Страница 67 из 113
Днем вдруг охватил прилив энергии — надо что-то делать, куда-то идти… Миша (как он сказал — чтобы разрядить это напряжение) согласился пойти вместе со мной в Репертком — с «Пушкиным». Мерингоф по телефону — когда узнал, что М. А. придет — испуганно: А что с ним случилось?! — Ничего, просто пьесу Вам принесет. — Аа! Очень приятно!
Но эта радость у него мгновенно исчезла, когда он увидел «Пушкина»:
— Что это Вам вздумалось? (замечательный вопрос).
— Да это не мне, это жене моей вздумалось.
Тут Мерингоф устроил такой фортель — оказывается, просто от автора он пьесу принять не может. Нужно или через театр, или через отдел распространения.
Ну, что же, получит через отдел распространения!
Кроме того, для того же «разряда» позвонила к Месхетели и условилась, чтобы он принял М. А. 8-го.
Вечером Миша в Большом, откуда пришел, совершенно измученный, в первом часу ночи.
Сегодня М. А. написал письмо Марилу по поводу «Турбиных».
Ушла от меня Тина, вернее, пришлось уволить из-за необычайно широкого образа жизни — беспрестанные звонки по телефону, беспрестанные гости и красноармейцы в большом количестве.
Миша вечером пошел играть в винт.
День начался звонком Долгополова. Первое — просит М. А. сообщить ему содержание «Рашели», так как он дает статью о Дунаевском, и Дунаевский, говоря о «Рашели», посоветовал обратиться к Мише.
Второе — сообщение о заседании Художественного совета при Всесоюзном комитете по делам искусств. Оказывается, Немирович выступал и много говорил о Булгакове: самый талантливый, мастер драматургии и т. п. Сказал — вот почему вы все про него забыли, почему не используете такого талантливого драматурга, какой у нас есть — Булгакова?
Голос из собравшихся (не знаю кто, но постараюсь непременно узнать):
— Он не наш!
Немирович: Откуда вы знаете? Что вы читали из его произведений? Знаете ли вы «Мольера», «Пушкина»? Он написал замечательные пьесы, а они не идут. Над «Мольером» я работал, эта пьеса шла бы и сейчас. Если в ней что-нибудь надо было по мнению критики изменить, это одно. Но почему снять?
В общем, он очень долго говорил и, как сказал Долгополов, все ему в рот смотрели, и он боится, что стенографистка, тоже смотревшая в рот, пропустила что-нибудь из его речи.
Обещал достать стенограмму.
Потом позвонила Ольга — с тем же самым.
Потом звонил Яншин с напоминанием о том, что мы обещали придти в Цыганский театр.
Вечером разговор с Мишей о Немировиче и об этом — «он не наш»; я считаю полезной речь Немировича, а Миша говорит, что лучше бы он не произносил этой речи, и что возглас этот дороже обойдется, чем сама речь, которую Немирович произнес через три года после разгрома.
«Да и кому он ее говорит и зачем? Если он считает хорошей пьесу «Пушкин», то почему же он не репетирует ее, выхлопотав, конечно, для этого разрешения наверху».
Сегодня в Большом Самосуд держал речь перед М. А., Мордвиновым, Меликом о том, что предпринимает меры, чтобы Толстой с Шостаковичем написали оперу об Иване Грозном.
Сейчас в МХАТе встреча московских работников искусств с ленинградскими орденоносцами. Нам прислали билеты; мы не пошли.
Миша написал письмо Кузе — о «Дон-Кихоте» — будут ли ставить.
Позвонил и пришел Николай Эрдман. Я позвала Вильямсов.
Звонил Рапопорт — он будет ставить «Дон-Кихота», Симонов болел, теперь очень перегружен, кроме того, хочет играть в «Дон-Кихоте».
Рапопорт просил встретиться — переговорить с М. А. о распределении ролей.
М. А. говорит — все это липа, это в ответ на мое письмо.
