Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 52 из 58



- Да, да, есть и еще! Можете все забирать - десять или двенадцать бутылок лучших французских вин. Пожалуйста, забирайте и уходите! Умоляю вас!

- За свои 5 штук ссышь?

- Я искренне вам говорю: здесь нет никаких спрятанных пяти тысяч. Говорю вам искренне от самого сердца - здесь нет никаких 5 тысяч!

- Ах ты хуесос лживый!

- Почему обязательно так грубить?

- Хуесос! ХУЕСОС!

- Я предложил вам свое гостеприимство, свою доброту. А вы звереете и становитесь очень недобрыми.

- Это что - жрачка, что ты нам на тарелке вынес? И ты это называешь едой?

- Чем она вас не устроила?

- ЭТО ЕДА ПЕДИКОВ!

- Я не понимаю?

- Маленькие маринованные оливки... яйца фаршированные. Мужчины такую срань не едят!

- Но вы же съели.

- Так ты еще пререкаться, ХУЕСОС?

Линкольн вскочил с оттоманки, шагнул к Рамону в кресле, съездил ему по лицу, жестко, всей ладонью. 3 раза. У Линкольна были большие руки.

Рамон уронил голову, заплакал.

- Простите. Я только пытался сделать все, что могу.

Линкольн взглянул на брата:

- Видишь? Ебаный хлюздя! РЕВЕТ КАК МАЛЕНЬКИЙ! НУ, Я ЕМУ СЕЙЧАС ПОРЕВУ! Я ЕМУ СЕЙЧАС ТАК ПОРЕВУ, ЕСЛИ ОН 5 ШТУК СВОИ НЕ ВЫХАРКАЕТ!

Линкольн взял бутылку, крепко к ней приложился.

- Пей, - сказал он Эндрю. - Нам еще работа предстоит.

Эндрю тоже крепко приложился к своей бутылке.

Затем, пока Рамон плакал, они оба сидели и пили вино, поглядывая друг на друга и размышляя.

- Знаешь, что я сделаю? - спросил Линкольн у брата.

- Что?

- Я заставлю его у меня отсосать!

- Зачем?

- Зачем? Да просто смеху ради, вот зачем!

Линкольн отхлебнул еще, подошел к Рамону, поднял за подбородок его голову:

- Эй, уёбище...

- Что? О пожалуйста, ПОЖАЛУЙСТА ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!

- Ты у меня хуй сосать будешь, ХУЕСОС!

- О нет, прошу вас!

- Мы знаем, что ты гомик! Готовься, уёбок!

- НЕТ! ПРОШУ ВАС! ПРОШУ!

Линкольн пробежался пальцами по своей ширинке.

- ОТКРЫВАЙ РОТ!

- О нет, пожалуйста!

На этот раз Линкольн ударил Рамона сжатым кулаком.

- Я люблю тебя, Рамон: Соси!

Рамон открыл рот. Линкольн всунул кончик своего члена ему между губ.

- Укусишь меня, уёбище, - и я тебя УБЬЮ!

Рамон, плача, начал сосать.

Линкольн шлепнул его по лбу.

- ЖИВЕЙ давай! Больше жизни!

Рамон задвигал челюстями быстрее, пустил в ход язык. Затем, чувствуя, что сейчас кончит, Линкольн схватил Рамона за волосы на затылке и вогнал его до самого основания. Рамон подавился, задохнулся. Линкольн оставил его во рту, пока он не опустел.

- Так! Теперь отсоси у моего брата!

Эндрю сказал:

- Линк, да я лучше не буду.

- Зассал?

- Нет, не в этом дело.

- Кишка тонка?

- Нет, нет...

- Хлебни-ка еще.

Эндрю хлебнул. Чуть-чуть подумал.

- Ладно, пусть пососет.

- ЗАСТАВЬ ЕГО!

Эндрю встал, расстегнул ширинку.

- Готовься сосать, уёбок.

Рамон сидел и плакал.

- Подними ему голову. Так ему по-настоящему нравится.



Эндрю поднял голову Рамона.

- Мне не хочется тебя бить, старик. Открой рот. Это недолго.

Рамон раздвинул губы.

- Во, - сказал Линкольн. - Видишь, сосет. И никакой суеты.

Рамон задергал головой энергичнее, пустил в ход язык, и Эндрю кончил.

Рамон выплюнул все на ковер.

- Сволочь! - сказал Линкольн. - Ты должен был это проглотить!

Он подошел и дал Рамону пощечину - тот уже перестал плакать и, похоже, пребывал в каком-то трансе.

Братья опять уселись, допили вино из бутылок. Нашли в кухне еще. Вынесли в гостиную, раскупорили и приложились снова.

Рамон Васкес уже напоминал восковую фигуру покойной Звезды в Голливудском Музее.

