Страница 6 из 10
Господь соединяет людей разными путями. Когда мы познакомились с моим будущим мужем, мы нашли друг в друге очень много общего. Он тоже из семьи простой, крестьянской, раскулаченной до последней нищеты. Его дедушка был настоящий справный крестьянин, украинец. Жили они в с. Белополе Шепетовского района Хмельницкой области. Семья была доведена до крайней бедности. И его дедушка всегда был церковным старостой, но в их селе храм не закрывался. И таким же, как и в семье моей бабушки, было отношение к церкви как к центру жизни, и к праздникам церковным. Моя бабушка, Прасковья Викторовна, из рода Акимовых. Они были очень строгие, очень истовые верующие. Тогда даже было такое понятие – церковники. Неукоснительно соблюдали посты, неукоснительно чтили праздники. Некоторые семьи, церковные, православные, считают, что праздник важно чтить, посещая храм, литургию. Но при этом дом может быть запущенным, неопрятным, а дети – неухоженными. Вот этого не было в семье моей бабушки. Там было, что называется, бедно, но чисто. К празднику ты должен был приготовиться полностью. Умри, но дом перед праздником должен быть намыт-начищен до блеска. Такая строгость была.
Отец Владимир Ганаба, папа моего мужа, после окончания питерской академии познакомился с моим отцом, тогда уже епископом Пензенским и Саранским, и был приглашен служить диаконом у него в Пензе. Он закончил в свое время семинарию в Одессе, но очень хотел учиться дальше. Я всегда замечала, что тяга церковных людей к образованию просто удивительна. Видимо, когда человек вступает на тропу духовного просвещения, он должен постоянно двигаться вперед, ведь если останавливаешься, то откатываешься назад. После службы в армии у отца Владимира было сильное заикание, однако в храме, когда он дивным малороссийским голосом произносил ектинии, пел или читал канон, – оно проходило. И служит он по сей день потрясающе, каждую службу как последнюю. Как и мой отец. Эта их общая любовь к храму, к богослужению стала основой для крепкой дружбы. Я часто навещала отца, с юности знала семью отца протодиакона. И подружилась с его старшим сыном Сашей – моим будущим мужем.
Когда мой будущий супруг закончил школу, ему грозила армия, как многим мальчикам призывного возраста, у него не было зазора даже в месяц, чтобы успеть поступить учиться в семинарию. Но у него в военкомате была знакомая девушка, которая переложила его карточку в другую стопку, чтобы он попадал в осенний призыв и за это время успел поступить в Ленинградскую семинарию. Он дружил с моими старшими братьями и часто приходил к отцу для беседы. Отец даже разрешил ему брать книги из своей библиотеки. А отец любил и собирал книги. Одно время он покупал все, что выпускал Издательский отдел Патриархии. И неважно, было у него уже старинное издание той же книги или нет. Это была новая огромная радость – легально прийти в церковный магазин и купить церковную книгу. Никогда прежде не было у наших родителей этой радости. И можно было эти книги не прятать! Но это было много позже. А в 1970-е годы хорошие богословские и святоотеческие книги были недоступны, особенно для молодежи. Так вот Саша благодаря отцу имел возможность читать духовную литературу, и неудивительно, что он легко поступил сразу во второй класс семинарии. Год проучился, и его забрали в армию. Вернулся из армии и поступил уже в академию, экстерном сдав экзамены за семинарский курс. Мои братья (самый старший поступил в семинарию, а второй в МИСИ), они, конечно, больше с Сашей общались. У меня же был прицел на учебу: я прекрасно понимала, что мне в жизни нужно. Поступила в иняз, (сейчас это Московский государственный лингвистический университет), а потом – переводчиком на завод. Технический перевод у меня был с немецкого, с английского и чуть-чуть с французского. Заканчивала институт, когда смертельно заболела мама. Было трудно. В один год все соединилось-смешалось: мамина смерть, неожиданное для меня ухаживание, последний курс, диплом, работа. И свадьба! Муж учился в Ленинградской Духовной Академии, в Ленинграде мы родили нашего старшего сына, живя на квартире, на дьяконскую зарплату, на мои переводы. Я работала, ездила в командировки, на шестом месяце беременности бегала на шпильках. А затем вернулись в Москву, когда стало ясно, что за первым сыном вслед ждем второго – ведь дома и стены помогают. И пришлось моему супругу оставить свой любимый Питер и переводиться в Московскую епархию!
