Страница 41 из 85
Поэтому многое зависело от многого...
12 августа 1903 года японский посол передал в русский МИД японский проект соглашения.
Статья 1 содержала обязательства сторон уважать независимость и территориальную неприкосновенность Китая и Кореи и поддерживать принцип равноправия всех наций в торгово-промышленном отношении.
Статья 2 предусматривала признание Россией преобладания японских интересов в Корее и признание японцами «специальных железнодорожно-строительных» интересов России в Маньчжурии.
Статья 3 давала Японии право продолжать построенные в Корее железные дороги в Южную Маньчжурию до соединения с КВЖД и Шанхайгуань-Инкоуской линией (это было ответвление от южной части КВЖД на Пекин).
Как видим, японский проект не требовал нашего отказа от Порт-Артура, но блокировал нашу активность в Корее и Маньчжурии, широко допуская туда Японию. Но это был лишь проект «для разговора». А «разговор» пошел так, что русский «встречный» проект от 5 октября блокировал активность в Корее и Маньчжурии уже Японии.
Был ли в том резон, уважаемый читатель?
Нам ведь к чужим берегам вообще соваться не стоило — если думать о нуждах России, а не... о выгодах всяких там гинцбургов (почему я их помянул, в свое время станет ясно).
Но коль уж КВЖД и ее ответвление до Порт-Артура существовали, коль уж были построены Порт-Артур и Дальний, то стоило ли рисковать ими, идя на прямой конфликт с Японией?
Мы сунулись туда, куда соваться было глупо. Но — сунулись. Прямо сказав об этом японцам, можно было так же прямо сказать им, что уходить с Ляодуна мы не хотим, но и воевать с Японией не хотим, поэтому за основу готовы принять японский проект.
За основу...
Но — принять!
И все могло бы закончиться иначе, но...
Но, с одной стороны, медлил, не уступал и вел себя, по сути, антинационально Петербург. Вспомним мнение на сей счет графа Игнатьева-старшего...
Был с ним тогда согласен и высокопоставленный генерал Николай Алексеевич Епанчин, заявлявший, что при разрешении наших, по его выражению, «недоразумений» с Японией вопрос стоял далеко не остро, и что «при благоразумном отношении к делу мы, конечно, могли бы избежать надвигавшейся войны».
Увы, Петербург в дальневосточных вопросах вообще и в «корейских» делах в частности никогда себя умно не вел.
Так, в 1897 году по совету царской России (хотелось бы знать, в чьей конкретно голове родилась эта опереточная идея) корейский король объявил себя императором для того, чтобы стать-де «на равную ногу» с императорами Китая и Японии.
По этому поводу вспоминается анекдот о «Запорожце», у которого на заднем стекле была надпись «Я еще расту! А так я — «Мерседес»...
С другой стороны, опасаясь того, что русские и японцы все же договорятся, Японию подзудили Соединенные Штаты. В один и тот же день, 8 октября 1903 года, США и Япония заключают торговые соглашения с Китаем. И в октябре же Англия и США «советуют» Китаю не очень-то дружить с Россией.
В декабре 1903 года Япония, как мы знаем, направляет России жесткую ноту, не предусматривающую определенного срока ответа (симптом нехороший, да...).
И тут же американское правительство официально заверяет Японию, что в случае войны американская политика будет благожелательной к Японии (уже в ходе войны президент Теодор Рузвельт публично заявлял: «Я буду в высшей мере доволен победой Японии, ибо Япония ведет нашу игру»).
9 января 1904 года Вильгельм пишет из Нового Дворца в Царское Село:
«Милейший Ники!... Дай бог, чтобы все прошло гладко и чтобы японцы вняли голосу разума, несмотря на ожесточенные усилия подлой прессы некоей страны. Кажется, она решила (более точно было бы написать «они решили», имея в виду и Англию, и США. — C.K.) без конца валить деньги в бездонный колодезь японской мобилизации».
