Позади Москва

— Я не про это… Там, у вас?..

— Не знаю. Меня там не было. Воскресенье. Кто знает, как оно там было. Но говорили, что они реально обалдели, конечно… Говорили, они тогда как дали задом от КПП, так и полегли в дверях. Анекдот!

Капитан-лейтенант помрачнел. Того, кто ему об этом рассказал, уже много часов не было в живых. И погиб он… Нехорошо. Слишком страшно. Человек не должен так умирать.

— Вот в следующие разы я их видел, — все же добавил он, мельком посмотрев на ждущую его слов женщину. — Как киборги.

— Что?

— В броне, в разгрузках, все обвешанные оборудованием: и таким и сяким. Только запасных батареек не хватало. Очень впечатляюще. Очки на касках, как у байкеров.

Теперь помолчали оба. За окном вдруг резко вспыхнуло ярким светом во все небо, и на целую секунду стало так светло, что они пригнулись. Но не было ни грохота, ни звона, а вспышка постепенно угасла. Раздувшиеся занавески опали, чуть перекрыв поток ледяного воздуха, дохнувший на них с улицы, — и пламя свечей в блюдце на полу выправилось и встало прямо тремя дрожащими световыми столбиками.

— Что это было? — робко спросила женщина. Моряк пожал плечами: опять напоминать ей, что он связист, а не пехотинец, было глупо. Он не знал, что это было.

— Вы сами… Убили кого-нибудь?

Вопрос был таким неожиданным и странным, что моряк не нашелся, что ответить. Но женщина ждала, и тут ему она впервые не показалась умной. Ему не везло в жизни на умных женщин, и немногих встреченных он, в общем-то, ценил очень высоко. В другой обстановке разочароваться было бы, пожалуй, даже обидно.

— Я стрелял, — глухо произнес он, и собственный голос показался ему искусственным и фальшивым. Чтобы сбить неловкость, он добавил: — Было из чего и было чем. Осталось…

Договаривать не захотелось. То, что осталось от некоторых первых защитников училища, можно было собирать в кучку шваброй, если хватит нервов. Они, вторые, этого не делали, потому что не было времени. Они ломали парты и таскали их к дверям. Били стекла, чтобы не порезаться потом осколками. Пытались наладить связь каким-то из методов: неожиданно в городе тогда прорезалась одна из сотовых сетей. Делали что-то вроде бы нужное, хотя и бесполезное. Два десятка офицеров разного ранга, с просветами разного цвета на погонах, четыре десятка курсантов разных курсов. Потом еще примерно столько же восполнивших убыль почти без остатка. Было еще несколько неизвестно откуда взявшихся в здании гражданских, ведущих себя совершенно не хуже других. Пара женщин: точнее, одна женщина-мичман средних лет, которую он видел в какой-то из разросшихся хозслужб, и одна совершенно зеленая соплячка. Капитан-лейтенант даже не был уверен, что ей уже есть 18 лет, но девать ее было некуда: когда она попалась ему на глаза, у нее уже не было левой ноги по колено, и она непрерывно кричала. Возможно, незнакомая ему дочка кого-то из преподавателей или сопливая возлюбленная кого-то из курсантов, пришедшая спозаранку в ожидании самого начала увольнения. И почему-то не ушедшая, когда еще было можно. То ли собиравшаяся изображать Дашу Севастопольскую, то ли еще кого. Большая была ошибка…

Вообще все произошедшее выглядело как апофеоз сюрреализма. Теперь, остыв и снова включив мозги, капитан-лейтенант четко понял, что оборонять здание БВМИ/КВВМУ надо было минут сорок максимум. Да, пустить кровь первым умникам с их бумагой — вне зависимости от того, парламентеры это были или нет. Раз с оружием, значит, наверное, не парламентеры с формальной, военно-юридической точки зрения… Потом вторым, которых было во много раз больше и кто явно знал, чего хочет. В этом он уже успел поучаствовать и настрелялся, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Впервые по людям. После этого, когда они разогнали общими усилиями почти взвод, потеряв в полтора раза большее число своих, но добившись явного и неоспоримого успеха, надо было убегать. Всем вместе, быстро и без оглядки. Забрав с собой столько раненых, сколько можно было унести, и, да, оставив остальных. Оружие проблемой не было, в том смысле, что оружия было настолько мало, что очередь стояла бы из желающих его нести. И еще хуже было с боеприпасами. А после артналета и с оружием, и со всем остальным, что только может прийти в голову из длинного списка, стало еще хуже. Совсем плохо, как он и признался сколько-то минут назад.

