Остров

– У нее свидание с продюсером в Малаге. Ты знаешь, что готовится фильм?

– Нет.

– Сегодня вечером мы идем в гости к Магде. Долорес сказала, что она тоже будет.

Джеральд пробормотал что-то непонятное. Официант принес, кампари, на которое Джеральд посмотрел с ужасом.

– Что он говорит?

– Глупости. Жалкий промышленник.

– Bad, bad.[12]

– Мне бы хотелось, чтобы он посетил музеи, Эскориал и Долину павших, но он не хочет идти один… Ты бы не смогла пойти с ним?

Я поблагодарила за любезное предложение и сказала, что это невозможно.

– В самом деле? – вздохнула она. – Ça serait si gentil de ta part…[13]

– Поищи другую женщину. Наверное, уговоришь кого-нибудь.

– Я ему об этом и толкую, – пробормотала Эллен. – Если бы он не был такой скотиной…

Когда время подошло к обеду, я взяла такси и вернулась домой. Дети играли в саду, а кошка стерегла клетку с канарейкой. Я нашла письмо от Энрике с газетной вырезкой, содержащей речь, кое-где подчеркнутую красным карандашом. За обедом я прочла ее. Речь была поистине бесподобной, и я оставила вырезку в комнате Рафаэля.

Меня сморил послеобеденный сон, и, немного вздремнув, я спустилась в сад погулять. Эрминия сказала, что ненадолго заезжал Рафаэль. Он переоделся, газетную вырезку я нашла на полу скатанной в трубку. Позвонила Долорес и просила меня прийти к Магде.

– А ты когда пойдешь? – спросила я.

– Подожди меня, – ответила она. – Я за тобой зайду.

Она появилась через несколько минут, и мы легли в тени акаций. Долорес сказала, что наша вилла – одна из самых комфортабельных в Торремолиносе. Лестница, по которой взбирался Роман, все еще была приставлена к стене, и на мгновение мне показалось, что слова Долорес прозвучали двусмысленно, но она тут же сменила тему разговора, рассказала о сценарии фильма и о том, как проводила Валлоне на аэродром.

– Когда Эллен узнает, она взбесится… Сегодня утром она сказала, что он ей понравился.

– Ба, Эллен нравятся все…

Эрминия принесла бутылку виски, и, пока я готовила питье, Долорес рассказала, что, прежде чем стать женой Джеральда, Эллен жила в Мексике с контрабандистом. «Она вышла замуж за Джеральда из-за денег и никогда его не любила». Я сказала, что женщины вроде Эллен родились, чтобы жить в одиночестве. «Все женщины родились для этого, – ответила Долорес – Дело в том, что мы с тобой дуры». Я думала, что она заговорит о Романе, но она сдержалась и с иронической искоркой в глазах спросила, нахожу ли я ее привлекательной. «Как привлекательной?» – «А так. Если бы ты была мужчиной, я бы тебе понравилась?» Я ответила, что да, – она была из тех немногих женщин, прикосновение которых было мне приятно, – и Долорес, засмеявшись, сказала: «Спасибо. Ты очень добра ко мне».

Дом Магды находился в конце Кариуэлы, и Долорес поставила машину под плетеным навесом. Дом был в андалузском стиле, с побеленными стенами и великолепными железными балконами. Между цветочными клумбами извивался шланг; виляя хвостом, к нам подошел сеттер. Посреди дорожки, покрытой утрамбованным щебнем, стоял мольберт с начатой акварелью.

– Смотри-ка, Веласкес, – прошептала Долорес.

Мы обошли дом и очутились на просторном и тихом дворе. Вдоль дома шла затененная жасмином галерея, здесь же был расположен бассейн, и в конце двора – прямоугольный газон с разнообразными кактусами, похожими на канделябры. Магда и три незнакомые женщины играли в карты. Увидев нас, она встала.

– Добро пожаловать.

Повиснув у меня на руке, в своем обычном порыве детской радости, она вдруг с крайне таинственным видом потащила нас в сторону.

– Меня очень беспокоит состояние Мигеля… На него снова напала хандра, и я не знаю, что предпринять. Вчера он мне преподнес такое. Прошу вас, будьте с ним поласковее!

Она смотрела так, словно ее спасение зависело только от нас, но вскоре ее лицо вновь приняло обычное безмятежно-игривое выражение.

– Я пригласила кучу друзей, не сказав ему ни слова… Бедняжка нуждается в компании, и это сборище развлечет его. Идемте, я представлю вас.

