Страница 9 из 80
Начиная от Рязанской дороги и до Петербургской была протянута цепь постов[115]. Сам Мюрат со штабом уже к 7 часам вечера разместился в прекрасном доме заводчика И.Р. Баташова за Яузским мостом на Швивой (Вшивой) горке[116].
Авангард Мюрата предназначался, как известно, для преследования русского арьергарда (точнее — для следования за ним). Какие же части должны были контролировать ситуацию в самом городе? Первоначально с этой целью в город были отправлены только элитные жандармы, насчитывавшие несколько сот человек. Это было всё, чем вначале мог располагать назначенный военным комендантом Дюронель. Он вошел в город вместе с головными частями Неаполитанского короля. Сопроводив Мюрата до Рогожской заставы, он вместе с Гурго возвратился в Кремль[117]. Всюду блуждали отставшие русские солдаты, непонятные личности в гражданском или полувоенном платье, по временам слышались выстрелы[118].
Дюронель, сообразуясь с малочисленностью жандармов, находившихся в его распоряжении, решил ограничиться охраной Кремля и Воспитательного дома (благо, что чуть позже к Дюронелю явился сам И.А. Тутолмин, главный надзиратель этого дома, и, сопроводив небольшой отряд жандармов к месту назначения, прекрасно его устроил). По свидетельству Коленкура, Дюронель «отправил императору просьбу о присылке каких-нибудь воинских частей». «Император предписал ему обратиться к герцогу Тревизскому (Мортье — В.З.)», корпус которого должен был занять город[119].
Действительно, дивизия Ф. Роге из Молодой гвардии вошла в русскую столицу вслед за авангардом Мюрата. Батальоны дивизии, одетые в «большую форму», вступили в город повзводно, с музыкой в голове каждого полка. Бургонь из полка фузилеров-гренадеров писал, что сигнал к вступлению в город его полк, стоявший у самой заставы, получил в 3 часа дня[120]. Лишь только авангард полка, состоявший из тридцати человек во главе с лейтенантом Серрарисом (Serraris) перешел мост через Москву-реку, «как из-под моста выскочил какой-то субъект и направился навстречу войскам: он был одет в овчинный полушубок (d’une capote de peau de mouton), стянутый ремнем, длинные седые волосы развевались у него по плечам, густая белая борода спускалась до пояса. Он был вооружен вилами о трех зубьях (d’une fourche a trios dents), точь-в-точь как рисуют Нептуна, вышедшего из вод. Он гордо двинулся на тамбурмажора, собираясь первым нанести удар; видя, что тот в парадном мундире, в галунах, он, вероятно, принял его за генерала. Он нанес ему удар своими вилами, но тамбурмажор успел уклониться и, вырвав у него смертельное оружие, взял его за плечи и спустил с моста в воду, откуда он только перед тем вылез; он скрылся в воде и уже не появлялся, его унесло течением…» Вслед за этим по фузилерам-гренадерам еще неоднократно стреляли какие-то мужики, но «так как они никого не ранили, то у них просто вырывали ружья, разбивали, а их самих спроваживали, ударяя прикладами в зад»[121]. Когда фузилеры-гренадеры вышли на Арбат, их поразило полное безлюдье, «…некому было слушать нашу музыку, игравшую “Победа за нами!”»- сетовал Бургонь. Только «кое-где попались одни слуги в ливреях, да несколько русских солдат».
Район Дорогомиловской заставы. Фрагмент плана Москвы. Начало XIX в.
Примерно в половине пятого полк фузилеров-гренадеров оказался «перед первой оградой Кремля», а затем, обойдя Кремль слева, вступил на «губернаторскую площадь» (так французские мемуаристы называли площадь перед домом Ростопчина на Лубянке)[122]. Здесь часть дивизии Роге встала биваком. Сам Мортье занял дом аптекаря на углу одной из улиц, обращенный к фасаду «дворца губернатора»[123]. Пока маршал, генералы и офицеры дивизии размещались в пустующих или почти пустующих домах в районе губернаторского дома, солдаты стаскивали на площадь, где стояли биваком, всевозможную снедь из близлежащих зданий, «…тут были вина разных сортов, водка, конфитюр, множество голов сахара…»[124] Полк фузилеров-гренадеров «занял подступы к площади постами и караулами во всех публичных зданиях, в магазинах с различными припасами, в Бирже (так французы называли Гостиный двор. — В.З.), в банке и в детском приюте, который имел форму необъятного дворца, и в котором имелись значительные склады», — вспоминал шеф батальона фузилеров-гренадеров Л.Ж. Вьонне де Марингоне, который сам обосновался в доме недалеко от дворца Ростопчина[125]. Остальная часть дивизии, по его свидетельству, разместилась в Кремле и на Кузнецком мосту.
