Адмирал Макаров

К полудню, за исключением дежурных крейсеров, вся эскадра втянулась в гавань. На берегу собралась толпа взволнованных людей. Никто не хотел верить, что Макаров погиб. Ждали официального подтверждения. С надеждой вглядывались в прибывающие катера со спасенными; среди них много в бесчувственном состоянии, искалеченных, залитых кровью. А вдруг адмирал Макаров спасен?.. Подавленные, со щемящим чувством непоправимого горя, расходились по домам. Многие плакали.

Лучше и проще всех, буквально в двух словах, выразил общее настроение пожилой боцман, хорошо знабший покойного адмирала: «Что броненосец? — Хоть бы два да еще пару крейсеров в придачу! Не то! — Голова пропала!.. Вот что!»

Макаров погиб, и в русском флоте того времени не нашлось ни одного адмирала, способного его заменить. Недаром матросы эскадры говорили: «Другого Макарова не пришлешь».

И неудивительно. Макаров был единственным из крупных военно-морских деятелей царского флота, близким к народу человеком, вышедшим из его среды, понимавшим, хотя и ограниченно, интересы народа, отдавшим свои исключительные способности, энергию и самую жизнь Родине.

Гибель адмирала Макарова была не просто военной неудачей, а несчастьем. Так думали все передовые, прогрессивные люди в России.

Для Порт-Артура смерть Макарова имела те же последствия, что и смерть Нахимова для Севастополя.

Из спасенных с «Петропавловска» в живых осталось всего пятьдесят восемь человек. Они и рассказали подробности гибели корабля, хотя многое так и осталось невыясненным. Особенно ценным из всех отрывочных и скудных сведений о гибели Макарова был рассказ сигнальщика матроса Бочкова, находившегося в момент катастрофы на мостике рядом с адмиралом и выполнявшего непосредственно его распоряжения.

«Последний сигнал адмирала был: «Миноносцам войти в гавань». Ход замедлили, почти стали. Вдруг корабль вздрогнул, раздался ужасный взрыв, за ним сейчас другой, потом третий. Первый взрыв был как будто в середине, под мостиком. Бросился я к дверям рубки, но в это время оттуда выходил какой-то офицер. Тогда я выскочил в окошко. Кренило. На мостике я увидел нашего старика, адмирала Макарова. Он лежал на палубе ничком. Лицо и борода были в крови. Бросился к нему, хотел было поднять. Корабль падал. Вода вкатывалась на самый мостик. Со всех сторон падали обломки, балки, шлюпки. Что-то гудело, трещало, валил дым, показался огонь. Я вскочил на поручни. Меня смыло».

Другие очевидцы также подтвердили, что видели Макарова, лежавшего в крови, лицом книзу.

Младший флаг-офицер Макарова мичман Яковлев видел, как адмирал в момент взрыва обеими руками закрыл лицо как бы от сильной боли или отчаяния при виде того, что произошло.

Другой флаг-офицер мичман Шмидт рассказывает: «Когда раздался взрыв, мы бросились к правому выходу из рубки на мостик. «Петропавловск» сильно кренился на правую сторону и настолько быстро погружался, что, стоя на твердом мостике, казалось, не имеешь опоры и летишь с головокружительной быстротой. Говорить, конечно, нельзя было из-за рева пламени, шума воды, постоянных взрывов и всеобщего разрушения. Выскочив на правую сторону мостика, мы увидели впереди себя море пламени, от удушливого едкого дыма почти задыхались. Здесь я заметил фигуру адмирала, стоявшего спиной ко мне. Он прошел вперед, сбросив с себя пальто (повидимому, чтобы броситься в воду. Б. О.), и вот можно предположить, что он был оглушен или убит одним из сыпавшихся обломков».

Таковы показания очевидцев последних минут жизни адмирала Макарова. Их разноречивость объясняется тем, что адмирала видели в различные моменты катастрофы, последовательность которых определить, конечно, невозможно. Подробности гибели художника Верещагина передает спасшийся лейтенант Иениш. «Все время слышался гул, и весь броненосец дрожал. Люди бросались с поднявшегося борта в воду, и с этого же борта около кормы показалась пелена пламени со струйками дыма.