Партнерши Магды принадлежали к высшему обществу Малаги. Я сразу поняла это по тому, как они посмотрели на меня, узнав, что я жена Рафаэля: их глаза не поднимались выше моих ног. Несколько лет назад я, возможно, посещала их дома, испрашивая вспомоществований для общественной кухни, или надоедала им по телефону и письмами. Теперь, когда я оперилась и была одета лучше их, мне доставляло детское наслаждение их унижать. Они спросили, где Рафаэль, и я сказала, что не знаю. Это был вернейший способ показать им, что и говорим мы на разных языках; при первом удобном случае я удрала.

Под кедрами – с другой стороны бассейна можно было полежать на подушке, в гамаке или на резиновом матраце. Хосефа Ферреро сидела в качалке, огромная, как заходящее солнце. В те времена, когда я с ней познакомилась, габариты не позволяли ей посещать театр – она не умещалась на сиденье кресла, а на бой быков они с мужем были вынуждены покупать три места. При первом взгляде на нее я поняла, что теперь им понадобится еще одно место.

– Клаудия, милая, я так рада… – Она, словно клещи, протянула ко мне руки, и мне не оставалось ничего другого, как поцеловать ее. – Рафаэль сказал мне, что ты здесь. Ты не знакома с моей снохой? Селия… Клаудия Эстрада.

Жена Грегорио была невысокой девицей, причесанной и одетой без малейшего намека на вкус, но диковатое, будто недовольное, выражение ее лица не было неприятным. Этот брак был, несомненно, сделкой между их семьями, но в двадцать лет ей, видно, претило играть, как того требовали приличия, роль гордой и разочарованной жены.

– Мы сидим здесь уже часа три, не меньше, – вздохнула Хосефа. – Боже, как жарко!

Я села рядом на траву, и Хосефа, по обыкновению, начала городить ерунду. Я поняла; что долго не вынесу, повернулась к Селия и сказала: «Вы молоды и красивы. Отчего вы так плохо следите за собой?» Она смутилась, как девочка, и я взяла ее за руку: «Ладно, ладно, идемте со мной… Я помогу вам прихорошиться». Мы вошли в дом – в огромный зал, полный медной утвари и ковров, – и я причесала ее, смыла румяна со щек и тщательно очертила ее губы помадой. Ее покорность умиляла меня – она была точно околдована моей решительностью, – потом я подвела ее к зеркалу. Селия стала совсем другой, несмотря на смешную безвкусицу ее блузы. Она осматривала себя долго и с опаской. «Вы не должны так одеваться. Ваш наряд старит вас». «Это подарок свекрови», – ответила Селия. Гордая своей работой, я сказала: «Разве вам не достаточно одного Грегорио?»

Оставив ее изумленной и счастливой, я пошла поздороваться с Мигелем. Он сидел с отсутствующим видом, лениво развалясь на кушетке, а Магда издали ободряюще улыбалась мне. Тут же подошла Долорес.

– Можешь объяснить, какого дьявола ты сидишь с такой физиономией?

Мигель казался совершенно потерянным и не ответил ей.

– Ты смешон, слышишь? Скучно, так уйди с глаз долой. У тебя молодая жена. Если тебя не будет, она сможет найти себе кого-нибудь.

– Я говорю ей то же самое, – пролепетал Мигель.

– Вот видишь! Мы сходимся в одном. Никто не хочет видеть кислые лица. Или твои деньги ни на что не годятся?

В это время Магда на цыпочках вбежала в дом. На улице быстро темнело, и я услышала приглушенный смех и шепот. Готовился какой-то сюрприз. Глаза Мигеля блестели, будто стеклянные. Наступила короткая пауза, над садом нависла тишина. Потом раздался резкий звук трубы, и на террасу с криками высыпала целая банда шутов.

Там были все: Валтасар, Роман, Лаура, белокурая американка, восхищавшаяся испанцами, и еще несколько незнакомых мне людей; все нарядились в туники до пят, на головах красовались колпаки и абажуры. У Чичо в руках была игрушечная труба, и он извлекал из нее резкие, неприятные звуки. Валтасар развернул свиток. «Тихо! Тише!» – потребовало несколько голосов. С минуту еще стоял гомон, прекратившийся так же внезапно, как и начался.

12

Плохо, плохо (англ.).

13

Это было бы очень любезно с твоей стороны… (франц.)