Страница 65 из 113
А мы с Женичкой ходили в город, к Елисееву. Купили пиво, бананы.
На улицах — колоссальные очереди — стоят люди для того, чтобы попасть в Колонный зал, где лежит тело Крупской.
Мы ехали на такси, доехали до Никитских ворот, дальше не пропускают. Пошли пешком по Леонтьевскому. Купила мимозы.
Вечером Миша — над романом. А я начиталась страхов у Жуковского («Нечто о привидениях») и стала ходить за Мишей по пятам, чтобы не оставаться одной.
Днем Миша в Большом.
Я — в Всероскомдраме, отнесла «Дон-Кихота» в отдел распространения.
Вечером — Миша — роман.
Хамский звонок из «Вечерней Москвы»:
— Михаила Афанасьевича.
— Он болен. Говорит его жена.
— Мне жена не нужна, а нужен Михаил Афанасьевич…
— Он болен.
— Мне он нужен здоровый, больной не нужен… Дело отпадает… Ну, я ответила.
Миша разозлился, позвонил заведующему отделом искусства в «Вечерке», сказал — «от Вас был звонок». Тот: «это Гринвальд и Бернштейн». — «Так нельзя звонить…» и т. д.
Потом звонил Яков Л. и сказал, что к нему звонил Бернштейн и сказал: «вот дала мне отповедь жена Булгакова…»
Я сказала — «не я отповедь дала, а они по-хамски звонили».
Звонок. — «Я писательница, встречалась раньше с Михаилом Андреевичем и хорошо его знаю…»
— С Михаилом Афанасьевичем?
Поперхнулась. Фамилия неразборчивая. Словом, написала либретто. Хочет, чтобы М. А. прочитал.
Вечером Вильямсы и Лена Понсова. Разговор о детях, о домработницах. Скучно. Петя сказал, что вахтанговцы с ним подписывают договор на «Дон-Кихота» и играть эту пьесу будут.
Опять эта писательница! Опять приставание, чтобы Миша по старому знакомству прочитал либретто и сказал свое мнение.
Днем Сергей с товарищем на «Коньке-Горбунке». Миша показывал, как они сидели в первом ряду с важным видом и аплодировали. На деньги, которые я дала им, пили воду в буфете. Сергей сказал — «до'огой буфет!»
Вечером «Сусанин», пошел Миша. На спектакль приехал И. В. Сталин. В правительственной ложе аплодировали после второго акта.
Бедняга Антонова сбилась в сцене монастыря, неправильно взяла слова, сбила хор и оркестр. Самосуд был безумно расстроен.
Миша приехал домой до окончания спектакля и дослушал со мной «Славься» по радио.
Днем правила экземпляры «Дон-Кихота» в отделе распространения. Писала неграмотная машинистка. Пришла домой с головной болью.
На улице около Управления догнал Тренев, спросил, что делает Миша своего? — Ничего. И нет никакой веры в то, что его пьеса может пойти.
— Напрасно, напрасно. Сейчас такое время… Хотят проявить смелость… У меня был разговор о нем и в ЦК и в Комитете… Надо нам непременно повидаться… Приходите к нам на этих днях…
Миша сказал: «Я же еще пойду кланяться?! Ни за что».
Вечером у нас Дмитриев с Мариной.
Разговор Миши с Дмитриевым о МХАТе, о пьесе для него. Миша сказал — «капельдинером в Большом буду, на улице с дощечкой буду стоять, а пьесу в MXAT не дам, пока они не привезут мне ключ от квартиры!»
Сегодня звонили из школы Сталинского района, то есть почему-то она сказала «из филармонии», но филармония оказалась не при чем, а просят М. А. сделать доклад на тему о творчестве Мольера для старших классов школы. Приедут, отвезут, привезут. Говорила очень приятно. Я сказала, что М. А. вряд ли сможет это сделать, так как ему надо было бы готовиться к докладу, а он занят чрезвычайно.
Звонила опять писательница — оказалось Сергей Мятежный. Я ей объяснила, что М. А. очень сейчас занят, попросила, чтобы она отложила присылку либретто на неделю.
