Страница 52 из 63
Фохт, понимая, что не сможет сразить тысячи и тысячи русских, прибывающих с восточного берега, поднял к губам рог. Рыцари устремились в ворота, навстречу черному дыму.
Десяток донцов, смешавшись с кавалерами и их оруженосцами, влетели внутрь.
Больше никто их в этой жизни не видел. Ворота с тяжелым лязгом захлопнулись.
Басманов, тяжело дыша и зло скалясь в сторону Нарвы, подскочил к Бутурлину.
— Пушки готовы?
— Еще не все подошли…
— Давай, боярин.
Бутурлин подскакал к пушкарям, принялся отчаянно жестикулировать.
Наконец ударило первое орудие, за ним второе, третье. Слитного залпа не получилось вначале, не выходило и после.
Однако дело свое ядра делали.
Вначале откололся угол стены, потом, под победный рев стрельцов, вниз обрушилась надвратная башня. Ядра раз за разом били в ворота, и они начали сдавать.
Басманов очень долго осматривал зубцы стен, щурясь от дыма.
— Боярин, — окликнул он Бутурлина. — А ведь огонь согнал немцев со стен.
— А если заманивают, — спросил тот, оглядывая
зубцы и черные облака, выплывающие из самого нутра Нарвы.
— Было бы чем заманивать, — хохотнул Басманов, — давно бы заманили.
Как только ворота рухнули после очередного выстрела, Басманов лично повел Большой полк в открывшуюся брешь.
В дыму какие-то ландснехты и посланные Фохтом конники возвели баррикады и попытались остановить стрельцов. Поняв, что продвижение опричника может быть замедлено, Бутурлин велел трубить общую атаку и хватать лестницы.
Все, что готовили для трехдневной осады и правильного штурма, было использовано в считанные минуты. Полки левой и правой руки взлетели на стены по штурмовым лестницам и «кошкам», ожидая стрел, расплавленной смолы и пуль из башен и со стен.
Так и не дождались.
Бутурлин одним из первых очутился на зубчатом парапете, огляделся и издал победный рев. Ландснехты и остальная пехота ливонская ушли со стен. Малой кровью были взяты укрепления нарвские.
Впрочем, отдельные кучки обороняющихся еще цеплялись кое-где за крытые галереи и надвратные башенки. Очисткой от них стен и занялся воевода.
Бутурлин во главе десятка стрельцов сближался с отрядом отчаявшихся кнехтов.
— Сдавайтесь! — крикнул воевода, но его то ли не поняли, то ли не захотели понять.
Двое стрельцов присели и дали выстрел. Остальные, по примеру Бутурлина, не стали тратить время на баловство, сойдясь с ливонцами на былом оружии.
Приноровившись во время конной свалки у ворот к шестоперу, воевода не стал вынимать саблю из ножен. Страшные удары булавы выводили из строя соперника в любом случае, ибо легко и приятно ранить шестопером нельзя.
Сорванное с костей мясо, раздробленные хрящи, превращенные в крошево руки и ноги — все это шестопер. Никаких разрубов и разрезов, никаких дырок и колотых ран…
Под стать оказались и супротивники, что шли на стрельцов и царского воеводу с шипастыми моргенш-тернами.
— Гойда! — выдохнул Бутурлин, кидаясь вперед. Вспыхнула короткая и жестокая до зверства схватка.
Шестопером и моргенштерном нельзя, щадя соперника, ударить плашмя. А слабо бить вообще смысла не имеет, вся сила их — в проломном ударе. Задача его — промять железо и раздробить живую плоть, сокрытую под броней.
Двое стрельцов полетели вниз, трое остались лежать, медленно исходя кровью из страшных ран, когда Бутурлин опустил шестопер и понял, что стены окончательно очищены от нарвского гарнизона.
— Пора батюшке нашему, — сказал он стрельцам, — князю Басманову пособить.
— Отсюда и пособим, — сказал один из служилых, делая вид, что целится вниз из пищали.
Вначале хотел Бутурлин отругать выказавшего малодушие, а потом вдруг повеселел.
— Где их пищали затинные? Где пушки и тюфяки? В трех башнях Бутурлин обнаружил ливонские пушки и открыл пальбу сверху по баррикаде, остановившей основные силы, а потом перенес стрельбу на внутренний замок.
— Как бы нас самих ядрами не пошиб воевода Бутурлин, — проворчал Аника. — Глупо голову сложить от своей же пальбы.
