Низами

Ты видишь, как пена изо рта наворачивается из губы

[берега] Тигра,

Словно бы от жара вздохов его у него столько пузырей

вскочило на губах.

Условности придворной оды сковали поистине большой талант Xакани и привели к тому, что из всего его объемистого дивана лишь очень немногое продолжает сохранять ценность и доныне и может интересовать не только историка литературы. Нужно отметить, что наряду с касыдами Хакани оставил и довольно большое число лирических газелей. Значение их для истории литературы очень велико, но художественно они значительно уступают прославленной лирике Са'ди (Саади) и Хафиза.

Если бы Хакани смог освободиться от бремени придворной службы и подняться до иного понимания задач поэзии, он мог бы создать шедевры. Но это удалось сделать лишь Низами, и потому-то он и занял одно из почетнейших мест в мировой литературе.

Упомянем о малоизученном поэте - Муджир-ад-дине Байлакани. О жизни его известно немного. Рода он был незнатного, даже, возможно, был сыном черной рабыни. Поэтическое образование он получил под руководством Хакани, но в Ширване не остался, а пошел на службу к Ильдигизидам. Одно из его стихотворений показывает, что придворные нравы в Гандже были не лучше, чем в Ширване. И этот поэт тоже в отчаянии оправдывается в возведенном на него обвинении в разглашении государственных тайн. Смерть Муджира предположительно относят к 1193 году.

Муджир пытался воспроизводить весь блеск виртуозной игры Хакани. Но касыды его все же остаются только копией и, как все копии, не достигают силы оригинала. Пессимистических нот у Муджира очень много. Он доходит до утверждения, что счастье в мире вообще невозможно:

Пока существует мир, ничья надежда им не была осуществлена,

Пока есть прах, боль сердца им не была исцелена.

Кто попал на берег полнейшего счастья?

Лишь тот, кто от чрева мира не отделился [10]

Жить, по его мнению, не стоит:

Что ступать на луг времени, раз на нем

Хорошего ростка не выросло, мандрагоры не осталось!

Караван веселья прошел по ту сторону этого мира,

А для отставших и звука бубенцов не осталось.

Эти жалобы нельзя объяснять суфийско-аскетическими настроениями. Обстановка для поэтов в это время действительно была безрадостна. Едва ли случайно Хакани так рвался из душившей его атмосферы Ширвана, Мотив скованности мы увидим далее и у великого Низами.

Из всех названных нами поэтов, кроме Хакани, за эпический жанр не брался никто. Нужно сказать, что это явление характерно не только для Закавказья этого времени, - в Средней Азии и Хорасане с начала XII века мы тоже крупных эпических поэм не видим. О причинах этого явления с уверенностью говорить трудно, но некоторые предположения сделать можно.

Поэзия Переднего Востока до этого времени знала два типа эпических поэм: героический эпос, непревзойденным образцом которого является «Шах-намэ», и поэму - рыцарский роман, восходящую к глубокой древности и особенно широко разработанную газневидским поэтом Уссури.

Продолжать линию «Шах-намэ» в XII веке было невозможно, и не только потому, что было бы трудно соревноваться с Фирдоуси, а и по той причине, что связанная с иранскими преданиями эпопея при сельджуках была бы неприемлема. Что касается второй линии, то затруднения были и здесь. Поэмы этого типа по традиции придерживались архаичных форм и в самом построений и в языке. Попытка Фахраддина Гургани перестроить рыцарский роман успеха не имела, Об этом ясно говорит как ничтожное количество сохранившихся рукописей, так и то, что в XV веке о ее авторе уже ничего не было известно.

Рассчитывать на успех, создавая эпос, мог только такой поэт, который решился бы произвести в этой области полную реформу, дать читателю такой тип поэмы, какого ранее не существовало. Очевидно, что за такую работу мог взяться и добиться успеха только исключительно смелый, не боявшийся нарушить традиции человек, обладавший совершенно исключительным поэтическим дарованием. Таким человеком был Низами; потому-то именно ему и было суждено осуществить эту реформу.

