Страница 9 из 10
– И чё?
– Чё-чё, так и уехали. А потом, когда монтаж стали делать, то звукооператор просто озверел: оба раза фамилию этого Сергея не разобрать – то ли Жиков, то ли Зыков, то ли вообще Сипов: мало ли какие фамилии бывают! Мы час бились и написали в титрах просто самый логичный вариант: Зыков.
– Ну так и чё?
– Да ты слушай! Выходит, значит, этот наш репортаж в вечернем выпуске, и всё чики-пуки. А на следующий день мне на работу звонок: можно, мол, Ирину Соколову?. Ну я, говорю, Ирина Соколова, чё надо типа, а на том конце трубки мужской голос говорит: типа, помните вы вчера у меня интервью брали по поводу выхлопных газов? «Да», – отвечаю я, и сразу вся на измене: точно, б…, фамилию перепутали, счас он начнет орать и жаловаться, а мне влетит за косяк, и спрашиваю обреченно: «А чё, что-то не так?». Он: «Да нет, всё так, всё прекрасно». И тут уже я выпадаю в осадок: «А чё надо-то тогда?». Он мнётся: «Ну это… хочу в кафе вас пригласить, Ирина». А я в такой эйфории оттого, что косяка-то никакого, оказывается, нету, и что ругаться и наказывать никто не собирается, что отвечаю: «В кафе? Да пожалуйста!», и даю ему свой телефон. Веришь-нет, Машка, если бы не эта история с его фамилией, послала бы. Точно послала бы, за нефиг делать. Веришь, Машаня?
– Верю.
* * *
Как я решился на такое: позвонить на телеканал? И сам не знаю: будто сам бог или дьявол в меня вселил уверенность в своих силах. И представьте: мне удалось! Удалось невозможное! Долго прямо поверить не мог, что это правда со мной случилось…
* * *
И вот красавица, богиня, спустившаяся с Олимпа, снизошла до общения со мной, простым смертным, и сидит, в плоти и крови, за столиком кафе напротив меня. Я не верю своему счастью, я вновь смущаюсь, не зная о чем с ней говорить. На всякий случай перебираю в уме «домашние заготовки»: Мураками, Пелевин, Тарантино, Аристотель, спелеология, египетские пирамиды… Я много о чём могу говорить, когда не стесняюсь…
Но… всё это совсем не пригодилось: оказалось, с богинями не говорят. Оказалось, их слушают.
К концу второго часа беседы, когда счёт за коктейли и мороженое тянул тыщи на три, я уже мог по памяти назвать имена всех её несчастных любовей (счастливых не было), клипов, которые стоит закачать в сотовый, марок автомобилей, которые стоит покупать «приличным мужчинам», и сколько должно быть денег на счету в швейцарском банке у её гипотетического жениха.
Я сник. Я понял, что «не котируюсь». Что единственное, на что могу претендовать – это разочек искупаться в её сиянии за пару-тройку тысяч, вложенных в мороженое и коктейли. Наконец, отправив её домой (или не домой?) на такси, я поплелся к себе абсолютно обескураженный. Я был уверен на тысячу процентов: никакого продолжения не будет.
Я ошибался.
Она позвонила сама, и за следующую порцию мороженого и сладостей (на этот раз в кофейне) я был подробно ознакомлен с причиной её ненависти к другим «красивым бабам», с жизненной концепцией, что «любить нельзя ни в коем случае: надо, чтоб тебя любили», и со всеми новинками парфюмерной индустрии.
Вскоре – вольно или невольно – я стал её другом. Теперь все разговоры при встречах сводились к детальным подробностям её взаимоотношений с очередным представителем противоположного пола по следующей схеме: машина у него такая-то, денег столько-то и так-то он отреагировал, что я ему не дала. «Давать» она не любила, она любила брать. Эти рассказы стали перемежаться с длиннющими разговорами по сотовому, которые она время от времени прерывала, закрыв трубку рукой, чтоб внести для меня кой-какие комментарии, и пулемётными sms-очередями, перемежаемыми вопросами типа: «Вот он мне написал, что хочет меня. Чё ему ответить, как ты думаешь?».
