Вне Земли

– Хороши шарики! – заметил один из слушателей.

– Но почему же оно кажется так мало? – спросил другой.

– Потому, что оно страшно далеко от нас, – сказал Галилей. – Его расстояние от Земли составляет 150 миллионов километров.

– И на этом расстоянии оно может так жарить! – удивился кто-то.

– Тут нет ничего удивительного, принимая во внимание его размеры, – ответил Ньютон. – Его поперечник в 108 раз более поперечника Земли. Так что, если бы изобразили Землю в виде шарика толщиною в 12½ сантиметров, то Солнце должны бы изобразить шаром с диаметром в 14 метров. Это целый пятиэтажный дом! Несмотря на разницу объемов, Земля и Солнце, в сущности, почти одно и то же…

– Ты, однако, уже слишком… – невольно прервал Галилей.

– Я знаю, – сказал Ньютон, – слушатели меня не совсем поняли.

– Это в самом деле не понятно, – подтвердил один из них. – Солнце есть невообразимо накаленная громадная пылающая масса, а Земля сравнительно крохотный темный и холодный шарик…

– Так-то так, да не совсем! – заметил Ньютон. – В том-то и дело, что этот маленький шарик до сих пор страшно горяч внутри. Было время, когда Земля сияла и горела, как маленькое солнце, и, может быть, наступит другое время, когда Солнце остынет и будет подобно Земле.

– Избави боже, – вздохнули слушатели.

– Земля есть маленькое остывшее солнце, а Солнце есть громадная еще не успевшая остыть благодаря своей громадности Земля.

– Неужели это возможно! – воскликнули слушатели.

– Не только возможно, но и совершенно очевидно, – заявил лектор. – Во-первых, Земля и до сих пор не потеряла своей внутренней теплоты, во-вторых, – что такое почва, что такое граниты, на которых располагаются наносные земли? Ведь все это продукты горения металлов, газов и металлоидов. Земля покрыта пеплом и составлена из пепла. Пепел указывает на громадное пожарище, ареною которого была Земля… Горели газы, горели чистейшие металлы и металлоиды.

– И самая вода океанов, – вставил Галилей, – есть только продукт гигантского горения водорода в кислороде. Всюду пепел: камни – пепел, вода – пепел, горы – пепел. Остатки не сгоревшего – ничтожны. Они, положим, есть, но скрыты в глубине Земли, недоступны нам; человек старается извлечь из наследованного им пепла сгоревшее наследство. Добывает золото, серебро, железо, алюминий и многое другое на свою потребу. Но как ничтожно то, что он извлекает!

Что же касается Солнца, – продолжал Ньютон, – то оно прогорит еще очень долго, однако уже и теперь на нем появляются громадные окалины, величиною с земной шар, и многие ученые думают, что и Солнцу когда-нибудь наступит конец…

– Но это ужасно! Когда же это наступит?

Смерть Солнца придет не ранее как через несколько десятков миллионов лет…

– А! – успокоились в толпе, – значит, ни нам, ни нашим детям бояться не приходится…

Совсем стемнело, атмосфера была чиста, и бесчисленное множество звезд было рассыпано сверху,

– Эти звезды, которые вы видите, – сказал Ньютон, – суть солнца.

– Но солнца громадные, пылающие, ни в чем не уступающие тому светилу, от которого зависит вся органическая жизнь нашей Земли.

– А я-то думал, что Солнце только одно, – наивно сказал один слесарь.

– Если бы вы потрудились сосчитать звезды, то не насчитали бы более 5 тысяч солнц.

– Почему же, когда в темную ночь вглядываешься в небо, число звезд представляется бесконечным? – спросили слушатели.

– Какой-то инстинкт указывает человеку на бесчисленность звезд, который отчасти и оправдывается, – сказал русский.

– Действительно, – продолжал Ньютон, – чем лучше мы возьмем трубы для осмотра звезд, тем больше их насчитаем. В самые лучшие телескопы насчитывают до 200 миллионов звезд…

– 200 миллионов солнц! – повторили в толпе, – Такое множество!

– Чтобы составить себе ясное понятие об этом числе, вообразим, что вместо каждой звезды, которую мы видим невооруженными глазами, поставлено 40 000 солнц, т. е. в восемь раз больше, чем мы можем прямо насчитать на обоих половинах неба.

