Психосфера (ЛП)

И, кроме того, препятствием были прикроватные деревянные лестницы (нужно было ступать так, чтобы они не скрипели), и сброшенная одежда хозяев, валяющаяся в беспорядке на полу там, где они раздевались. Небольшая кучка женских ювелирных украшений лежала на миниатюрном легкомысленном столике, открытая сумочка свисала с балясины перил у подножия лестницы, а бумажник Гаррисона был во внутреннем кармане пиджака, небрежно перекинутого через спинку стула.

Вору повезло найти не половину, а все их драгоценности! Палацци едва не присвистнул — и вновь с трудом удержался от свиста, когда увидел содержимое бумажника Гаррисона. Толстая пачка, по крайней мере, тридцать, хрустящих английских купюр по двадцать фунтов стерлингов, и столько же драхм высокого достоинства. Кошелёк женщины также был пухлым от денег.

В этот момент некоторые из украшений в карманах Палацци сдвинулись и тихонько звякнули. Гаррисон пошевелился. Всего лишь лёгкое движение в сопровождении негромкого недовольного ворчания, но этого было достаточно, чтобы Палацци замер на месте, слово прирос к полу. Он ждал, наблюдая и прислушиваясь. Гаррисон, лёжа лицом вниз, начал слегка похрапывать, выдыхая воздух в подушку. Затем выбросил руку, автоматически поправил подушку и перестал храпеть. Палацци всё ждал.

Лунный свет посеребрил и сгладил углы комнаты.

Вновь воцарилась тишина…

Палацци больше не мог ждать. Пора было убираться. Время идёт. Когда они закончили заниматься любовью, он ждал на крыше больше часа, прежде чем сделать первый шаг, и с тех пор, как он проник в спальню, прошло целых пятнадцать минут. Сейчас было ровно 1:08 утра. Швейцарская пара наверняка ещё продолжает танцевать; лягушатники на обратном пути в Родос, если только не решили остаться и на ночь; Палацци по-прежнему был на сто процентов в безопасности, но всё же знал, что не может позволить себе терять время. Нечего ему тратить время понапрасну. Нельзя задерживаться…

Поднимаясь по прикроватной лестнице туда, где Вики Малер лежала, вытянувшись на спине, Палацци невольно взглянул через комнату на её спящего возлюбленного. Мужчина, должно быть, носил на запястье светящиеся в темноте часы, и их циферблат был возле его лица, потому что на подушке, где он лежал лицом вниз, виднелось отчётливое пятно жёлтого света. Нечто вроде золотистого свечения.

Внезапно желание Палацци поскорее убраться отсюда усилилось. Он на секунду утратил бдительность, и ступенька скрипнула, заставив его снова ненадолго замереть и задержать дыхание, прежде чем он осмелился продолжить осторожно подниматься. Он позволил себе испугаться. Но почему? Что его так встревожило?

Он вывинтил лампочки, пока ходил повсюду, осторожно убирая их подальше. Даже если Гаррисон и его женщина проснутся и нажмут выключатели, в комнате по-прежнему будет темно. Впрочем, какая им польза от яркого света, если их глаза всё равно не видят? Нет, ему беспокоиться не о чем. У них даже нет телефона! Во всей деревне телефонов было не больше дюжины.

Палацци перешагнул через спящую женщину и уселся на мраморный подоконник открытого окна. Когда он перекидывал одну ногу через подоконник на плоскую крышу снаружи, женщина пошевелилась. Её правое колено согнулось, затем выпрямилось; простыня, которую она зацепила ступнёй, соскользнула вниз по её совершенному телу. Обнажились её загорелые, красивые груди. Звёздный свет мерцал на полушариях плоти, увеличивая их привлекательность в десятки раз.

Руки Палацци были свободны, и его, что называется, бес попутал. Он медленно, осторожно расстегнул молнию комбинезона, достал моментально отвердевший член, погладил его туго натянутую кожу взад и вперёд; потом выпустил его и занёс ладонь над правой грудью девушки.

Другую ладонь он поднёс к её рту и… опустил обе руки одновременно.

Она тут же очнулась, почувствовав чужие руки на губах и груди. Одна ладонь зажимала рот, другая сжимала, лапала, тискала. Горячие руки. Как в лихорадке. Не руки Гаррисона.

Она хотела крикнуть: «Ричард!», и не могла.

Но Гаррисон всё равно «услышал» её.

