Одиннадцатая заповедь

Войдя в ресторан «Милано», Мэгги назвала метрдотелю свою фамилию.

— Да, конечно, миссис Фицджералд, — ответил тот и провел Мэгги к столику у окна, где сидела женщина, которая никогда никуда не опаздывала.

Мэгги поцеловала эту женщину — в последние девятнадцать лет она была секретаршей Коннора, — и села напротив нее. Джоан, наверно, любила Коннора больше, чем кого бы то ни было, но наградой за эту любовь были только редкие поцелуи в щечку и рождественские подарки, да и те ей неизменно покупала Мэгги. Хотя Джоан еще не было пятидесяти, ее удобный твидовый костюм, туфли на низком каблуке и коротко стриженные каштановые волосы свидетельствовали о том, что она давно уже оставила попытки привлечь внимание противоположного пола.

— Я уже выбрала, — сказала Джоан.

— Я тоже знаю, что заказать, — кивнула Мэгги.

— Как поживает Тара? — спросила Джоан, закрывая меню.

— Как она выражается, все еще торчит там. Я только надеюсь, что она закончит свою диссертацию. Хотя Коннор никогда ничего ей не скажет, я знаю, он будет очень разочарован, если она не защитится.

— Он весьма благожелательно отзывается о Стюарте, — сказала Джоан; в этот момент рядом с ней появился официант.

— Да, — сказала Мэгги с некоторой грустью. — Кажется, мне придется привыкнуть к мысли, что мой единственный ребенок будет жить в тринадцати тысячах миль от меня. — Она посмотрела на официанта. — Мне каннелони и салат.

— А я возьму спагетти алье-олья,[41] — сказала Джоан.

— Что-нибудь выпить? — спросил официант.

— Нет, спасибо, — твердо ответила Мэгги. — Только минеральную воду без газа.

Джоан кивнула в знак согласия.

— Да, Коннор и Стюарт очень хорошо поладили, — сказала Мэгги, когда официант отошел. — Стюарт приедет к нам на Рождество, так что ты сможешь с ним познакомиться.

— Буду очень рада, — сказала Джоан.

Мэгги почувствовала, что Джоан хочет что-то добавить, но после долгих лет знакомства с секретаршей мужа она знала, что нет смысла на нее давить. Если это важно, Джоан сама все расскажет, когда сочтет нужным.

— За последние дни я несколько раз звонила тебе. Я хотела пригласить тебя в оперу или как-нибудь вечером пойти поужинать, но не могла дозвониться.

— Теперь, когда Коннор уволился из компании, они закрыли контору на М-стрит, а меня перевели в штаб-квартиру.

Мэгги восхитило, как тщательно Джоан подбирает слова. Никакого намека на то, где она работает, кто ее начальство и каковы ее служебные обязанности теперь, когда она перестала быть секретаршей Коннора.

— Всем известно: он надеется, что ты в конце концов пойдешь работать с ним в «Вашингтон Провидент», — сказала Мэгги.

— Я бы охотно. Но нет смысла строить планы, пока мы не знаем, что происходит.

— Что ты имеешь в виду — «происходит»? — спросила Мэгги. — Коннор уже принял предложение Бена Томпсона. Он вернется к Рождеству и в начале января выйдет на работу.

Последовало долгое молчание. Наконец Мэгги тихо спросила:

— Так что, в конце концов «Вашингтон Провидент» ему отказал?

Официант принес их заказ.

— Немного сыра пармезан, мадам? — спросил он, ставя блюда на стол.

— Спасибо, — сказала Джоан, не отрывая глаз от своего блюда.

— Значит, вот почему Бен Томпсон в прошлый четверг так холодно разговаривал со мной в опере. Он даже не предложил мне выпить.

— Прости, — сказала Джоан, когда официант отошел. — Я думала, ты знаешь.

— Не волнуйся. Коннор все рассказал бы мне, пройдя следующее собеседование, и он бы сказал, что это — гораздо лучшая работа, чем то, что ему предложили в «Вашингтон Провидент».

— Как хорошо ты его знаешь! — воскликнула Джоан.

— Иногда мне кажется, что я его совсем не знаю, — Мэгги вздохнула. — Сейчас я понятия не имею, где он находится и что собирается сделать.

— Я знаю не больше тебя, — грустно улыбнулась Джоан. — Впервые за девятнадцать лет он не сказал мне, куда едет.

