Низами

Вероятно, этим число существующих подражаний не исчерпывается, и многие из них нам до настоящего времени еще неизвестны.

Отметим следующее. Идеологически многие из них идут по совершенно иным путям, чем «Сокровищница тайн», даже иногда представляют собой полемику против суровой морали Низами. Но стилистически зависимость всех их от Низами бросается в глаза. Новый стиль, созданный им, победил и на века определил внешнее оформление дидактической поэмы. Не всем, конечно, удавалось имитировать затрудненный язык Низами. У многих, особенно поздних, поэтов эти попытки привели только к темноте и искусственности.

«ХОСРОВ И ШИРИН»

Мы говорили выше о том, что результаты посылки поэмы в Эрзинджан остаются неизвестными. Получил ли поэт дар, на который все же в какой-то мере рассчитывал, мы не знаем.

Но распространение этой поэмы имело другой, совершенно неожиданный результат, которому было суждено оставить глубокий след в жизни и творчестве Низами. Правитель Дербенда, желая выразить поэту свое преклонение перед его талантом, прислал ему в подарок молодую кыпчакскую рабыню, по имени Афак. Низами говорит о ней:

Величавая обликом, прекрасная, разумная,

Прислал мне ее владетель Дербенда.

Ее шелка - кольчуга и даже железнее кольчуги,

У ее кафтана рукава уже, чем у рубашки[35]].

Вельмож она наказывала,

Мне же в супружестве постелила изголовье.

Из этих скупых строк можно понять многое, особенно в сопоставлении с поэмой «Хосров и Ширин». Афак, при всей своей красоте, видимо, отличалась свободолюбивым нравом и стать игрушкой для похотливых дербендских вельмож не желала. Может быть, именно поэтому ее и послали в подарок Низами. Можно себе представить что появление Афак в доме Низами носило весьма драматический характер. Едва ли девушка легко примирилась с тем, что ее послали куда-то, как бессловесную тварь. Но Низами подошел к ней не как к рабыне, а как к человеку уважая ее человеческое достоинство. Поэт подчеркивает, что она стала для него не наложницей, а законной женой.

Можно приблизительно определить дату этого брака. Афак подарила поэту его единственного сына Мухаммеда. Сын этот родился в 1174/1175 году и, следовательно, брак должен был произойти не позднее 1173/1174 года.

Брак этот был весьма счастливым. Низами души не чаял в своей молодой жене, украсившей своими заботами его скромный и тихий дом. Но этому счастью не было суждено продлиться. В 1180 году Афак умерла.

Низами не любил открывать своей души перед читателями. Но строки, в которых он говорит о кончине Афак, написаны кровью сердца и полны глубочайшей тоски. Эта утрата наложила отпечаток на всю его жизнь. Уже достигнув шестидесяти лет, на краю могилы, он, вспоминая об Афак, не мог удержаться от горестных строк:

Когда сделала она мои очи источником света,

От моих глаз удалил ее дурной глаз.

Похищающее колесо небосвода так ее похитило.

Ты сказал бы - и тогда, когда была она, ее не было.

От довольства, которое мне было от нее,

Что мне сказать! Бог да будет ею доволен!

Второй раз Низами вынужден был жениться вскоре после смерти Афак, вероятно, чтобы дать новую мать осиротевшему Мухаммеду, которому в год смерти матери было всего около пяти лет. Вторую жену поэт утратил в 1188 году, третью - вскоре после 1200 года. Характерно, что он никогда не имел больше одной жены одновременно. Из собственных слов Низами видно, что он осуждал мусульманское многоженство. Устами греческого мудреца он говорит в своей последней поэме:

Стольким рабыням, происходящим из диких племен,

Не отдавай на ветер урожай своей жизни.

Одной пары, и только, тебе достаточно,

Ибо у мужа, у которого много жен, никого близкого нет.

Потому-то столь изменчиво, время,

Что у него семь отцов и четыре матери[36]].

Если хочешь, чтобы целостным был твой сын,

Словно сердце, имей одного отца и одну мать.

После смерти Афак всю свою любовь поэт перенес на юного Мухаммеда, которому во всех поэмах посвящены горячие, прочувствованные строки.

Около 1180/1181 года иракский сельджук Тогрул II (1177-1194) обратился к Низами с предложением написать для него новую поэму, посвященную любовной теме.