А через несколько месяцев она огорошила: «Ты мой лучший друг. Сегодня мы с тобой напьёмся» и заявилась ко мне с тапочками, набором вечерней и утренней косметики и с пижамой. Смущённо я предупредил, что спальное место в моей комнате всего одно. Это её смутило, но не очень. К концу второй выпитой бутылки я окончательно осознал: богиня будет эту ночь спать рядом со мной!Разгоряченный спиртным, я рассказывал анекдоты, а она так смеялась, что я опасался за душевное здоровье соседей. Всё моё мужское естество было в предвкушении: а вдруг?!!
– Не-не-не-не-не! Чё это ты вдруг, а? Я с друзьями не трахаюсь!
– А с кем ты…?
– С кем сама захочу. С тобой мы только тупо пьём!Осталось только утром, проснувшись пораньше, любоваться её прекрасным спящим лицом.
Нет, богинь нам не понять. Со смертными они не спят. Может, это и к лучшему?
* * *
Да, ещё я все подумываю, сказать ей или нет, чтоб она меня Зыковым больше не называла?
Я ведь не Зыков, я Быков.
Пятый тост
Эрнесто проснулся от маминых слов, которые она громко и отчётливо произносила отчиму, который ещё спал:
– …и не вздумай ребенка отпускать в школу. Объявили, что занятий не будет.
Первая мысль Эрнесто была обидной: ему уже пятнадцатый год идёт, а всё «ребенок». Вторая – приятной: «Ура! Не надо бояться контрольной по физике. И вставать тоже не надо!». Зато третья была такой пронзительной, что сон куда-то сразу улетучился: «Я же обещал!».
…Идти на улицу не хотелось жутко. Он ещё раз подошел к окну и взглянул на термометр, словно в надежде, что что-то на нём изменилось. Нет, всё так же: красная чёрточка показывала минус 42 и ещё чуть-чуть – рождественские морозы. Ужас просто какой-то. И кому в голову пришло придумать такую морозяку?
Он пошёл натягивать самые толстые подштанники, которые очень не любил, и надо же – как всегда! – именно в этот момент зашел отчим и взглянул на него красным глазом.
– Ты куда это собрался?
«Помнит. Хоть и спал, но помнит, что мама утром ему говорила, – тут же пронеслось в голове Эрнесто. – Если ему соврать, что в школу, упрется рогом: знает уже, что занятий нет».
И он ляпнул первое, что пришло в голову, главное не задумываться, а то сразу поймает на лжи:
– Да я в магазин, который в нашем доме: туда и обратно.
– Это ещё зачем? – взгляд отчима не утратил подозрительности.
Лихорадочно соображая, зачем ему в магазин, он выпалил:
– Мама попросила купить творог. Мне надо есть молочное!
И тут же сообразил, что сморозил глупость: творог в холодильнике наверняка есть, стоит ему открыть и проверить…
Но Эрнесто повезло – мысль отчима потекла в другом направлении:
– Пива мне возьми!
«Опять вчера приперся пьяный, – догадался Эрнесто, который заснул, когда отчим ещё не возвращался домой. – И наверняка мама опять не выспалась из-за него».
Его охватила привычная волна ненависти к этому человеку, но он сдержался и сказал мирно:
– Хорошо…
– …папа, – докончил тот ехидно.
– Хорошо, папа, – смирился Эрнесто, успев незаметно скрестить пальцы на левой руке – всем известно, что так не считается за ложь. Какой он ему папа?!!
Но как он ни старался, вышло ненатурально: отчим почувствовал волну неприязни. И, чтобы отомстить, оглядел его, прикидывая к чему бы придраться.
И нашёл ведь, подлец! Как всегда ударил по самому болезненному:
– Мальчик боится обморозиться, пройдя пять метров до магазина, – сказал он противным гнусавым голосом, изображая из себя Петросяна.Эрнесто вспыхнул и демонстративно откинул в сторону теплые подштанники, натянул джинсы прямо на голые ноги. Это был действительно удар по его самолюбию: отчим знал, что Эрнесто родился на Кубе, где в то время работали его мама с папой. Да, и назвали его в честь Эрнесто Гевара де ла Серна, которого весь мир знает как Че Гевару. Он гордился про себя и тем, что жил на Кубе (хотя этого совершенно не помнил – он был в то время грудным ребенком), и тем, что назван в честь Че. Но вот как раз за то и за другое ему вечно доставалось. Отчим говорил: «Мерзлячка ты у нас» (так и говорил «мерзлячка», будто он девочка), ну а в школе, конечно же, доставалось за имя…