Кстати, он так и не понял, почему у них в училище оказались хотя бы те три десятка автоматов, которые он насчитал. И почему все-таки к ним было сколько-то патронов. Столько лет прослужив на одном и том же месте, на одном и том же этаже, он не имел понятия, что в училище есть оружие. Думал, четыре автомата для двух смен караула, и все, остальное — это только пистолеты для дежурных офицеров. Оказалось, нет, в разы больше. Но недостаточно.

— Вам скомандовали уходить?

Он очнулся от своих размышлений и сначала вновь посмотрел на лежащих парней, а только потом на губы заговорившей женщины. Нет, никто им не скомандовал.

— Некому уже было. Контр-адмирала я не видел и не слышал. Он вроде бы где-то на юге города живет, я не знаю. Воскресенье… Не добрался. Командовал сначала дежурный по училищу, капитан 3-го ранга… Потом другой капитан 3-го ранга, с кафедры ракетного вооружения.

— А тот?

Вопрос снова был глупый, до боли.

— Надо было уходить, — ответил он на прошлый из заданных. — Не нужно было эту коробку защищать. Столько ребят погибло…

Они вместе посмотрели на лица лежащих. На улице стало темнее, одна из свечей уронила вытянувшийся вверх фитиль набок и больше моргала, чем светила. Но было понятно, что не изменилось ничего: оба вытащенных им парня так и оставались без сознания. Как он сумел их притащить один, на себе? Если бы капитан-лейтенант имел комплекцию Карелина или Валуева, вопрос бы не звучал так очевидно. Но он был среднего роста и среднего телосложения, а из спорта, кроме самбо, предпочитал волейбол: летом — пляжный, с осени по весну — обычный. Однако сумел.

— Там уже была зачистка… — невпопад сказал моряк. — От здания ерунда какая-то осталась после второго артналета. Просто ерунда. Ракетчика я потом не видел уже, но какой-то лейтенант вокруг себя собирал людей с оружием. Несколько офицеров, старший мичман, десяток курсантов. Все в пыли, в дыму, в копоти. Даже снега не было — все растаяло от жара. Мы ушли в левое крыло, несли кого могли. Эти за нами… Не вплотную, а так… хорошо на дистанции. И все время снайперский огонь, непрерывно.

Он вздрогнул, не выдержав собственных слов. Снайперский огонь был не стопроцентно метким, но он был плотным и постоянным. Пули били по стенам, по битому кирпичу с резким, злым и тяжелым звуком. В человеческие тела они входили глухо и почти мягко вне зависимости от того, попадали они в мертвых или еще живых. Капитан-лейтенант пережил несколько секунд абсолютно неконтролируемого ужаса, когда надо было перебираться через разбитую стену в коридор, еще не полностью перекрытый пожаром, и несколько человек по бокам от него упали разом, кто молча, кто со всхлипыванием или стоном. И самое обидное, что это не дало им никакой выгоды: пробравшимся через несколько минут пришлось возвращаться назад, потому что пройти так и не удалось. На той же стене потеряли еще кого-то, он уронил уже пустой тогда автомат и секунду боролся с каким-то безумным курсантом, который пытался его забрать себе. Американцев они уже не видели — пули прилетали из пустоты, как будто из другого измерения. Возможно, возвращение тем же маршрутом оказалось верным ходом: человек пять или шесть сумели выскочить. Потом они встретили еще группу, наполовину состоявшую из раненых, продвинулись довольно далеко, снова кого-то потеряли. Один из курсантов вскочил на подоконник, распахнул пинком ноги вроде бы намертво закрытую пустую раму, проорал что-то несвязное, и его буквально вбило внутрь, наверное, пулей. Он свалился, как мешок, в метре от капитан-лейтенанта, и тот еще сколько-то драгоценных секунд не смог двинуться с места: настолько это его потрясло.