– На клочок небесного свода, занимаемый Луною, – сказал Лаплас, – придется тогда насадить 10 000 звезд, из которых каждая есть отдаленное солнце.

– Поглядите, – сказал один из машинистов, – какая яркая красная звезда, вот, должно быть, гигантское солнце!

– Да это Марс! – заметил Галилей. – Ничтожная планета, подобная Земле. Это одно из крохотных остывших солнц; их принято называть планетами. Она и светит не сама собою, как огонь, а только благодаря дню, который царит там и подарен ей нашим Солнцем. Ее свет кажется сильнее звездного, благодаря крайне близкому расстоянию ее от Земли: какие-нибудь 70 миллионов километров, отделяющих ее от нас, есть ничто в междузвездных пространствах.

– И много таких планет между настоящими солнцами? – спросил один из сидящих у стен.

– Простыми глазами их можно видеть на обеих половинах неба семь штук. В телескопы же более 600. Крупнейшие семь называются планетами, другие планетоидами.

– Неужели их так мало? – удивился кто-то. – При таком множестве солнц это немного странно.

– Вы забыли их малую величину и темноту, – сказал Галилей – И вот причина, почему мы насчитываем их так мало. Видны только планеты ближайшие, принадлежащие к системе нашего Солнца и двигающиеся вокруг него вместе с Землей, которая составляет восьмую крупную планету Солнца. Если у нашего Солнца более 600 планет, то, без сомнения, и у других солнц должны быть также планеты; но как могут быть видны они, когда и самые эти солнца вследствие страшной своей удаленности представляются едва мерцающими звездочками! Огромное же большинство их совсем не видно.

– Так как, – сказал Галилей, – у каждого солнца в среднем не менее 600 планет, – потому что наше Солнце ничем не лучше других – то общее число всех планет составит не менее 80 миллиардов.

– Итак, – заметил Лаплас, – каждый человек мог бы получить в подарок 16 планет, между которыми некоторые больше Земли.

– Но кто поручится нам, что мы нашими слабыми глазами и нашими ничтожными приборами видим все звезды, действительно существующие? Если мы видим 200 миллионов солнц и догадываемся о существовании 80 миллиардов планет, то каково же число невидимых нами солнц и их планет?

Население замка употребляло для своих сношений французский язык. Сначала по поводу общего языка было немало недоразумений, но наконец решено было принять тот, который окажется кратчайшим и простейшим. Таким, по исследовании, оказался французский. Затем выкинуты были непроизносимые буквы и принят был фонeтичecкий способ письма, т. е. все писалось точно так, как произносилось.

8. Два опыта с ракетой в пределах атмосферы

Лекции были на некоторое время прерваны, потому что наши ученые приятели слишком увлеклись проектом русского.

Франклин изобрел взрывчатый состав в сто раз более эффективный, чем существующие, и из его лаборатории постоянно слышались взрывы, какое-то пронзительное шипенье и дикий свист, пугавшие мирных обитателей замка. Ньютон и Лаплас непрерывно производили вычисления и, показывая друг другу обильные ряды чисел и формул, таинственно и торжествующе перешептывались, а иногда и задорно кричали, как бы в ссоре. Гельмгольц решал вопросы об условиях существования в эфирном пространстве и вырабатывал систему дыхания и питания.

Русский, совещаясь то с тем, то с другим, чертил проекты снарядов и путешествий. Галилей восторгался и вместе с Ивановым пытался уже строить модель небесной кареты, но не совсем удачно, и потому от моделей снова возвращались к планам и расчетам, от планов и расчетов к осуществлению. Так прошел месяц. В стеклянной зале сходились каждый день, но публика не допускалась.

Наконец, общество ученых пришло, по-видимому, к благоприятным результатам, потому что затевалось что-то необычное.

В мастерских кипела работа; строили что-то странное, очевидно, тот прибор, на котором наши приятели собирались посетить Луну. Решили произвести опыт сначала в высоком сарае. Движения снаряда были ограничены рамами. Взойдем вместе с нашими приятелями в светлый сарай и посмотрим на их прибор и опыт.