…Я повернулся к корме. На самом свесе — смотрю — стоит группа матросов и Верещагин среди них в расстегнутом пальто. Часть из них бросается в воду. За кормой зловеще шумит в воздухе винт. Несколько минут, и взорвались котлы. Всю середину корабля вынесло со страшным шумом вверх. Правая шестидюймовая башня, сорвавшись, отлетела в море. Громадная стальная стрела на спардеке для подъема шлюпок исчезает из глаз. Взрывом ее метнуло за корму, и место, где стояли люди и Верещагин, было пусто. Их раздробило и смело».

Когда Иениш, находившийся в момент взрыва во внутренних помещениях броненосца, с толпой людей протискивался по трапу наверх, он увидел часового с ружьем, стоящего у денежного ящика. — «Бросай и иди наверх спасаться!» — крикнул Иениш часовому. — «Никак нет, не могу», — отвечал он. Часовой так и остался у денежного ящика.

Особенно тяжело переживали гибель Макарова матросы, среди которых он пользовался всеобщей любовью и где горе по поводу его смерти было наиболее искренним. Эту глубокую связь адмирала с матросами уловил безвестный поэт, наивное, но искреннее стихотворение которого было напечатано в одной из русских газет:

В связи с гибелью «Петропавловска» возник целый ряд вопросов. Все недоумевали, как мог предусмотрительный и опытный адмирал Макаров, всю жизнь работавший над решением проблемы непотопляемости судов, погибнуть при условиях, противоречивших им же разработанной морской тактике? И многие решили, что «Петропавловск» был торпедирован японской подводной лодкой. Это тем более казалось правдоподобным, что сам Макаров допускал существование у японцев подводных лодок и вменял в обязанность дежурным как на кораблях.

Так и на берегу, особо тщательно следить за их появлением[142]. Паника на эскадре после гибели флагманского корабля и взрыва на «Победе», когда образовавшееся на месте гибели «Петропавловска» темное пятно было принято за силуэт подиодной лодки, еще более способствовала быстро распространившемуся слуху, что броненосец — жертва подводного оружия японцев. В газетах появлялось множество нелепых вымыслов. Так одна из газет сообщала по «авторитетным данным» версию о том, что «Петропавловск» погиб от собственной же мины, на которую случайно наскочил.

Наконец было опубликовано разъяснение Морского Технического Комитета, которое на основании заключения специальной комиссии устанавливало причины гибели «Петропавловска». В разъяснении говорилось: «Броненосец коснулся мины, поставленной неприятелем в пределах обычного маневрирования нашего флота, — и последствием этого взрыва под носовыми минными аппаратами и погребами «Петропавловска» были последовательные взрывы от детонации пироксилина в судовых минах и 12 дюймовых снарядах, воспламенение и взрыв пороховых и патронных погребов и взрыв цилиндрических котлов».

Гибель «Петропавловска» не была следствием беспечности или невнимания со стороны Макарова. На борьбу с вражескими минами затрачивались почти ежедневно масса сил, энергии и судовых средств, хотя работы по очистке рейда были связаны с немалой опасностью. Мобилизовывались на тральные работы не только миноносцы и портовые баркасы, но даже плоскодонные шаланды землечерпательного каравана. Команды этих кораблей с замечательной смелостью вели эту тяжелую и опасную работу[143]. Макаров придумывал всевозможные меры для борьбы с этим злом, привлекая к работе предприимчивых изобретателей. Но взамен выловленных и уничтоженных мин на утро появлялись новые. И так каждый день.

142

В ту пору подводные лодки только начинали появляться на вооружении флотов.

143

Временно командовавший Порт-артурской эскадрой, после гибели Макарова, адмирал Витгефт доносил: «В районе 10 миль мины ежедневно взрываются на всех направлениях… Все судовые паровые катера, землесосы ежедневно тралят. Уничтожено более 50 тралов, один землесос взорван; вылавливаем скоро вторую сотню мин».