— Сейчас все иначе, не правда ли? — спросила Мэгги, глядя в упор на Джоан.

— Почему ты так думаешь?

— Он сказал мне, что отправляется за границу, но оставил дома свой паспорт. Я думаю, он все еще в Америке. Но почему…

— То, что он не взял паспорта, еще не значит, что он не за границей, — сказала Джоан.

— Может быть, и не значит, — сказала Мэгги. — Но он впервые спрятал его там, где, как он знает, я его обязательно найду.

Через несколько минут подошел официант, чтобы забрать их тарелки.

— Что-нибудь на десерт? — спросил он.

— Нет, — сказала Джоан. — Только кофе.

— Мне тоже, — сказала Мэгги. — Черный, без сахара.

Она посмотрела на часы. До конца обеденного перерыва оставалось шестнадцать минут.

— Джоан, я никогда не просила тебя выдавать мне секреты. Но есть одна вещь, которую я должна знать.

Джоан посмотрела в окно и увидела там симпатичного молодого человека, который последние сорок минут стоял, прислонившись к стене на противоположной стороне улицы. Ей показалось, что она где-то когда-то видела его.

Когда без семи минут два Мэгги вышла из ресторана, она не обратила внимания, как этот молодой человек вынул сотовый и набрал номер, который не значился ни в одной телефонной книге.

— Да? — сказал Ник Гутенбург.

— Миссис Фицджералд только что закончила обедать с Джоан Беннет в «Милано» на Проспект-стрит. Они провели вместе сорок семь минут. Я записал весь их разговор.

— Хорошо. Немедленно принесите мне пленку.

Когда Мэгги взбежала по ступенькам в помещение приемной комиссии, на часах в университетском дворике было без одной минуты два.

В Москве в это время было без одной минуты десять, и Коннор наслаждался финалом балета «Жизель» в Большом театре. Но, в отличие от остальной публики, он направлял свой бинокль не только на виртуозно танцевавшую прима-балерину; периодически он глядел на правую сторону театрального зала и проверял, что Жеримский все еще сидит в своей ложе. Мэгги часто ходила в балет, когда ее мужа не было в Вашингтоне, и ее бы очень позабавило, если бы она узнала, что лидеру русских коммунистов удалось за один вечер добиться того, чего она не сумела добиться от мужа за тридцать лет их совместной жизни.

Коннор рассматривал людей в ложе. Справа от Жеримского сидел его подручный Дмитрий Титов. Слева сидел старик, который накануне представил Жеримского публике в Ленинском зале. За ними в тени стояли три телохранителя. Коннор предполагал, что в коридоре перед входом в ложу топчется еще десяток охранников.

В огромный театр, с его украшенными золотом ярусами и партером, с его позолоченными креслами, обитыми красным плюшем, с его роскошной люстрой и занавесом, билеты всегда распродавались за несколько недель вперед. Но теория Мэгги срабатывала и в Москве: один билет всегда можно было достать перед началом спектакля.

За несколько минут до того, как в оркестровой яме должен был появиться дирижер, часть зрителей начала аплодировать. Коннор оторвал взгляд от программки и увидел, что один или два человека указывают на ложу во втором ярусе. Жеримский точно рассчитал время своего прибытия. Он стоял в ложе, приветствуя зрителей и улыбаясь. Почти половина зрителей встали и громко приветствовали его; остальные остались сидеть, некоторые вежливо хлопали, другие продолжали разговаривать друг с другом, как будто Жеримского здесь и не было. Это, казалось, подтверждало точность опросов общественного мнения, что Чернопов теперь опережает Жеримского всего на несколько пунктов.

Когда поднялся занавес, Коннор обнаружил, что Жеримский интересуется балетом не больше, чем изобразительным искусством. У него был тяжелый день, и Коннор не удивился, увидев, что Жеримский время от времени подавляет зевок. Рано утром он на поезде отправился в Ярославль, где сразу же поехал на швейную фабрику на окраине города. Выйдя из фабрики через час, он на ходу сжевал бутерброд, заглянул на рынок, потом в школу, в отделение милиции и в больницу, после чего совершил незапланированную прогулку по городской площади. Оттуда его на большой скорости умчали на вокзал, где он сел на поезд в Москву, который специально для него задержали с отправлением.

41

Спагетти алье-олья — спагетти с луком и оливковым маслом.