Так повелел царь царей мира:

Новую любовь заставь подняться на путях мира.

Была обещана новая награда:

Если мы оценим твои права,

Ты, в конце концов, не будешь неблагодарен.

А если мы неподобающе обойдемся с тобой,

Как Фирдоуси, сбавим тебе оплату,

Ты сможешь положить ледяную печать на золото.

Сможешь открыть кружку фука[37]].

Низами получил этот заказ вскоре после смерти Афак. Он решил принять его и создать произведение, в котором центральным образом была бы женщина, носящая черты его покойной жены. Таким путем он рассчитывал создать для нее памятник, который должен был пережить века и навсегда сохранить для потомства ее пленительный облик.

Так возникла поэма «Хосров и Ширин», законченная около 1181 года. Поэма была написана быстро, но не могла быть отправлена заказчику, так как он был занят походами. Поэт мечтает, что шах прочитает поэму и скажет своему атабеку:

…О, завоеватель мира

Откуда у Низами сотни разных проступков?

Не настало ли время обласкать его.

Устроить дела лишившемуся дел?

Такси поэт в углу доколе?

Такой знаток слов без пропитания доколе?

Из посвящения поэмы видно, что хотя заказ и был дан Тогрулом II, но Низами решил посвятить ее атабеку Шемсаддии Абу-Джа'фар Мухаммед Джихан-Пехлевану, правившему в Гандже с 1174 по 1186 год.

В середине поэмы появляется еще имя третьего носителя власти -Музаффараддин Осман Килич-Арслана (1186-1191), вступившего на престол после своего брата Джихан-Пехлевана.

Такое изобилие имен правителей невольно вызывает предположение, что Низами, закончив поэму, хотел во что бы то ни стало добиться какого-то внимания со стороны двора. Если поэт, никогда не стремившийся к богатству и почету и довольствовавшийся самым необходимым для жизни, так добивался внимания, то есть, иначе говоря, какого-либо дара, то совершенно очевидно, что он в это время нуждался. Отсюда и приходится думать, что приведенный выше рассказ Ибн-Биби едва ли правилен. Если бы Низами действительно получил те дары, о которых там шла речь, то едва ли бы он так добивался оплаты. Это предположение вполне подтверждают и собственные слова поэта:

В нищете налаживал я слово,

Но ни он [шах] мне ничего не дал, ни я у него ничего не требовал.

Довольно с меня и того, что наполнил я мир,

Стал благодетелем для моря и рудника.

Впрочем, Низами склонен объяснять такое невнимание не плохим отношением лично к нему, а тем, что поэтов в стране вообще по-настоящему не ценят:

В эту эпоху, если тебя даже и лучше этого одобрят,

Все же не повяжут тебе на шею даже и шерстяной; тесьмы[38]]

Объясняет такое невнимание Низами тем, что люди его времени слепы и не умеют ценить подлинные таланты:

В этой стране, где от тупости

Черна камфора и слеп зрячий.

Надо мириться со всякой невзгодой,

Ибо дурак стоит насмешки.

Придирчивость времени от стыда далека,

Ищи удаления от него, ибо снисхождение от него далеко.

Двум разрядам людей наше время оказывает снисхождение:

Тем, кто умер, и тем, кто еще не родился.

Эти жалобы дополняет такая мрачная характеристика эпохи:

Так сообщай свою тайну лучшему другу,

35

[35] То есть она целомудренна и недоступна для тех, кто искал ее любви.

36

[36] То есть: семь планет, руководящих течением времени, и четыре элемента: земля, вода, воздух, огонь 

37

[37] Намек на известную легенду о том, что султан Махмуд заказал знаменитому Фирдоуси «Шах-намэ», обещая заплатить но золотому за двустишие, но когда дело дошло до расплаты, дал только по серебряной монете за двустишие. Поэт, когда ему привезли деньги, был в бане. Раскрыв мешки с деньгами и увидев серебро, он в гневе один мешок отдал посланцу, один банщику и один продавцу фука (род лимонада), который только что поднес ему кружку своего напитка.

38

[38] То есть ранее поэтов одаряли парчевыми халатами даже тогда, когда они не очень нравились, а теперь не то что халат, а одну тесьму, которой его по краям обшивают, и притом не шелковую, а шерстяную, тебе и то не подарят