Страница 4 из 58
В отношении увлечения воспитанников историческими сочинениями свидетельству Еленского, пожалуй, можно поверить. Что же касается надзора за чтением, то тут мемуарист не точен. Надзор очень даже существовал, только осуществлялся он скрытыми методами. Об этом свидетельствует, в частности, разосланная в 1850 году секретная директива относительно «Исторических чтений из книг Ветхого завета», использовавшихся до этого в качестве учебного пособия. Замечено, говорилось в директиве, что текст пособия содержит «подробности о жизни Иосифа Прекрасного, несовместимые с детским возрастом»; вследствие сего строго предписывалось «отобрать все экземпляры этого издания».
Театра в Бресте не было, гулянья и другие развлечения были очень редким явлением. Старшие воспитанники могли на праздники взять увольнительные к знакомым в город или поехать к помещикам Райским, которые жили в нескольких верстах от города и, имея чуть не дюжину дочерей, через директора приглашали к себе до двадцати годных в женихи воспитанников сразу. Младшие же во время праздничного затишья затевали экспедиции в самые далекие уголки корпусной территории. Наиболее смелые отваживались пробираться в подвал. Шли разговоры, что по ночам там слышались какие-то стоны, бродили духи с факелами, слышался звон цепей. Духов никому видеть не удавалось, а цепи звенели в корпусе не только ночью, но и днем, так как для хозяйственных работ, в том числе для очистки так называемых ретирадных мест, использовались арестанты. Они ходили под конвоем и были закованы в кандалы. Одетые в серые куртки, с бритыми наполовину головами, арестанты пугали кадетов, будоражили их воображение. По меткому отзыву Еленского, использование арестантов для работ в корпусе «было непедагогично, но зато, должно быть, очень выгодно» для корпусного начальства.
Итоговые и промежуточные отметки Домбровского за время обучения в Брестском кадетском корпусе пока неизвестны. Но по ряду упоминаний в различных документах можно судить, что он был среди успевающих воспитанников, имевших устойчивые оценки в 7–8 баллов при двенадцатибалльной системе. 20 марта 1853 года Домбровский, сдавая экзамен по древней истории, повысил оценку с 9 до 10 баллов; 14 апреля того же года на экзамене по тригонометрии он получил 7 баллов (ранее было 6). За время пребывания в корпусе взысканий у Ярослава, кажется, не было, а среди воспитанников, заслуживших различные поощрения, его фамилия встречалась неоднократно. В 1848 году ему трижды был повышен балл по поведению; в 1849 году он был отмечен в приказе «за очень хорошее поведение, нравственность и прилежание к наукам». В 1851–1853 годах, имея чин ефрейтора, Домбровский не раз получал поощрения «за благонравие и усердное исполнение своих обязанностей», «за примерное поведение и заботливость о своих подчиненных». По итогам каждого месяца воспитательный комитет устанавливал фамилии лучших учеников для записи на красную доску. В их число Домбровский, судя по имеющимся данным, не попадал; не фигурировал он и на черной доске, куда записывались фамилии самых неспособных, нерадивых и недисциплинированных воспитанников.
В Брестском корпусе обучались одновременно 400 воспитанников. Вновь прибывшие сначала попадали в неранжированную роту (командиром роты во время пребывания в ней Домбровского был сравнительно добродушный и знающий офицер штабс-капитан Ольдерогге). Затем, по мере овладения премудростями маршировки, воспитанников переводили в строевые роты, среди которых первое место занимала гренадерская рота «его императорского высочества наследника цесаревича», названная так в честь будущего царя Александра II. Этой ротой командовал упоминавшийся выше Фишер. Поступавшие в корпус новички были разного возраста и неодинакового уровня знаний; да и последующие их успехи были различными. Поэтому переводы из одного подразделения в другое были частым явлением. В результате Домбровскому за годы, проведенные в Бресте, пришлось в классах, в казарме или в строю близко соприкасаться не с одним десятком воспитанников. Именно здесь он встретился и подружился с многими из будущих участников революционного движения, в частности с П. Адамовичем, Т. Владычанским, В. Гейнсом, Н. Голиневичем, Э. Коверским, В. П. Колесовым, Б. Люгайло, Я. Подбельским, Е. Рыдзевским и другими.
