Страница 15 из 113
И мы понеслись вниз. Когда мы писали, М. А. меня страшно смешил, выдумывая разные ответы и вопросы. Мы много хихикали, не обращая внимания на то, что из соседних дверей вышли сначала мужчина, а потом дама, которые сели тоже за стол и что-то писали.
Когда мы поднялись наверх, Борисполец сказал, что уже поздно, паспортистка ушла и паспорта сегодня не будут нам выданы. «Приходите завтра».
— «Но завтра 18-е (шестидневка)». — «Ну, значит 19-го».
На обратном пути М. А. сказал:
— Слушай, а это не эти типы подвели?! Может быть, подслушивали? Решили, что мы радуемся, что уедем и не вернемся?.. Да нет, не может быть. Давай лучше мечтать, как мы поедем в Париж!
И всё повторял ликующе:
— Значит, я не узник! Значит, увижу свет!
Шли пешком, возбужденные. Жаркий день, яркое солнце. Трубный бульвар. М. А. прижимает к себе мою руку, смеется, выдумывает первую главу книги, которую привезет из путешествия.
— Неужели не арестант?!
Это — вечная ночная тема: Я — арестант… Меня искусственно ослепили…
Дома продиктовал мне первую главу будущей книги.
Ответ переложили на завтра.
Ответ переложили на 25-е.
Опять нет паспортов. Решили больше не ходить. М. А. чувствует себя отвратительно.
За эти дни выяснилось, что секретарша Енукидзе — Минервина говорила Оле, что она точно знает, что мы получим паспорта.
Мхатчикам тоже дают многим, Оле в том числе. «Старикам» дают по 600 долларов с собой. Оле — 400.
Получил паспорта и уехал Пильняк с женой.
Звонила к Минервиной, она обещала навести справку.
Все дела из рук валятся из-за этой неопределенности.
Была у нас Ахматова. Приехала хлопотать за Осипа Мандельштама — он в ссылке.
Говорят, что в Ленинграде была какая-то история, при которой Мандельштам ударил по лицу Алексея Толстого.
В Москве волнение среди литераторов — идет прием в новый Союз писателей. Многих не принимают. Например, Леониду Гроссману (автор работы о Сухово-Кобылине и «Записок Д'Аршиака») сначала отказали в приеме, а потом приняли его.
Забежал к нам взволнованный Тренев и настойчиво советовал М. А. — «скорей» подать! 29 мая М. А. подал анкету.
М. А. чувствует себя ужасно — страх смерти, одиночества. Все время, когда можно, лежит.
Не знаем, куда отправить Сергея с Екатериной Ивановной.
Вызвала к Мише Шапиро. Нашел у него сильное переутомление. Сердце в порядке.
На хлеб повысили цену вдвое.
В Театре разговоры о Москвине. Лежит давно в кремлевской больнице — почки. Температура грозно поднимается. В почке — гной. Оперировать боятся — есть подозрение, что и вторая почка заражена.
Говорят, что и внешне очень сильно изменился — дряхлый седой старик.
Ждут консилиума.
Вечером были у Поповых. М. А. и Патя выдумали игру: при здоровании или прощании успеть поцеловать другому руку — неожиданно. Сегодня успел Патя. Веселятся при этом, как маленькие.
У М. А. лучше состояние — Шапиро подействовал на него хорошо.
Звонила к Минервиной, к Бориспольцу — никакого толку.
На улице — холодно, мокро, ветер.
Мы валяемся.
Вчера вечером пошла на Ржевский принимать ванну. В это время к нам пришла Оля с пионами — был день моих имянин.
Егоров оставляет Леонтьева в Москве, а сам едет в Ленинград с Театром. А Леонтьев — единственный человек, который мог бы наладить гастроли.
О своих делах — решили дать доверенность на получение денег с театров Калужскому.
Сегодня во время дневной репетиции «Пиквика» Яков Леонтьевич тихонько посадил меня в ярусе, и я посмотрела две последние картины.
Яков Л. сообщил, что поместил нашу фамилию в список мхатовский на получение паспортов.
На обратном пути заказали М. А. новый костюм.
Солнечный день.
Семнадцатого мы вернулись из Ленинграда, где прожили больше месяца в «Астории».
За это время многое, конечно, произошло, но я не записывала ни там, ни здесь. Что я помню? Седьмого июня мы ждали в МХАТе вместе с другими Ивана Сергеевича, который поехал за паспортами. Он вернулся с целой грудой их, раздал всем, а нам — последним — белые бумажки — отказ. Мы вышли. На улице М. А. вскоре стало плохо, я с трудом его довела до аптеки. Ему дали капель, уложили на кушетку. Я вышла на улицу — нет ли такси? Не было, и только рядом с аптекой стояла машина и около нее Безыменский. Ни за что! Пошла обратно и вызвала машину по телефону.
У М. А. очень плохое состояние — опять страх смерти, одиночества, пространства.
Дня через три (числа 10–11) М. А. написал письмо обо всем этом Сталину, я отнесла в ЦК. Ответа, конечно, не было.
М. А. Файнзильберг (брат И. Ильфа), В. Катаев, М. Булгаков, Ю. Олеша, И. Уткин на похоронах В. Маяковского. 17 апреля 1930 г. Фото И. Ильфа
13-го мы поехали в Ленинград, лечились там у доктора Полонского электризацией.
«Турбины» шли с большим успехом. Но из-за денег мучились много, и, по-видимому, эти жулики не заплатят нам полностью.
В Ленинграде было очень душно.
18 июля, несмотря на усталость, поехали в Звенигород к Сергею и Екатерине Ивановне на дачу. Чудное купанье.
19-го вернулись. Заботы. Звонки телефонные. М. А. диктует мне второй вариант «Мертвых» для кино. Первый сделал в Ленинграде, и Пырьев попросил переделать.
Опять пропуск в записях. Начало августа мы прожили на даче в Звенигороде с Сергеем. С 9 августа — в Москве. Сейчас думаем, не съездить ли в Киев. Театр русской драмы хочет ставить «Мольера». Стоит ли давать — выпустит раньше МХАТа?
Из Парижа прислали перевод «Зойкиной». У М. А. волосы стали дыбом. Перевод-то вообще недурной, но в монологи Аметистова переводчики самовольно вставили имена Ленина и Сталина в неподходящем контексте. М. А. послал тут же письмо с требованием вычеркнуть имена.
Все газеты пишут о предстоящем писательском съезде.
Кстати, до сих пор неизвестно, принят М. А. в Союз или нет.
Повестки изредка присылают. Стороной слышали, что сначала его не приняли, равно как и еще кое-кого. Но потом — приняли.
В Москву приезжал Герберт Уэллс. Был принят Сталиным, но в газетах беседа не публиковалась.
Был Уэллс и у Горького, а в Ленинграде у А. Толстого. Но уехал как-то очень тихо, так что московские сплетники шипят, что ему у нас не понравилось.
Приехал, наконец, Станиславский.
Глухо слышно, что «Мольера» он будет выпускать.
Немирович еще за границей, должен приехать 19 августа. Но сейчас же, как говорят, отбудет в Ялту.
«Чайка», будто, не пойдет. Бедный Леонтьев болеет, не то камни, не то кишечник не в порядке.
М. А. очень мучился, сдавая «Мертвые», — теперь сдан уже третий вариант.
На горизонте — Пырьев и Вайсфельд. И конечно маячит Жуховицкий.
Умерла от рака Ольга Лазаревна Подгорная.
Звонил Вайсфельд с поздравлением: сценарий «Мертвых душ» утвержден.
Кончились четырехмесячные мучения.