Страница 4 из 14
– Мы все поначалу именно так и отвечали самим себе, – кивнула Мэгги. – Я на эту тему лекции читаю нашим. Да, человек многократно пытался избавиться от собственной сложности, но это опять же было от фантазии, ума, извращенной духовности, притупленной или же наоборот, обостренной нравственности, что порождали идео– и мифологемы, так? Мы знаем цену всяческим измам , да? Человечество выстрадало это знание. А тут свобода от сложности вне измов . Опять-таки до фантазии. Свобода и иллюзия невинности. А мы не готовы сопротивляться. Но есть и другая грань такой свободы. Мы не просто, как Энди сказал однажды, «наелись собственной сложности», это было бы полбеды… То, что наше и в нас от сложности, из неё, благодаря ей и только, – оно не нравится нам. Мы поняли вдруг. Мы не хотим. Но знаем, что мы – только это. И это лучшее в нас.
– И потому назад , да? В джунгли, в пещеры? – не дал ей закончить Глеб.
– Вперед, – ответила Мэгги.
– Но к чему? – недоумевает Глеб.
– Я пока что не знаю.
– Но всё это не так уж сложно отрефлексировать в себе, – сказал Глеб. – А отрефлексировав, ну, если не победить, не выкорчевать, то хотя бы держать в рамках.
– Вот именно этим мы и занимаемся, – усмехнулась Мэгги. – И вроде бы как успешно. На четвереньки у нас никто не встал, во всяком случае, пока. Но скажи-ка, Глеб, ты что, никогда не уставал от сложности? От своей собственной или же от сложности, так сказать, бытия? Чтобы так, до тоски, до воя, до какого-то, пусть не всерьез, конечно (а здесь оттенок особый – мельче и гаже когда не всерьез), желания руки наложить на себя?
– Да, наверное… – задумался Глеб.
– А почему вся эта хваленая сложность достигает самой себя, раскрывает самоё себя, главным образом в собственных неудачах, провалах и тупиках? И вот здесь опять возникает соблазн свободы и мощи племени альфа, понимаешь?! То, что это свобода до всего – это еще можно выдержать, обернуть против неё самой. Но само это до вдруг совершает метаморфозу в твоем сознании – оно не хуже, не проще, а глубже . А «всё» – это самое «всё», включая душу, дух, фантазию, нравственность с их нечистотой, ошибками, преступлениями, самообманом – это лишь так, поверхность, внешний слой, может быть, камуфляж. И с этим открытием надо как-то жить, даже если ты подавил это в себе, разоблачил, убедил себя в обратном. В этом во всем тебе случайно не поручили разобраться в НАСА?
– Сложность не дает счастья, полноты и целостности бытия. Ты же пытаешься сейчас об этом? Но других путей ко всему этому просто нет! Даже если сложность и не дает, только она может дать .
– На том вот и стоим, – улыбнулась Мэгги. – Во всяком случае, пытаемся. Но скажу честно, это твое «может дать» слишком хлипкая опора.
– Но мне кажется, она единственная, – сказал, почти прошептал Глеб. – Всё, что надежней, прочнее, имеет изъяны…
– Да хоть бы и так, – перебила Мэгги. – Не надо анатомировать сложность . Надо более-менее поверхностно принять её. Что и происходит, по факту.
– Ты в этом видишь противоядие против соблазна племени альфа?!
– Я пытаюсь реально смотреть на вещи. – Она пожала плечами.
– Человек научился жить в ситуации непредсказуемости, – жестикулировал Глеб. – Непредсказуемости бытия, себя самого, наконец. Научился быть несводимым к истинам, смыслам, целям – че́рпать себя из несводимости. Научился быть не-победителем, не-достигающим, непознавшим. Это не гарантирует ничего, да?! но во всем из всего этого возникает свет.
– Это не для всех, – улыбнулась, развела руками Мэгги. – Слишком не для всех. Ты и сам понимаешь. Кстати, это и не для тебя. Пусть ты и не видишь этого, может.
– Пускай, – говорит, горячится Глеб. – Главное, что это есть.
