала на соответствующую кнопку.

Поднявшись на четвертый этаж и поморщившись от лязга допотопного лифта, Стас встретился лицом к лицу с новым стражем.

Этот представлял собой совершенно другой типаж. Субтильный типчик с подслеповатыми глазенками за толстостенными очками, тонкорукий и сутулый, с рассеянной улыбкой на бледных губах.

Что-то подобное Пшибышевский и ожидал. Здесь находилась святая святых конторы, ее мыслительный центр, а посему — никаких мордоворотов в коже и со жвачкой за толстой щекой. Пожалуй, решил про себя Стас, проходя мимо очкарика, при всей моей сноровке с этим орлом не сладить. Офицер, потративший столько времени и сил на создание внешнего впечатления полного доходяги, явно имел таланты, за которые оказался приписан к «конторе», и которые не желал выставлять напоказ. Это внушало должное уважение гостю особняка.

— Вам, простите, куда? — поинтересовался «доходяга» таким тоненьким и срывающимся голоском, что Стас ему едва не зааплодировал.

— А мне, простите, — в тон ему ответил Пшибышевский, очередной раз забираясь в карман за удостоверением, — в двадцать пятый кабинет.

Как ни старался он заметить следы «профессиональной фобии» на физиономии очкарика, этого Стасу не удалось. Ни единый мускул не дрогнул на лице как бы случайно оказавшегося у лифта паренька, взгляд ни на долю мгновения не метнулся к внутреннему карману. Пальцы не дрогнули, словно человек и впрямь совершенно не представлял себе скорость, с которой гипотетический пистолет может впрыгнуть в ладонь мужчины, лезущего за обшлаг.

— Ага, — на этот раз совершенно бесцветным голосом заметил очкарик. — Прошу следовать за мной.

«В любой частной конторе сыщиков и телохранителей, — рассуждал Стас, шагая вслед за тщедушным парнем, — этого деятеля уволили бы за такой способ „сопровождения“ посетителя».

Пшибышевскому случалось знавать публику, которой затылком и каким-то не определенным в анатомических справочниках местом между лопатками удавалось «контролировать пространство» лучше, чем глазами. Первое впечатление, решил Стас, его не обмануло. Парнишка был явно хорош. «А говорят, — усмехнулся капитан, — что органы подрастеряли старые кадры, и не умеют растить новые. Да этого орла можно на Таганку в труппу отправлять без экзамена».

Дойдя до двери, выполненной в стиле безукоризненного ностальгического тоталитаризма, то есть кож-зам и медная табличка с угловатой цифрой «25», очкарик остановился.

Тут все очарование и развеялось. Четко, словно сдавая зачет в какой-нибудь школе милиции, очкарик совершил полшага по ходу движения, четко развернулся на каблуках, так, чтобы очутиться к гостю не спиной, а правым боком, да еще и контролировать дверной проем и глубину коридора.

— Нет в мире совершенства, — вздохнул Стас, берясь за дверную ручку.

— Это ты о чем, капитан? — спросил тем же писклявым голосом «доходяга».

— О своем, служивый, о своем, о девичьем. Привет инструктору.

Он собирался уже войти в открывшуюся с легким скрипом дверь, когда «очкарик» кашлянул и заговорщицки прошептал:

— У шефа секретарша зело суровая. Одно слово — прапор.

— Ну и что? — Стас так и замер, занеся лакированный ботинок над красным ковром. — Надо было цветы или шоколадку брать? Или, наоборот, водяру и огурец?