Новая прошивка

— Сюда, — хозяин указал на расстеленную возле печки клеенку, накрытую сверху белой простыней.

Сталкеры уложили раненого и отошли на шаг. Голем, голый, лежал на белой простыне, точно покойник в морге. Мерзопакостное ощущение — смотреть на своего еще живого друга и понимать, что он уже, фактически, труп. Потому что, невозможно выкарабкаться из ямы, когда под ногами только бездна.

В Зоне смерть — обычное дело. Умереть здесь порой проще, чем воды напиться. Поэтому здесь не принято оплакивать мертвых. Или как-то иначе проявлять свою скорбь. Но, все равно, когда на твоих глазах умирает пусть даже не друг, а просто парень, с которым ты вместе отправился в ходку, ты чувствуешь, будто острый, черный, холодный коготь смерти делает отметину на твоем сердце. И, что, если однажды тебе придет в голову пересчитать их все?

— Ну, что стоите? — не глядя на сталкеров, угрюмо буркнул хозяин. — Идите отсюда, я сам со всем разберусь.

Цербер и Наснас попятились к дверям.

— Да, и подотрите за собой в прихожей. А то напоросячили там… В кухоньке на плите чайник стоит. Заварка, конфеты, печенье — рядом, в шкафчике. Отдыхайте. А сюда — не суйтесь! Понятно?

— Чего ж тут не понять-то? — пожав плечами, соврал Наснас.

На самом деле, он не понимал ничего из того, что происходило в этом доме. Ему хотелось задать множество вопросов. Но, в то же время, ему было невмоготу оставаться в одной комнате с хозяином. Ему казалось, будто его схватил за волосы и окунули головой в ведро с водой. Воздух в легких был на исходе, нестерпимо хотелось сделать вдох. Но он ведь не рыба и не умеет дышать под водой!..

Оказавшись за дверью, сталкеры посмотрели друг на друга. Похоже, оба чувствовали одно и то же.

— Да кто он такой, грязь радиоактивная? — едва слышно произнес Цербер. — У меня от него мурашки по спине.

Наснас молча покачал головой.

Про Зону рассказывают много разных историй. Добрая половина из них — откровенный бред. Половина из оставшегося — реальные, но сильно преувеличенные факты. Половина из оставшейся четверти — то, чему не существует объяснений. И еще половина — то, чего вообще не может быть. Но, тем не менее, оно существует. Как этот дом. Стоит себе посреди Зоны, будто заговоренный. Никто ничего не знает не только о нем, но и о его странном хозяине. Да, что там, не знает, если дом попросту невидим! Может быть, его и вовсе не существует? Может, оказались они в некой страшной аномалии, которая медленно сводит их с ума? Ну, разве не безумие, разгуливать по деревенскому дому, завернутыми в разноцветные простыни?

Наверное, сталкеры еще долго стояли бы и смотрели друг на друга, пытаясь не столько понять, сколько смириться с происходящим. Но открылась обитая черным дерматином дверь и в дом вошел Баламут.

— Чего стоите?

— А, так… — махнул рукой Цербер. Потому что, не знал, что сказать.

Баламут усмехнулся.

— Хозяин где?

— Там, — указал на закрытую дверь Наснас. — Големом занимается. Просил не беспокоить.

— Он что, врач?

— Откуда я знаю? — недовольно дернул плечом Наснас. — Сам спроси, если хочешь!

Баламут подумал и решил, что нет у него такого желания.

Пока Цербер с Наснасом наводили порядок, Баламут заварил чай и накрыл на стол.

За окном стояла тьма непроглядная. Дождь, как и прежде колотил в стекло. Свет из окна был отличной приманкой для тварей. А сталкеры сидели за столом и мирно попивали чаек с овсяным печеньем, баранками и уже почти позабытыми конфетами «Белочка». И, вопреки здравому смыслу, не чувствовали никакой опасности.

Смеха ради Наснас поставил на стол приемник, выдвинул антенну и включил его. Ко всеобщему удивлению из динамика полилась музыка — «На сопках Маньчжурии». Причем, так чисто, как будто радиостанция находилась в соседней комнате. Наснас крутанул ручку настройки. Мелодия вальса потонула в шуме статических помех. Но затем снова вынырнула, уже на другой волне. Но все та же самая — «На сопках Маньчжурии». Наснас прогнал настройку по всему диапазону частот и раз двадцать пять поймал одну и ту же мелодию — «На сопках Маньчжурии».