Вчера я провела целый день у Ольги, а Миша с перерывом на обед — в Большом. Встретились дома уже часов в десять вечера. Тут же приехал и Гриша Конский (после телефонного звонка). Просьба почитать роман. Миша говорит — я Вам лучше картину из «Дон-Кихота» прочту. Прочитал, тот слушал, хвалил. Но ясно было, что не «Дон-Кихот» его интересовал. И, уходя, опять начал выпрашивать роман хоть на одну ночь. Миша не дал.
Сегодня днем были в дирекции, сидели у Якова Л. Он рассказывал, что Сергей Городецкий невероятно нахамил по телефону. Его не пустили на закрытый спектакль «Сусанина». — «Я морду буду бить тому, кто скажет, что я не имею отношения к этому спектаклю», — сказал Городецкий.
Дома — марочный психоз. Сережка стал собирать альбом марок. Поминутно — мальчишки, мены, покупки. Женька с марками. Вырезывание из конвертов и так далее.
Звонок телефонный — девица из Клуба писателей, «по поручению президиума» просит Мишу что-нибудь прочесть 23 марта в большой клубный день.
Тут мы с Мишей разошлись. Я обрадовалась, думала, что выступление пойдет Мише на пользу.
А Миша сказал, что из этого ничего, кроме гадостей, не выйдет и уперся, сказал, что читать не будет. Вспоминал все издевательства, которые над ним проделывались после чтения среди писателей.
Миша отправил сегодня письмо Вересаеву, в нем текст соглашения между ними обоими по поводу пьесы «Пушкин».
Да, повинен Викентий Викентьевич в гибели пьесы — своими широкими разговорами с пушкинистами об ошибках (исторических), о неправильном Дантесе и т. д., своими склоками с Мишей. А М. А. приходится теперь ломать голову над формулами соглашения.
Вчера вечером были у Мелика — день рождения Минны. Родственники по этому случаю. И в них вкраплены для оживления — Мчедели из Большого, балерина Никитина и мы. Потом случайно пришли тенор Червяков и Булдаков (кажется, секретарь парткома Большого театра). После ужина Червяков и Мчедели пели.
Сегодня днем гуляла с Анусей. Она мне подарила массу фиалок и мимоз. Мы пошли к нам обедать.
А вечером Оля позвонила и попросила придти — и, главное, чтобы Миша прочитал «Дон-Кихота».
Рассказывают, что Самосуд и Леонтьев вместе с Назаровым (первый был снят с «Поднятой» из-за пульта) были вызваны к Сталину, и он им дал указания по «Сусанину». Будет переделываться финал оперы. Вчера уже спектакль шел без предпоследней картины — реквием не исполнялся.
Кроме нас были еще Вильямсы, Виленкин, и потом — уже поздно — Гриша Конский. Пьеса мхатчикам понравилась, по-видимому. Во время ужина они возвращались к разговору о том, что сыграть Дон-Кихота может только Качалов. (А он большею частью живет в Барвихе по болезни или лежит в Кремлевской больнице!) Распределяли роли между актерами МХАТа, просили дать почитать Василию Ивановичу. Но Миша сказал, что ни в коем случае пьесу в МХАТ не даст и читать тоже не может дать.
Миша пришел домой совершенно разбитый нравственно, говорит, что больше не может слушать эти разговоры о том, что Качалов выглядит моложе Массальского, что он идеальный Чацкий, про Немировича, про Париж и так далее — все эти вечные однообразные мхатовские разговоры.
Сегодня заходила днем в филиал МХАТа к Чацкому — записала билеты на Турбиных. Очень приятно было отношение Чацкого и всех билетеров знакомых.
Миша вечером у Федоровых — винт.
Я была у модистки, благо рядом, зашла на часок к Ольге. Женя Калужский сидит с рукописью Вирты — «Заговор» (кажется) — и, ежесекундно чертыхаясь, читает.
Вечер у Николая Радлова и Дины — Книппер-Чехова, художник Осьмеркин с женой, архитектор Кожин и мы. Мне было весело, рада была услышать какие-то другие разговоры, вместо приевшихся мхатовских тем за эти дни. Но Миша был в полном отчаянии, говорит, что больше никуда не хочет ходить, вечера — потерянные, разговоры пустые и, главное, — фальшивые.