В силу своего социального положения Низами, не завися от воли носителей власти, не стремясь занять положение придворного поэта, но был связан условностями придворного стиля. Горячая любовь к своему родному Азербайджану отрывала его от традиций домусульманского Ирана. Преданность интересам народа, знакомство с его нуждами и чаяниями придавали ему сил на неслыханно смелые по тому времени выступления.

Отметим еще, что среди названных поэтов лет ни одного, которого можно было бы считать суфийским [11] поэтом в полном смысле этого слова. Правда, все охарактеризованные нами поэты были придворными деятелями, но и, помимо них, об особенно сильном распространении суфизма в Закавказье XII века не слышно.

Итак, поэзия на персидском языке появилась в Азербайджане в несомненной связи с бухарской и газневидской поэзией Х-XI веков. Преобладающим видом этой поэзии с конца XI века сделалась поэзия придворная, ввиду специфических условий исторического момента развивавшаяся преимущественно в сторону усложнения техники. Основным приемом этой усложненной техники было максимальное «обыгрывание» слова, желание выжать из него все скрытые в нем оттенки, в обычной речи редко используемые.

В области языка можно наметить решительный отход от архаичного стиля Фирдоуси и более свободное использование арабизмов. Поэты Закавказья охотнее пользуются арабскими словарями, чем старыми персидскими словниками.

Это понятно, ибо в обстановке сельджукского государства пытаться воскрешать идеологию до исламского Ирана, как это делал Фирдоуси, уже было невозможно. Обращение к живому языку и использование пословиц, поговорок и т. п. у перечисленных авторов наблюдается сравнительно редко, что в значительной степени объясняется требованиями придворного этикета. Низами, усвоив себе полностью все необходимое словесное мастерство своего времени, Низами, сумевший остаться независимым от каприза дворов, внес в поэзию и богатейшее содержание, устранив созданную тяжкими условиями времени теорию о необходимости отхода литературы от жизни. Это и сделало его творения вечными и привлекающими нас даже и восемь веков спустя, тогда как произведения его современников при всех больших достоинствах все же в наши дни уже не могут звучать полным голосом.

МОЛОДОСТЬ ПОЭТА

Восстановить во всех деталях жизнь поэтов Ближнего Востока - задача трудная. Источники, которыми приходится пользоваться для такой работы, дают сведения обычно крайне скудные, очень часто носящие легендарный, анекдотический характер и по проверке оказывающиеся лишенными исторического основания. Это касается почти всех поэтов прошлого, но особенно Низами.

Наиболее распространенным видом источников наших сведений о поэтах Востока могут считаться так называемые тезкирэ (записки). Это - антологии, в которых избранные отрывки произведений ряда поэтов обычно снабжены краткими биографическими сведениями о каждом из них. Таких тезкирэ до нас дошло довольно много, причем старейшее из них относится к началу XIII века. Большая часть этих работ ставит себе задачей сообщать сведения о поэтах придворных. Но Низами никогда придворным поэтом не был.

Ценные материалы обычно содержат также сборники биографий суфийских шейхов. Последователи суфизма обычно группировались в своего рода школы, на Востоке называемые сильсилэ (цепочка), нами условно называемые «орденами». Очень многие поэты мусульманского мира были выдающимися деятелями суфизма, даже создателями новых орденов, и потому в этих сборниках часто можно найти очень ценные сведения о их жизни. Но Низами, хотя, несомненно, с суфизмом был знаком и им интересовался, ни в какой орден не входил и официально дервишем, как называли себя члены орденов, не был.

10

10 То есть не родился.

11

11 Суфизм - мистическое течение в мусульманской оелигиозно-философской мысля, сложившееся в начале IX века и получившее особенно большое распространение в Иране и Средней Азии в XII-ХШ веках.