— А как брать эту кучу сора? — спросил Басманов.
— Пусти людей половчее в дым и огонь, — сказал Аника, с внимательным прищуром оглядывая баррикаду. — Пусть обойдут с боков и ударят.
— Сделаем, — Басманов повернулся, ища толковых стрельцов, знакомых по учениям у Наровы.
— Только, батюшка князь, Христом-богом прошу, — взмолился Аника, — пусть именно ударят, а не пальбу учиняют. Своих посекут, шуму наделают, а до замка мы так и не дойдем.
Пришлось ждать, пока посланные в обход, найдут дорогу в горящих руинах примыкающих к площади улиц.
Наконец Басманов сказал:
— Не можем ждать более. Сгорим, или немец нас сам обойдет и ударит.
Аника поискал глазами донцов и Ярослава.
— Первыми пойдем, — сказал он. — Иначе народ на копья и алебарды не полезет.
Донцы целовали кресты нательные, Ярослав только проверял и проверял крепеж брони. Аника же просто стоял и смотрел на крепкие ливонские щиты, копья, уставленные ввысь, сияющие шапели да шишаки.
— Пора, — сказал Басманов.
— Гойда!
Рванулся Аника вперед, за ним Ярослав, потом оба донца и еще четверо или пятеро отчаянных.
Ливонцы, не видя большой угрозы в этой атаке, даже копья опускали как-то с ленцой, ожидая бурного натиска всего стрелецкого войска.
Аника, нырнув под длинную пику, рубанул саблей. Послышался скрежет, и казак чертыхнулся — окована. Тогда схватил он два копья руками, не давая поднять их и пустить в ход.
Ярослав смахнул два острых кованых жала, прежде чем третье нашло брешь в его броне, опрокинув на щепки и доски. Чувствуя, что рана не так уж и опасна и сила еще есть, засечник мертвой хваткой, ровно клещ, вцепился в мелькнувшее над ним копье.
Козодой не успел уклониться и наделся на пику, побратим его оказался ловчее — обрубил одно, прижал к земле второе и ногой преломил.
Хлопнул арбалет, и тяжелый болт пробил донца от бока до бока.
Но видя порыв этой горстки и не замечая больше монолита в строю ливонском, стрельцы дружно рванулись вверх по накиданному сору. Копья не остановили вала, хоть и убили многих; не остановили и щиты.
Большой полк буквально сбросил нарвскую пехоту с гребня искусственного возвышения и уже здесь, где строй смешался, началась жестокая резня. Дрались всем — прикладами, пищалями и ножами, кулаками и саблями, коленями и даже шлемами бодали в лицо один другого.
Такого натиска немцы не выдержали, стали разбегаться по боковым улочкам.
Здесь казаки устроили на беззащитных кнехтов настоящую охоту, мстя за гибель тех, кто первыми ворвался в Нарву вслед за отступающими рыцарями.
Сломив сопротивление ландскнехтов, Басманов также вышел к замку. Его силы выглядели жалкими и побитыми, никак не победителями — камзолы на стрельцах дымились, люди слепо опирались на бердыши и пищали, брели куда-то без всякого толка…
Фохт попытался совершить еще одну контратаку.
Бутурлин, которому со стен было отлично видно все, что творилось в замке, велел стрельцам спускаться вниз. Многие послушались, и, пройдя сквозь огонь, по мелким улочкам, с флангов атаковали идущих на вылазку ливонцев. В ходе яростной рукопашной все немцы, вышедшие из замка, остались на месте, назад не ушел ни один.
Жар постепенно стал спадать, и только возле самого замка, в глубине нижнего города все равно продолжался ад.
— Начнем обстрел замка! — крикнул Басманов. — Забирайся назад на стены, друг Бутурлин.
— А если Фохт, будь он неладен…
— Мы справимся, полезай!
Вскоре собственные ливонские пушки стали вновь гвоздить по замку.
Не выдержав пальбы и одного часа, немцы снова высунулись, на конях, со значками на копьях и в крестоносных плащах. На этот раз рядом не было спесивых детей боярских, способных помешать стрельцам.
Большой полк дал только один залп.
Рыцарей и воинов поплоше, способных идти в атаку, у Фохта не осталось.
Обороняться также не было никакой возможности — огонь в нижнем городе поутих, московиты умудрились подтащить к замку несколько своих осадных пушек. Теперь пожар вспыхнул и в самом замке.