– А ведь три столетия освоения человеком дальнего космоса, пожалуй, что разочаровали, – сказала Мэгги. – Сама идея вынести неснимаемые наши противоречия, тупики и безысходность нашего бытия в иное пространство, в иные плоскости пространства – времени… Громадность Цели должна была заслонить от нас зыбкость, условность Смысла, невозможность Истины. Это не проговаривалось вслух, не формулировалось в разного рода философских манифестах, но по умолчанию это было так.
И на какое-то время нам удалось. Но вот, похоже, наступает пора, когда нам придется за всё это платить.
– То есть ты от всего этого убежала сюда, на станцию?
– А знаешь, почему всё это вряд ли закончится катастрофой? Потому что Истина, Смысл, Цель на самом-то деле оказались не столь уж значимыми для нас. Вот такая вот правда о нас – не слишком-то возвышающая, но кажется, спасительная.
– Ты считаешь, что наша поверхностность нас спасет?! – поразился Глеб.
– Поверхностность – это такая форма столь вожделенной для тебя несводимости нашей к… Кстати, скорее всего, что единственная.
– Санкция на непросветленность бытия, вот что это такое! – возмутился Глеб.
– Непросветленное всё-таки лучше, чем никакого, согласись.
– Время от времени человек восстает на непросветленность.
– За-ради ложного света?
– Но почему?!
– Потому что восстает по законам самой отрицаемой им реальности.
– Человек не равен самому себе! – говорит, кричит Глеб. – Не равен из несводимости к своей сущности-сути, к своему предельному, последнему, недостижимому. И причем здесь тогда поверхностность? Что она вообще может?
– Гарантировать устойчивость человеческой цивилизации, – ответила Мэгги. – А то, о чем ты сейчас, это всего лишь победа, – прекрасная человеческая минутная победа.
– Да ради бога.
– Да, Глеб, ты насколько останешься у нас?
– По обстоятельствам.
– Ах, вот оно как. Ну, тогда всё становится несколько интересней. А мы вот – она снова указала на домики в голландском стиле, к которым они уже подошли, – боремся с племенем альфа в себе черепичными крышами, цветниками, ирландским пабом в голландской деревне, празднованием Рождества и Хэллоуина. – Она замолчала, думала сказать или нет. – А у нас есть и те, кто предлагает другой рецепт: поиграть в племя альфа, прикинуться ими и тем самым преодолеть.
– Мэгги, можно спросить?
– Разумеется.
– Вот ты всё говоришь: альфа, альфа и ни разу не сказала: омега. Что, там вообще никаких соблазнов?
– Только для их создателя.
– Я так и думал! – воскликнул Глеб. – Кем же себя возомнил профессор Снайпс?
– Дело в том, что он убедил себя, что как раз и не возомнил, избежал соблазна. В этом главная опасность, исходящая от него.
– Ну а вы все?
– Ты же знаешь расстановку здешних сил. Профессор, Энди и Ульрика отвечают за концепцию, а мы, остальные – узкие специалисты с правом совещательного голоса, если спросят, и выступаем, в случае необходимости, экспертами по техническим вопросам. Ты же, перед тем как прилететь сюда, изучил все бумаги по нашей экспедиции, чего же спрашиваешь? А-а, понимаю-понимаю, расследование уже началось.
– Это не расследование, Мэгги. Да и что здесь расследовать – никто никого не убил и не вымер полным составом станции.
– Ну, а отклоненные от цели предприятия? – Мэгги заговорщически подмигнула. (Точнее, утрированно заговорщически.)
– Так всё-таки, что омега?
– Ну, какой тут соблазн. Глеб, подумай сам. Кто кроме бедной Ульрики купится на идею «золотого века». Профессор жизнь потратил на всё это, а в итоге получится некий аттракцион, в лучшем случае, забавный, занятный для космических туристов. Представляешь, Снайпс создавал человечество новое, указывал путь человечеству прежнему, а в результате полторы строчки в каталоге космического сервиса: «посетите, полу́чите незабываемые впечатления…» Хорошо, что мы не доживем.
– Получается, вы все отдали пять лет своей жизни ради дела, которое…
– Вовсе нет, – остановила его Мэгги. – Каждый из нас провел здесь ряд уникальных исследований в своей области и уже ради этого…
– Ты хочешь сказать, здесь только один неудачник – профессор Снайпс? – Глеб хотел развить свою мысль, но вдруг увидел, как из-за угла голландского домика на них вышел громадный зверь с пятью рогами.