Страница 77 из 80
— Когда вы подменили капсулы? — спросил меня Кельман.
Я сидел в его уютном кабинете, на стенах которого висели картины с изображением сцен охоты. Но на этот раз я сидел не как свободный человек, у которого принимали заявление, а как подозреваемый в убийстве, доставленный из тюремной камеры в сопровождении конвоира.
— Я не убивал господина Бруммера.
— Где вы достали яд?
— У меня не было никакого яда!
— Значит, вы не хотите сознаться?
— Мне не в чем сознаваться.
— А я думаю, что есть в чем, и очень во многом.
— Но не в убийстве! Я не убивал Бруммера! Это не я! Не я!
Он встал и вышел в соседнюю комнату. Когда он вернулся, меня бросило в жар. Кельман принес дешевый фибровый чемодан, который я прятал в камере хранения Центрального вокзала в Дюссельдорфе. Он положил его на стол и открыл. В нем лежали оба костюма, галстуки, белая трость для слепых и темные очки.
— Вам знакомы эти вещи?
— Нет.
— Они принадлежат вам?
— Нет.
— После вашего ареста мы обыскали вашу комнату в отеле «Колокольный звон». Мы нашли там ваш дневник и багажную квитанцию. По этой квитанции мы получили этот чемодан на Центральном вокзале Дюссельдорфа. И вы заявляете, что он вам не принадлежит?
Квитанция… конечно, я бы ее уничтожил, сжег, но только позже, когда Бруммер уже был бы убит. Я не ожидал, что меня опередит другой. Я не подозревал, что меня арестуют прежде, чем я совершу свое преступление. Квитанция…
— Я солгал. Это мой чемодан.
— Значит, так вы изображали своего двойника?
— Да… да…
— Значит, вы мне так же лгали, когда седьмого апреля пришли ко мне и сделали заявление?
— Да…
— Зачем вам понадобился двойник?
— Чтобы иметь алиби…
— После того как Бруммер будет убит?
— Да… Нет…
— Но вы ведь хотели его убить!
— Нет… в смысле да… но я его не убивал! Кто-то меня опередил!
— Вы снова лжете.
— Я говорю правду! Вы должны мне верить! Я хочу вам все рассказать…
— Вы все расскажете доктору Лофтингу, — сказал он холодно.
— Лофтингу? То есть как?
— Сегодня вынесено постановление о вашем аресте. Этого потребовала Государственная прокуратура Дюссельдорфа.
2
— Присаживайтесь, господин Хольден, — тихо сказал доктор Лофтинг.
От майской жары шторы в его кабинете были закрыты, в помещении было темно и прохладно. Прошло немало времени с тех пор, когда я его видел последний раз. Высокий и стройный, следователь сидел в старомодном кресле напротив меня. Его лицо было бледным, а большие глаза — печальными. Он сидел неподвижно, сложив морщинистые руки под подбородком, — доктор Лофтинг, страстный любитель справедливости.
— Как прошла поездка? — спросил он меня, когда я сел.
— Вы и сами знаете. Это ведь вы распорядились надеть на меня наручники?
— Да.
— Зачем?
— Чтобы предотвратить ваш побег.
— Я не убивал Бруммера!
— Господин Хольден, — тихо и медленно произнес он, — однажды я вам сказал, что всегда — рано или поздно — побеждает справедливость. Иногда это ждать этого приходится долго, но никогда — бесконечно. Этого не бывает. В конечном счете зло никогда не побеждает. Бруммер мертв. Этим он искупил свою вину. Сознайтесь, наконец, в том, что вы совершили, и вы тоже искупите свою вину. У вас нет выхода. Лгать бессмысленно.
Я взял себя в руки и тихо ответил:
— Я не могу сознаться в убийстве, которого не совершал.
— Зачем же вы изображали двойника, если не хотели убивать?
— Я не сказал, что не хотел убивать, я сказал, что не убивал!
Он долго молча смотрел на меня, и в его умных глазах блеснули слезы.
— Вы любите фрау Бруммер, — сказал он наконец без особого выражения. — Фрау Бруммер хотела из-за вас развестись, но ее муж не дал ей развода.
— Мне об этом ничего не известно.
— Зато мне известно.
— Откуда?
— От фрау Бруммер. Она со мной говорила. Вчера.
— Как она поживает? Можно мне ее увидеть?