Услышали все три его личности, просыпаясь и борясь за сознание, за командование телом. Но в ситуациях, подобных этой — хотя Гаррисон в своё время был солдатом и сохранил молниеносные рефлексы — Вилли Кених, бывший эсэсовский специалист, всегда был быстрее. И, безусловно, гораздо смертоноснее!

Тело Гаррисона перевернулось на спину и село, глаза распахнулись. Их свет пронизывал мрак золотыми копьями огня. Палацци отпустил Вики и невнятно пробормотал несколько слов, глядя через комнату в пылающие глаза самого ада.

— Засыпай, Вики, — произнёс ледяной голос обладателя этих глаз. — Забудь это — этого не происходит — всё в порядке. Schlafen Sie.[12]

И она просто рухнула обратно на подушки.

Палацци попытался вынырнуть в окно, но вместо этого обнаружил, что его схватили как игрушку, подняли в воздух и переместили к центру комнаты. Он хотел было закричать, но не смог. Молнии на карманах его одежды открылись, и вся его добыча закувыркалась вниз.

Обнаженный человек сел на кровати, улыбнулся, но не добро и приветливо, а какой-то кошмарной улыбкой ужасного, люминесцентного зомби — и указал негнущейся рукой зомби, двигая плечом и предплечьем вместе с пальцем.

— Лети, — сказал он.

Палацци почувствовал, что им выстрелили в окно, подняли в гигантской руке ввысь и быстро понесли над крышами, над таверной, где обслуживали своих последних клиентов. Он взмыл в ночь — рот широко открылся, раздутые щеки переполнялись воздухом, глаза, вылезающие из орбит, жгло текущими слезами в этом стремительном движении, его костюм вздымался и хлопал безумными чёрными крыльями. Он летел вверх и прочь от огромной скалы Акрополя, от огней Линдоса, светящихся далеко внизу, от фонарей небольших рыболовных судов, покачивавшихся на пологих волнах дремлющего Эгейского моря.

Над морем Палацци ускорился. Миля, другая, над головой натужно прогрохотал большой реактивный самолет, чьи окна напоминали ряды глаз. И вдруг…

Палацци остановился, поплыл, обдуваемый только ледяным ветром в небе, покачиваясь и вращаясь на высоте мили в воздухе над глубоким, очень глубоким морем внизу.

— Нет! — закричал он, надеясь, что кто нибудь, где нибудь, так или иначе его услышит. — Нет, я не намеревался вредить ей. Помилуйте! Пощадите!

Но никто не слышал. Конечно, кроме владельца большой невидимой руки, которая вдруг без предупреждения, бросила его вниз…

Глава 9

В 6:00 утра Гаррисон — теперь цельный Гаррисон, поскольку личность Кениха вновь ушла в тень — пил свою пятнадцатую чашку кофе, курил свою двадцатую сигарету и дрожал в свете нового дня. Ему не было холодно, но он дрожал. Он присел на край своей разворошенной постели и смотрел в окно, прислушиваясь к отчаянному утреннему кукареканью петуха и воплям ослов где-то вдалеке.

Его мысли были в замешательстве, в смятении. Линдос, Родос, Эгейское море… какого чёрта он здесь делает? И этой ночью — нет, рано утром — он убил человека. Нет — стиснул он зубы, снова поправляя себя, Вилли Кених убил человека. И он, Гаррисон, не смог (или не хотел?) остановить его или даже попытаться его остановить. И Шредер тоже приложил руку к убийству: Томас Шредер, защищавший не только Вики (опекуном которой когда-то был) и Гаррисона (в котором теперь обитал), но и себя самого.

Ах, да, и подобное происходило уже не в первый раз, насколько Гаррисон понял. Ему, Гаррисону, не было позволено жить своей собственной жизнью, потому что другие в это время жили вместо него. Что случилось с ним, также должно случиться и с ними, поэтому они стремились защищать его. И этот постоянный конфликт (Гаррисон вздохнул, его плечи опустились), эта борьба между личностями истощает его.

Он должен принять это как есть — он теряет силы и способности. Физические, экстрасенсорные, возможно, даже умственные. Но вампиров, которые высасывали из него энергию, нельзя убить колом; нет, они жили в нем. Иногда он чувствовал, что уже (он опять задрожал) почти совсем сошёл с ума. Он чувствовал это всего несколько часов назад, и даже знание, что это не безумие, а досада и разочарование — разочарование, которое вызвано потерей контроля над собой, что само по себе уже может считаться признаком сумасшествия — делало это не менее пугающим.

12

Спи (нем.)