- Получим свои 5 штук и отвалим, - сказал Линкольн.

- Он же говорит, что их тут нету, - сказал Эндрю.

- Педики - прирожденные вруны. Я их из него вытрясу. Ты сиди и винцо себе пей.

А я этим гондоном займусь.

Линкольн поднял Рамона, перевалил себе через плечо и отнес в спальню.

Эндрю остался сидеть и пить вино. Из спальни доносились какие-то разговоры и крики. Тут он увидел телефон. Набрал нью-йорскский номер, за рамонов счет. Там жила его бикса. Она свалила из Канзас-Сити за лучшей жизнью. Но до сих пор писала ему письма. Длинные. Жизнь пока не улучшалась.

- Кто?

- Эндрю.

- О, Эндрю, что-нибудь случилось?

- Ты спала?

- Собиралась ложиться.

- Одна?

- Ну конечно же.

- Так вот, ничего не случилось. Этот парень меня в кино протащит. Говорит, у меня лицо утонченное.

- Ох, это же чудесно, Эндрю! У тебя прекрасное лицо, и я тебя люблю, сам знаешь.

- Конечно. Как у тебя там, киска?

- Не очень, Энди. Нью-Йорк - холодный город. Все только в трусики норовят залезть, им одного подавай. Я официанткой работаю, сущий ад, но думаю, что получу роль во внебродвейской пьесе.

- Чё за пьеса?

- Ох, не знаю. Какие-то розовые слюни. Один черномазый написал.

- Не доверяй ты этим черномазым, крошка.

- Я и не доверяю. Это просто опыта набраться. И у них какая-то известная актриса за бесплатно играть будет.

- Это-то ладно. Но черномазым не доверяй!

- Я ж не набитая дура, Энди. Я никому не верю. Просто опыта набраться.

- Кто черномазый?

- Фиг его знает. Какой-то драматург. Просто сидит все время, траву курит и рассуждает о революции. Революция сейчас - самое то. Приходится следовать моде, пока ее не сдует.

- Этот драматург - он к тебе не шьется?

- Не будь таким дураком, Эндрю. Я к нему хорошо отношусь, но он же всего-навсего язычник, зверь... А я так устала столики обслуживать. Все эти умники - за задницу щиплют только потому, что четвертак на чай оставили. Ад сплошной.

- Я о тебе постоянно думаю, крошка.

- А я - о тебе, красавчик, старина Энди-Большая Елда. И я люблю тебя.

- Ты иногда смешно говоришь, смешно и по-настоящему, вот поэтому я тебя и люблю, малышка.

- Эй! Что там у вас за ВОПЛИ?

- Это шутка, малышка. Тут у нас в Беверли-Хиллз большая пьянка. Знаешь же этих актеров.

- Орут так, будто убивают кого.

- Не волнуйся, крошка. Это просто шутка. Все ужрались. Кто-то роль репетирует.

Я тебя люблю. Скоро позвоню опять или напишу.

- Пожалуйста, Эндрю, я люблю тебя.

- Спокойной ночи, лапусик.

- Спокойной ночи, Эндрю.

Эндрю повесил трубку и направился к спальне. Вошел туда. Рамон распластался на большой двуспальной кровати. Он был весь в крови. Все простыни были в крови.

Линкольн держал в руке хозяйскую трость. Ту самую, знаменитую трость, которой Великий Любовник пользовался в кино. Вся она тоже была в крови.

- Сукин сын не хочет раскалываться, - сказал Линкольн. - Принеси мне еще бутылку вина.

Эндрю сходил за бутылкой, открыл ее, и Линкольн присосался к горлышку надолго.

- Может, 5 штук тут и нет вовсе, - сказал Эндрю.

- Есть. И нам они нужны. Педики - хуже жидов. В смысле, жид лучше сдохнет, чем хоть один пенни отдаст. А педики ВРУТ! Усёк?

Линкольн снова посмотрел на тело на кровати.

- Где ты спрятал 5 штук, Рамон?

- Клянусь... клянусь... из глубины души, нет у меня 5 штук, клянусь! Клянусь!

Линкольн обрушил трость на лицо Великого Любовника. Еще раз. Текла кровь. Рамон потерял сознание.

- Так ничего не выйдет. Засунь его под душ, - велел Линкольн брату. - Оживи его. Смой всю кровь. Начнем все заново. На этот раз - не только рожу, но и хуй с яйцами. Он у нас заговорит. Тут любой разговорится. Сходи его вымой, а я пока тут выпью немножко.

Линкольн вышел. Эндрю взглянул на кровоточившую красную массу - к горлу на мгновение подкатил комок - и стравил прямо на пол. Проблевавшись, почувствовал себя лучше. Поднял тело, доволок до ванной. Рамон, казалось, начал оживать.