— Вам нельзя никого видеть. И ни с кем разговаривать. И получать от нее письма, и писать ей. Нельзя — пока вы не сознаетесь.
— Я невиновен!
— Вы уже виновны — даже если бы вы не убивали господина Бруммера. Потому что вы, по меньшей мере, до последнего готовили это убийство. Если бы вас не опередил другой, вы бы совершили это злодеяние.
— Это неправда! Как раз перед тем, как меня арестовали, я понял, что это выше моих сил — совершить убийство, что я не мог бы его совершить!
— Я добьюсь, чтобы вас посадили, поверьте. В вашей конструкции есть одна логическая ошибка. А именно: если бы двойник действительно существовал и имел задание убить господина Бруммера, то такой человек никогда не стал бы перед убийством совершать такие поступки, которые навязчиво указывали на его существование. Наоборот, он бы оставался невидимым до конца — потому что только тогда он мог бы быть уверен, что все подозрения падут на вас, и никогда — на него. Но что сделал ваш двойник? Он ведет себя словно самовлюбленный актер: смотрите все, вот он я, и это моя работа, и это тоже моя! В его ли это интересах? Отнюдь нет. А тогда в чьих? Только в ваших.
Это соответствует истине, сдержанно подумал я, это правда. Нина… Нина… он не пустил ее ко мне… мне нельзя ее видеть… пока я не сознаюсь. Но если я сознаюсь, со мной будет покончено. Я не могу сознаться, это была бы ложь. Но если я солгу, он пустит Нину ко мне. А потом? Я должен собраться с силами. Я должен оставаться спокойным, очень спокойным.
— Я больше не ничего не скажу. Позовите доктора Цорна.
— Доктор Цорн уже заявил, что вашу защиту он на себя не возьмет.
Нина… Нина… Нина…
— Господин следователь, я хочу вам все рассказать… всю правду… я не хочу ни о чем умалчивать… это будет долго, но вы должны меня выслушать.
— Это ничего, что долго, если это правда, — сказал он тихо.
— В моем гостиничном номере был конфискован дневник. Вы его прочитали?
— Да.
— Значит, вы знаете, как я попал в дом Бруммера.
— Я знаком с вашими записями об этом.
— Тогда я расскажу, что случилось дальше, — сказал я.
Я говорил, стараясь быть спокойным и сдержанным. Я рассказал ему все, ни о чем не умолчав. Я говорил в течение двух часов. И на следующий день, и еще днем позже. Мне понадобилось на это четыре дня, и все, что я рассказал, было правдой, чистой правдой.
3
2 мая 1957 года
Дорогой господин Хольден!
Боже мой, как ужасно то, что произошло с Вами и бедным дорогим господином! Я до сих пор не могу прийти в себя, не могу до конца осознать, это. Этот убийца, этот проклятый убийца! Кто мог это сделать? Когда я об этом прочитала в газете, я сразу отправилась в Дюссельдорф к моей Нинель. Она была абсолютно сломлена и только плакала целый день и всю ночь. Да и на похоронах милого господина было так страшно, хотя похороны были очень красивыми — много цветов и много людей. Моя Нинель у гроба упала в обморок. Теперь ей лучше. Она хочет побыть в одиночестве и настояла на том, чтобы я вернулась обратно на Шлирзее. Она просила Вам сказать, что………………………………………….. поэтому, дорогой господин Хольден, я твердо уверена, что Вы абсолютно невиновны! Думайте о том, что я скажу: добро побеждает. Они найдут ужасного убийцу нашего дорогого господина. В утешение и поддержку Вам я напишу один псалом из моей молитвенной книги: «Вступись, Бог, за меня против недругов моих, побори борющихся со мной. Устыдятся и будут посрамлены ищущие души моей, обратятся назад и покроются позором замышляющие зло против меня. Да устыдятся и будут посрамлены вместе все радующиеся моему несчастью; да облекутся в стыд и позор возносящиеся надо мною. Ликовать будут и радоваться желающие справедливости моей, говорить будут: «Да славен Бог, желающий мира рабу Своему!»
Дорогой господин Хольден, я буду каждый день молиться за Вас, чтобы. Ваша невиновность подтвердилась и Вас освободили. Оставайтесь мужественными. Все проходит. Ваша очень несчастная, искренне Вам преданная