Первый храм моего мужа в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы был в селе Маврино на самой границе Московской и Владимирской областей. Жилых домов там было всего три, и добираться было очень сложно: электричка, автобус и два часа пешком через лес и поле. Народа, прихожан, практически не было, несколько бабушек из окрестных деревень, и все. Но уже на первое Рождество появилась в храме молодежь, стали приезжать люди, которым в Москве было сложно ходить в храм, потому что все отслеживалось. А тут батюшка молодой и есть о чем поговорить. Жить там было с непривычки сложно – бревенчатый церковный дом, печное отопление, вода в колодце, удобства на дворе. И в этот церковный дом к воскресной службе в пятницу вечером приходили бабушки из окрестных сел и деревень. Придут, протопят дом, протопят храм. К субботе приезжает батюшка и служит. А если служб несколько, как Великим постом или на Светлой, то батюшка приезжает и остается там на столько дней, на сколько надо. Неделями я оставалась дома одна, с маленькими детьми. Например, на Пасху, на третий день, супруг приезжает, мы вместе разговляемся, и все вместе с детьми едем в храм, чтобы причаститься мне и детей причастить.
Этот период был непростым, – дети рождались один за одним. В 1979-м – Кирилл, в 1980-м – Марк, через два года – Никита, потом дочка. В семье моего мужа была традиция: старший сын всегда получал имя Александр или Владимир. И мне свекор, когда я родила третьего сына и назвала его Никитой, сказал: «Я думал, что хотя бы одного сына Владимиром назовете!» Мне стало так стыдно. А еще я поняла, как внимателен был ко мне мой супруг, даже в таком деле, как наречение имени детям-мальчикам, он оставлял за мной последнее слово!
Работать приходилось очень много: в 1977 году меня приняли в Отдел внешних церковных сношений Московской Патриархии. Я работала сначала переводчиком, затем референтом. Сил у меня тогда было много и жизнь не воспринималась как трудная. Тяжелее, может быть, для меня были хозяйственные мелочи: наступала медленно и неотвратимо перестройка, когда не просто пошел в магазин и купил, а нужно было отстоять безумную очередь, найти какие-то продукты, приготовить на всю большую семью. Вскоре Александра перевели поближе к Москве, он стал настоятелем Никольской церкви Лосино-Петровска Щелковского района Московской области.
Любой женщине, и матушке, конечно, может быть и хотелось бы, знаете, чтобы муж, как слесарь на заводе, отработал смену и домой, к жене и детям. А тут – вся жизнь в храме и весь ритм жизни определяется богослужебным календарем. И это как раз то, что роднит семью мужа и мою: вся жизнь – это Церковь, служение Церкви. Остальное второстепенно. Так и жили – батюшка уезжает перед Вербным воскресеньем и приезжает на Светлой – пока дети не подросли.
Потом батюшку перевели в Люберцы, это еще поближе к дому, а жили мы тогда в Щербинке. Это город молодой, и храмов там никогда не было. Потом уже заботами местных верующих был построен сначала маленький, деревянный, а затем трудами о. Александра побольше и из кирпича храм во имя св. преподобномученицы великой княгини Елизаветы.
Работать я ездила в Москву. Сейчас, думаю, я бы так не смогла. А тогда могла приехать с работы, пообщаться с детьми, накормить мужа, убрать дом, переделать множество других домашних дел. Школа была рядом. Утром детей в школу и – на работу. Три года отец Александр служил в люберецком Троицком храме, а потом его перевели в собор в Подольск, это уже совсем рядом, счастье!