Пришло письмо от Кузы — уверения, что пьеса принята театром с энтузиазмом — и пойдет в правильный срок.
Днем М. А. был у Рапопорта. Впечатление от разговора — кислое, «маломощное», как сказал Миша.
Вечером иду на «Сусанина». А к нам придет Борис Эрдман.
Смотрела новый финал. Лучше прежнего, уж очень был скучен статический финал. Но и сейчас народу — жидко дано. А декорации, костюмы очень хороши. Видела в театре Хмелева, условились, что придет к нам 19-го.
Была сегодня в Реперткоме. Они вызывали М. А., но он, конечно, не пошел. Говорила с политредактором Евстратовым — по поводу «Мертвых душ». Он считает, что М. А. надо пересмотреть пьесу в связи с изменением отношения к Гоголю — с 30-го года и вставить туда что-то. Я сказала, что ни пересматривать, ни вписывать М. А. не будет. Что это его не интересует. Что я просто оттого подняла вопрос с этой пьесой и буду поднимать о других, чтобы выяснить положение М. А., которого явственно не пускают на периферию и вообще запрещают.
Зашла к Оле в Театр по делу и посмотрела случайно первый акт «Врагов» — Качалов играл Якова Бардина, заменял Орлова, который внезапно заболел. Сыграл Качалов неплохо. Он был бы вообще блестящим комическим актером. Комические реплики доходили прекрасно.
П. Марков черен, Виленкин сконфужен. Оля напряжена.
Днем, проходя по Пречистенке, зашла к Ермолинским, сидели тихо втроем, как вдруг за стеной раздался шум голосов, лай собак.
Выяснилось, что там собралась почти вся «Пречистенка». Когда я взглянула в ту комнату — зашаталась! Сидят почему-то в шубах семь женщин… Не люблю я этого круга, да и меня там не любят.
Днем была в дирекции Большого театра, а Миша в Большом. Видела Якова Л. — у него был сердечный припадок накануне. Разве так можно работать?
Потом поехали в машине Мчедели — Мелик, Мчедели и мы — в Химки (вокзал). Там пообедали, погуляли и вернулись в город.
Вечером были на «Раймонде». Я, к сожалению, попала только ко второму действию. Говорили, что в первом Семенова танцевала удивительно! Но и то, что я видела, было прелестно. Мы с Мишей долго хлопали ей из ложи Б, и она нам кланялась. В зале стояли после конца балета около получаса, непрерывно вызывая ее.
Потом там же в Большом был показан фильм «Ленин в 1918 году». Звук не был налажен, и потому текст пропал совершенно, я не поняла ни слова, смотрела, как немой фильм. Художественно — это, конечно, невероятно слабо.
Получили ответ от Кельверлей. Оказывается, это не ее постановка, а некоего Branson Albery, к которому она и советует обратиться.
Миша в Большом, слушает «Руслана». Сережка с Лоли на «Пади серебряной». Я одна дома. По радио — концерт Лемешева. Очень приятно поет — и музыкально и толково.
Ну, утро!.. Миша меня разбудил словами: вставай, два письма из Лондона! Ты прочти, что пишет Кельверлей!
А Кельверлей прилагает ответ Куртис Брауна, который она получила на свой запрос ему. Оказывается, что К. Брауну была представлена Каганским доверенность, подписанная Булгаковым, по которой 50 % авторских надлежит платить З. Каганскому (его парижский адрес) и 50 % Николаю Булгакову в его парижский адрес, что они и делали, деля деньги таким путем!!!
Мы с Мишей как сломались!.. Не знаем, что и думать!
Отправили телеграмму в Лондон — Куртис Брауну — задержите платежи.
Кроме того — благодарственное письмо Кельверлей.
Но что это?!
Вечером у нас — Борис Эрдман, Хмелев и Гриша. Пришел еще один приезжий из Киева — знакомый Мишин профессор, но просидев недолго, ушел, взяв, конечно, письмо Феде Михальскому, чтобы устроить ему билеты в МХАТ.