Страница 5 из 10
…Чуть позже, когда алказельцер начал действовать и мысли стали более упорядоченными, я понял две вещи:
Первая – девушку с прядкой волос я не видел этим утром. Дело даже не в воображении или галлюцинациях. Я видел Ефима (это уборщик? дворник? ну что-то в этом духе, он выносил с утра мусорные бачки), я был с ним знаком когда-то и очень хотел бы поздороваться, но не смог – по вышеупомянутой причине. И почему привиделось потом, что это была девушка с прядкой? Необъяснимо. На этом уровне рефлексии необъяснимо.
Вторая вещь проще: жгли листья, когда я шёл домой. Запах дыма моему обостренному обонянию напомнил запах палёной щетины, какой бывает, когда колют свиней.Наверное, если заколоть любовь, то оставшееся от неё будет обязательно пахнуть как-то очень похоже.
Любовь как отсутствие любви
Я люблю тебя. Я жду тебя. Я верна тебе.
Почти.
Абстрактные категории
– А знаешь, – Лилечка перешла на интимный шёпот, – я в один прекрасный день поняла, что мыслю абстрактно, то есть совершенно неконкретно, а общими какими-то категориями.
Стасу Лилечка очень нравилась, особенно в те моменты, когда она говорила вот так вот, почти прикасаясь губами к его уху, так что кончики её длинных чёрных волос щекотали висок. Но стремление к истине в нём взяло верх.
– Как это «неконкретно»? Что это значит? Значит ли это, что ты говоришь это сейчас не мне – конкретному мужчине, – а говоришь так, абстрактно, то есть в никуда?
– Ты не понял, – она капризно надула губки. – Это означает, что я думаю, например, не о любви к конкретному человеку, а о любви вообще, о доброте вообще, о живописи вообще. Я даже о городе конкретном не думаю. Вот снится мне город: не знаю я его название и географическое положение, просто Город и всё. Мне это и не нужно знать. Конкретность – это слишком банально и прозаично. Скушно.
– Не-е, ты куда-то не туда, подруга. То есть, если ты со мной целуешься, это означает, что ты целуешься не конкретно со мной, а так, с абстрактным мужчиной? И на моём месте мог бы быть Вовка Бальмонт?
– Да при чем тут Вовка! Ты же знаешь, что он мне никогда не нравился!
– Ага, значит, если бы ты целовалась с Бальмонтом, то ты бы знала, что это конкретный Бальмонт и то, что тебе с ним не нравится целоваться…
– Ну почему обязательно не нравится? Я же с ним не целовалась никогда, поэтому не могу точно сказать, нравится или нет…
– То есть человек тебе может не нравиться, а целоваться с ним нравится?
– Ну… абстрактно…
– Нет, я тебя не понимаю. Вот я, когда тебя целую, знаю, что ты – это ТЫ, что я целую ИМЕННО ТЕБЯ, и мне ты нравишься, и целовать мне нравится именно тебя…
– Это хорошо, конечно. Но скажи: а вот если бы ты застукал меня с Бальмонтом, скажем, в постели. Тебе бы после этого понравилось меня целовать?
– С Бальмонтом? С этим козлом? Да я после этого на полкилометра бы к тебе не подошёл! Скажешь тоже – с Бальмонтом! И вообще: причём тут Бальмонт? Он же тебе никогда не нравился!
– Это тебе он никогда не нравился! А я вот сейчас как представлю его губы…
– Ты смеёшься?
– Я никогда не была более серьезной: у него потрясающие губы. Он один умеет так улыбаться. А у тебя, между прочим, нижняя губа виснет и с неё капает слюна, когда ты волнуешься. Вот сейчас, например!
– Слушай, да иди-ка ты к Бальмонту со своими абстракциями, может он оценит! А с меня довольно! Только такая корова как ты, только и может восхищаться козлами типа Бальмонта!!!
«И чего он разозлился? – удивлялась Лилечка. – Я всего лишь хотела поговорить с ним на абстрактную тему. Поделиться сокровенным, так сказать… А он, понимаешь, прикопался, да ещё и Вовку зачем-то приплёл… Нет, с этими мужчинами определенно невозможно поговорить искренне о том, что тебя действительно волнует». Она встала, покрутила в руке свой миниатюрный мобильник, потыкала на кнопочки… И вдруг подумала: «И с чего это я взяла, что мне не нравится Вовка Бальмонт? Ведь определённо интересный молодой человек».