За восемь лет, которые Домбровский провел в Бресте, он не только вырос и получил довольно солидный запас общеобразовательных знаний, но и значительно продвинулся вперед в политическом развитии. Этому содействовали внеклассное чтение, вовсе не ограничивавшееся рекомендациями начальства, беседы со старшими товарищами и со взрослыми, напряженная обстановка в стране, которая, несмотря на все ухищрения воспитателей, не могла не отражаться на настроениях кадетов. Материалы для размышлений и споров давали некоторые уроки по истории и литературе, а с 1852 года — проводившиеся один раз в неделю после занятий литературные вечера с обязательным посещением. Еленский описал их следующим образом: «Читал учитель русского языка высших классов Тюрин. По чьему распоряжению, нам это было неизвестно, но для своих чтений он выбирал в течение первых двух лет, когда мне пришлось слушать, произведения или совсем неизвестных, или очень мало известных авторов. Обыкновенно это были повести из времен борьбы поляков с казаками: времена Хмельницкого, Остраницы, Наливайки и других, где поляки представлялись изуверами. Сознаюсь откровенно, что это только развивало в нас чувство раздражения и задор, а зачастую способствовало к нежелательным спорам с русскими товарищами, которые, к счастью, всегда оканчивались миролюбиво».
Мысли о несовершенстве существующих порядков, о необходимости ликвидации крепостничества и о восстановлении независимости Польши стали особенно часто занимать воспитанников Брестского кадетского корпуса в 1848 году. Весной этого года до них дошла весть о тех революционных событиях во Франции, Австрии, Пруссии и других европейских странах, которые не случайно известны под названием «весны народов». Революция вплотную подошла к границам Российской империи. Царское правительство до предела закрутило все гайки внутри страны и еще раз приняло на себя позорную роль «жандарма Европы». С помощью провокатора Антонелли царизм разгромил тогда тайное общество Петрашевского, жестоко расправился с конспиративными организациями в Варшаве и Вильно, без пощады подавляя малейшие проявления свободомыслия у своих подданных. В то же время царская армия была двинута на запад, что имело решающее значение для разгрома венгерских революционных сил и содействовало восстановлению прежних порядков в ряде стран Европы.
Все это не могло остаться незамеченным в корпусе хотя бы потому, что еще до начала венгерского похода Брестская крепость была приведена в оборонительное состояние, а но шоссе в сторону Варшавы почти ежедневно двигались войска или обозы. Но дело не ограничилось разговорами об этом.
Многие поступки старших воспитанников стали приобретать явно политическую окраску. В начале 1848 года один из них — Августинович, подхватив распространившийся в городе ложный слух о том, что в Орле действуют поджигатели польского происхождения, заявил, что поляков не следует выпускать в офицеры, так как и они, мол, могут поступать так же. Эти разговоры вызвали в кадетской среде ряд инцидентов. Начальствующие лица, сами не чуждые полонофобству, вынуждены были лишить Августиновича унтер-офицерских лычек и сбавить ему балл за поведение.
Не успели улечься страсти от этого происшествия, как всплыла целая серия других, гораздо более опасных с точки зрения начальства проступков. Встречая на тайном сборище Новый год, группа кадетов за бутылкой вина и с сигарами вела разговоры на политические темы. Другая группа рассуждала о том, что солдатам в царской армии хлеба и то дают недостаточно; при этом некоторые воспитанники пытались даже заговаривать на эту тему с рядовыми из служительской роты. Воспитанник Керсновский с явным намеком говорил своему товарищу о том, что Николая I называют «белым царем», а на портрете лицо у него почему-то темное; было замечено, что когда во время вечерней молитвы доходило до обязательных пожеланий здоровья царю, Керсновский демонстративно замолкал. Участились случаи столкновений воспитанников друг с другом на национальной почве. «Из этого, — говорится в донесении одного из командиров роты, — вышли между некоторыми из них споры, и тогда унтер-офицер Костомаров объявил в классах корпусному Священнику, что есть глупые толки между воспитанниками, но он не хочет их передавать капитану до тех пор, пока не узнает что-либо важное».