— Что за чертовщина? — непонимающе посмотрел на приятелей Наснас.

— Оставь, пусть играет, — усмехнулся Цербер. — Хорошая музыка.

Они пили чай, слушая вальс.

Но, как только композиция закончилась, она тут же началась снова. Та же самая. «На сопках Маньчжурии». И все тут.

— Выключи, — сказал Цербер, когда тот же самый вальс зазвучал в пятый раз.

Наснас выключил радио и поставил на место. От непонятных вещей лучше держаться подальше — это вам каждый сталкер скажет.

— Ну, какие есть соображения? — посмотрел на приятелей Баламут.

Комментариев не требовалось. И без того было ясно, Баламута интересовало, что думают другие о месте, в котором они оказались.

— Я не знаю, — честно признался Наснас.

— Никогда не слышал об этом доме, — Цербер взял заварочный чайник и долил себе чая. Он любил крепкий чай без сахара.

— Где мы вообще находимся?

— Ну, если мы не сбились с пути…

— Если бы не сбились с пути, то были бы там, куда шли!

— По всей видимости, мы где-то на окраине Пустых Земель. Только там есть места, куда ни один сталкер в здравом уме не сунется.

— А, если и сунется, то не вернется.

— А мы?

— А что, мы? Мы здесь не по своей воле, — Наснас опустил печенинку в чашку с чаем, поболтал и откусил размокший край. — Мы тут, можно сказать, в гостях.

— Напросились, — криво усмехнулся Баламут.

— Можно и так сказать, — согласился Цербер.

— А кто этот тип с посохом?

— Хозяин.

— Спасибо тебе, о, Капитан Очевидность!

— А что ты еще хотел услышать?

— Он, точно, не сталкер.

— Если бы был не сталкером, то не выжил бы здесь. Ты видел, как он дорогу выбирает? Ночью, в дождь, не пользуясь датчиком. Он будто чует каждую аномалию.

— А такое бывает?

-Что именно?

— Чтобы человек чувствовал аномалии?

— А, может, он и не человек вовсе?

— Кто же тогда?

— Ну…

— Говорят, в Пустых Землях призраки водятся. Призрак может в аномалию угодить?

— Призрак, может, и не угодит, но мы бы угодили точно. Мы же шли за ним, как слепые котята.

— Мне как-то не по себе, когда он рядом.

— Мне тоже… Хотя и не пойму, в чем тут дело?.. Как будто холод от него исходит… Или вроде того…

— Нет, не холод, — уверено качнул головой Баламут. — Я помню, как-то раз, чувствовал то же самое. Абсолютно то же чувство. Как-то раз, с полгода назад, я на Милитари попал под обстрел дикого снайпера. Что за идиот, откуда взялся, чего ему было надо — понятия не имею. Одно радует — стрелял он плохо. Иду себе, никого не трогаю, а в меня вдруг начинают палить. Откуда-то с высокой точки. Ну, я естественно, не дурак, сразу в сторону метнулся, прыгнул за обломок бетонной плиты и затих. Жду, когда этот чертов снайпер себя проявит. Сверху, значит, надо мной плита нависает, а справа треснувшая бетонная труба лежит. Минута проходит, другая, третья. Снайпер молчит. И вдруг я чувствую, что рядом со мной кто-то есть. Причем не просто кто-то, а кто-то чужой. Кто-то такой, от одной мысли о ком у меня все волоски на теле поднялись и завибрировали. Как я это почувствовал — не спрашивайте. Сам не знаю. Это был ни запах, ни звук, ни что-либо другое, что можно почувствовать, услышать или увидеть. Я просто вдруг с отчетливой ясностью понял, что за трубой прячется кто-то еще. Тогда я очень медленно, осторожно подполз к трещине в трубе и заглянул в нее. И, чтоб мне сто лишних рентген схватить! По другую сторону трубы затаился кровосос! Видно его тоже сюда снайпер загнал. Но, самое главное — он тоже смотрит на меня сквозь ту же самую трещину в трубе! Прикиньте, а? Ситуация! Мы оба сидим в укрытии, видим друг друга и, вроде как, оба понимаем, что сцепиться сейчас между собой — это значит подставиться идиоту со снайперской винтовкой!

Баламут развернул конфету, сунул ее в рот и запил чаем.

— И чем все закончилось? — спросил Цербер.