А. Сюрюг, настоятель французской церкви Св. Людовика, находящейся недалеко от дворца Ростопчина, свидетельствует, что 14 сентября, к вечеру, «рота гренадеров Молодой гвардии обосновалась на Кузнецком мосту»[126] и, как можно понять, взяла под охрану церковь и близлежащие кварталы, населенные москвичами-иностранцами. Коленкур отмечает, что так как Мортье «считал, что нельзя распылять свои силы в первые моменты, тем более что приближалась ночь», маршал так и не решился 14 сентября ввести в Москву 1-ю гвардейскую пехотную дивизию А.Ф. Делаборда[127].
Каких только неожиданных встреч и удивительных событий не произошло в те первые часы вступления Великой армии Европы в «полуазиатскую» столицу! Польский граф Роман Солтык, служивший в ведомстве Сокольницкого, оказался на Арбате еще до появления там авангарда Мюрата. Справа и слева от себя он увидел красивые большие дома, «хотя и построенные из дерева, но оштукатуренные и окрашенные в желтый цвет, так что они казались сделанными из камня». Солтык начал стучать во все двери, которые, однако, оказались прочно запертыми. Он даже не мог расслышать ничьих шагов, кроме своих собственных. Все было пустынно и молчаливо. Тогда Солтык бросился куда-то в переулки, влево от большой улицы, и, наконец, ему показалось, что в одном многоэтажном доме из окна на первом этаже кто-то сказал по-польски. По-видимому, это были хозяева дома, который стал жертвой грабежа со стороны группы русских солдат. Солтык, ни минуты не раздумывая, спрыгнул на землю, передал коня подскочившему поляку из числа хозяев дома, и бросился вовнутрь. Позже он скажет, что этот необдуманный поступок он мог совершить только по причине того безмерного доверия, которое питали солдаты армии Наполеона в те часы к своему противнику.
Солтык оказался один среди трех десятков «московитских солдат», которые, оставив ружья у стен и разбив хранившиеся там бочки с водкой, усердно пили. Вместо того чтобы броситься к своим ружьям, солдаты, увидев эполеты Солтыка, сдернули свои фуражные шапки и вытянулись во фрунт. Солтык их разоружил и обратил в бегство. Так, по крайней мере, он рассказывал много лет спустя…[128]
После сей стычки с пьяными русскими солдатами Солтык возвратился к Дорогомиловской заставе, где находился император. Наполеон стоял слева от дороги; перед ним на дёрне была разложена огромная карта Москвы. Он расспрашивал людей, прибывавших из города. Одним из них и стал Солтык, сообщивший об опустевшей Москве и идущих там со стороны отставших русских солдат грабежах и пьянстве[129].