…– А знаешь, – Лилечка перешла на интимный шёпот, – я в один прекрасный день поняла, что мыслю абстрактно, то есть совершенно неконкретно, а общими какими-то категориями. Вовке Лилечка очень нравилась…
Про китайскую вазу
ОНА очень любила цветы и рассказы, которые ОН писал.
А ОН был идеальным мужчиной: не реже, чем раз в неделю дарил ей новые цветы, а потом садился писать для НЕЕ очередной рассказ.
Цветы ОН дарил разные, в зависимости от времени года. Летом – всё больше полевые, почему-то ЕЙ очень нравились самые простые: ромашки, колокольчики…Осенью это мог быть тяжелый гладиолус или нежная, почти невесомая фиалка, зимой – роза или лилия, весной – первый подснежник или только что расцветшая мать-и-мачеха.
…Сегодня был не цветок – это была ветка сирени, и от неё почему-то веяло печалью. ОНА чувствовала эту печаль, но никак не могла понять причину её появления.
Все худшие ЕЁ предчувствия оправдались, когда ОН не сел, как обычно, писать, а вместо этого надел свой лучший костюм, сервировал стол и начал нервно похаживать по комнате, поглядывая на часы. ЕГО шаги становились всё порывистее, а ЕЁ волнение от этого всё возрастало.
Раздался звонок в дверь, и зашла Черноволосая. Вся в помаде и косметике, от неё пахло экстрактом, сделанным из мертвых цветов, спирта и чего-то отвратительно-едкого и пахучего, похожего на кошачью мочу.
«Это – рассказ?.. Это и есть твой сегодняшний рассказ?!!», – хотелось закричать ЕЙ. – «Немедленно выгони эту вонючку и садись писать!».
Но ОН, вместо того, чтобы услышать ЕЁ, начал вилять из стороны в сторону тем, что у мужчин заменяет хвост. Снимать с неё отвратительную белую курточку и болтать какие-то глупости.
Всё ничего, даже это можно было бы стерпеть, но после этого ОН прикоснулся к её отвратительно пахнущей щеке своими губами и подошёл, чтобы отобрать у НЕЁ ветку сирени.
«Нет! Не делай хотя бы этого!!!».
Но ОН сделал. И ЕЁ сердце разбилось на кусочки. На мелкие кусочки.
– Моя ваза! Моя любимая китайская ваза! – вскричал мужчина в отчаянье.
– Какой ты неловкий, – хихикнула Черноволосая.И пока ОН заметал осколки той, что так беззаветно его любила, пошла к зеркалу, чтобы поправить прическу.
Любовь первого дозвонившегося до кладбища
…Ближе к обеду двух синяков – Ваську и Михалыча – я прогнал опохмеляться: для них работа уже закончилась, а вот для меня только начинался самый ответственный её этап – мне предстояло ещё основательно углубить могилу… Сам я называю эту операцию «подкидыш». Где, как не в свежей могиле, проще всего упрятать «левого» жмурика? Во-во! Наши ребята тоже об этом прекрасно знают, а ещё они знают, что я не болтлив и мзду беру умеренную. Сам же я не считаю чем-то особо плохим, что красавице, которую завтра похоронят в этой яме, будет приготовлен метром ниже партнер. Небось, лежать вдвоём не так скучно будет!
Одна беда: ниже двух метров от поверхности копать – сплошная морока: глина там такая плотная, что её даже лом почти не берет, а сама могила углубляется настолько, что без лестницы и не выберешься! Впрочем, лестница у меня есть, да и место для таких вот – особенных – могил я подбираю поближе к своей сторожке, чтоб не сильно морочиться с доставкой инструмента.
…За час работы я так упарился, что аж колени затряслись. Теряю форму! Прислонился спиной к земляной стене, вытащил сигарету и с наслаждением затянулся. И вдруг сверху услышал что-то странное:
– Са-а-лавей мой, са-а-алавей. Га-а-аласистый са-а-алавей!
Вот уж никогда не слышал, чтоб на кладбище кто-то пел! Заинтригованный, я вылез из могилы, уселся прямо на груду свежевыкопанной земли, от которой шел пряный запах, и огляделся. Кругом – день как день: обычный майский денёк на нашем кладбище – солнышко пригревает, могилки зеленеют свежей травкой…