В тот же день он дает Николаю еще и телеграмму (сигнал «адмиралу Тихого океана»), где предупреждает о провокациях англосаксов и активности японцев. Телеграмма заканчивалась словами:
«Если тебе удастся заставить Японию не нарушать мира, то этим ты одержишь бескровную, но значительную победу».
Еще до получения этих посланий, 8 января 1904 года, Николай отправляет Вильгельму из Царского Села секретную телеграмму:
«Я очень надеюсь, что буду в состоянии прийти к соглашению с Японией, последние предложения которой сделаны в умеренном и примирительном тоне. Все тревожные известия относительно приготовления к войне на Дальнем Востоке исходят из некоего источника, в интересах которого поддерживать это возбуждение...»
15 января 1904 года на придворном балу в Зимнем дворце присутствовал японский посланник во Франции Итиро Мотоно. И, как вспоминал потом генерал Епанчин, на него смотрели как на шпиона, а то и на предателя.
Та самая придворная шваль, которая порождала абаз и безобразовых, почему-то ожидала от Мотоно, что он будет стоять за интересы России, а не Японии.
По себе, знать, судили... Это «россиянскую» элиту во все времена нужды чужих «дядь» заботили и заботят больше, чем нужды родных осин. А Мотоно представлял в Париже Японию, и заботили его, естественно, только ее интересы.
Можем ли мы осуждать его за это?
В начале 1904 года по специальному приглашению императора в Японии появляется военный министр США Тафт с обещанием Рузвельта оказать Японии помощь, если в русско-японское столкновение на стороне России будут вовлечены Франция и Германия.
И Япония решается.
Хотя русский ответ на декабрьскую ноту уходит в Токио 3 февраля и Япония знает об этом, японский МИД поручает посланнику в Петербурге 6 февраля затребовать свои паспорта и прервать с нами дипломатические отношения.
Русский же ответ был задержан на телеграфе в Нагасаки и доставлен русскому посланнику Розену только 7 февраля. А все уже ехало, катилось, плыло... И ехало, катилось и плыло к почти начавшейся уже войне.
Политика Петербурга — как видим — вела к этой войне не менее объективно, чем нарастающие амбиции Японии. Просто Петербург им подыгрывал. Но вот стимулировал их не только японский самурайский шовинизм, но и американский империализм.
Без этих трех составляющих — расейской тупости, японской наглости и американской подлости — вряд ли русско-японская вражда вообще возникла бы.
И лишь при соединенном действии этих составляющих она стала фактом. Однако историки чаще подчеркивают подстрекательскую-де роль «адмирала Атлантического океана» кайзера Вильгельма.
А ведь он-то был скорее лоялен к нам — в отличие от японских экстремистов, штатовских банкиров и «нью-бердичевской» элиты.
Впрочем, надо упомянуть и еще один, вненациональный, а точнее — -. наднациональный, фактор — жадность и корысть Золотого Интернационала.
Сам того не сознавая, об этом фактически сказал Алексей Николаевич Куропаткин в своей служебной записке царю в октябре 1903 года.
Он блестяще обрисовал ситуацию и проанализировал ее и только не указал на те злые антирусские и антияпонские силы, которые делали невозможным разумное развитие политики России и делали все для того, чтобы эта политика Россию ослабляла.
Куропаткин написал, что может ждать Россию в случае сохранения ее маньчжурской линии, но так и не понял, почему эта гибельная линия так упорно и последовательно выдерживалась долгие годы.
Тем не менее пришла пора, уважаемый читатель, нам с выдержками из этой записки ознакомиться...
«Не соприкасаясь с границей Кореи, — писал ее автор, — не занимая нашими гарнизонами местности между железной дорогой и корейской границей, мы действительно убедим японцев, что не имеем намерения, вслед за Маньчжурией, завладеть и Кореей. Тогда и японцы, вероятно, ограничатся развитием своей деятельности в Корее без оккупации страны войсками. Тогда Япония не приступит к значительному увеличению своих сил и не втянет нас в тяжелую необходимость все усиливать свои войска на Дальнем Востоке и даже без войны нести тяжелое бремя вооруженного мира.