Еще более удивительная встреча ждала в те часы баварского обер-лейтенанта Муральта, того самого, который проехал рядом с Мюратом до ворот Кремля. После того как Муральт стал свидетелем стычки французского авангарда с вооруженными москвичами, он отправился назад, пытаясь найти войска вице-короля Богарнэ. Вначале он двигался вдоль длинной и плотной колонны кавалерии и артиллерии, идущей вслед за Мюратом, затем свернул в одну из боковых улиц. Он, как и пятеро его людей, были очень голодны и мечтали раздобыть хоть чего-нибудь съестного. Улицы были пустынны, все дома накрепко заперты, многие окна закрыты ставнями. Наконец Муральт остановил свой маленький отряд перед очень большим зданием. Он приказал одному из солдат сойти с лошади и постучать в ворота. Через довольно продолжительное время из ворот показался хорошо одетый человек. Убедившись, вспоминал Муральт, что «нас только шестеро и поблизости не видно никаких других солдат, он поманил нас жестом в просторный передний двор и тщательно запер за нами ворота. Затем он спросил меня на хорошем немецком языке, говорю ли я по-немецки. После того как я ответил утвердительно и сказал, что мы баварцы, он очень дружески пригласил нас спешиться и пройти с ним внутрь. Я последовал за ним вверх по лестнице, и он привел меня в большую комнату, где собралось много людей, в том числе и женщины. Он тут же приказал, чтобы мне принесли все, что только было возможно, и позаботился также о моих людях, оставшихся внизу. Мне не следует объяснять, что я все съел с величайшим аппетитом. Пока я занимался этим приятным занятием, мой хозяин рассказал, что он немецкий профессор и служит в Московском университете. Естественно, что речь тут же зашла о войне, взятии Москвы и пр. По его мнению, император Александр никогда не заключит мира, и что в ресурсах у него не будет недостатка, если даже и вторая столица империи окажется в руках врага; к тому же приближающаяся зима заставит французов отступать. Они не знают русских, если полагают, что им можно так легко навязать свою волю…» После того как Муральт и его солдаты насытились, приветливый хозяин вручил им еще и еды на дорогу[130].
115
Chambray G. Op. cit. P. 116.
116
Письмо приказчика Максима Сокова к И.Р. Баташову. Ст. 0218.
117
Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 1. P. 4.
118
Среди чинов армии ходил рассказ о том, что Гурго, возвратившись в Кремль, захватил там то ли 40, то ли 60 «казаков с помощью одного уланского офицера, который сопровождал его в этой экспедиции» (Soltyk R. Op. cit. Р. 269; Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 1. P. 4). Возможно, это были те самые несчастные полупьяные патриоты, которые были захвачены у Арсенала и которых сторожила рота вольтижеров из бригады Дедема.
119
Caulaincourt A.A.L. Op. cit. Т. 1. P. 4.
120
Bourgogne A.J.B.F. Op. cit. P. 12.
121
Ibid. P. 2–13. He менее примечательная встреча запомнилась Г. Брандту, капитану из Легиона Вислы. Во время одной из остановок колонны авангарда «человек громадного роста…, в синей поддевке, застегнутой до самой шеи, вышел из запертого дома и хотел перейти через улицу; ни слова не говоря, он растолкал солдат, которых на улице было множество. Так как войскам перед вступлением в город был отдан строжайший приказ хорошо обращаться с жителями, солдаты ничего ему не ответили; но когда он толкнул офицера, последний выругал его и пригрозил ему шпагой, после чего и солдаты стали огрызаться. Он, ни слова им не отвечая, разорвал поддевку, обнажил грудь и крикнул: “Вонзайте ваши клинки в грудь русского!” Эти слова заставили всех замолчать. Русский с вызывающим видом ушел, открыл дверь маленького домика и запер ее изнутри так старательно, что все мы это слышали» (Цит. по: Наполеон в России глазами русских. С. 289).
122
Bourgogne A.J.B.F. Op. cit. P. 13.
123
Vio
124
Bourgogne A.J.B.F. Op. cit P. 14.
125
Vio
126
Surugue A. Mil huit cent douze. P. 26.
127
Caulaincourt A.A.L. Op. cit. T. 1. P. 5.
128
Soltyk R. Op. cit. P. 268–269.
129
Ibid. P. 269–270. Солтык сетовал по поводу того, что его собственный рапорт нисколько не заинтересовал Наполеона, хотя, по мнению офицера, на основе его можно было бы убедиться в полной дезорганизации «московитской армии». «Как отличалось наше вступление в Москву от того, как мы вступали в Вену и Берлин!» — восклицает он.
130
Muralt A. Op. cit. S. 70–71. А.Ю. Андреев, который в 1997 г. впервые опубликовал на русском языке небольшой отрывок из воспоминаний Муральта, и чьим переводом мы частично воспользовались, совершенно правильно определил личность гостеприимного хозяина — им был профессор X. Штельцер, о судьбе которого речь у нас пойдет ниже. Дом, в котором он жил, находился на территории Московского университета. См.: Андреев А.Ю. Указ. соч. С. 44–45.