Мальчик в лесу

— «Самолетик мой крылатый… — мурлыкал Тимофей, — сделал петлю в облаках…»

— Давайте, — сказала телефонистка. — Где ваш талончик?

— Вот, пожалуйста… Вызов на имя Лыкова, Дмитрия Алексеича Лыкова из деревни Жихареве. Там не работал телефон… А Лыков не может прийти, его нет сейчас на месте… Поэтому я буду разговаривать.

Телефонистка взяла талончик. Прочитала фамилию. Внимательно прочитала.

И Вера Ивановна заметила, что телефонистка подозрительно как-то усмехнулась, будто не поверив объяснениям.

— В сущности… это меня вызывают, понимаете…

— Нет, — поджав губы, сухо сказала телефонистка и сняла с головы наушники.

— Что «нет»?

— Не вас вызывали.

— Да уверяю вас!..

— И не надо уверять. Лыков сам разговаривал.

— Когда?

— Только что.

— Вы… вы ошибаетесь, этого быть не может. Я приехала, потому что Лыкова нет в деревне, а разговор важный, срочный… Уведомление-то у меня в руках, его же мне принесли!

— Я сама соединялась с Жихаревым! — отчеканила телефонистка, и в ее голосе удивительно смешалась казенная интонация с деревенским певучим произношением. — Ваш Лыков преспокойно в школе сидит. И преспокойно ответил на вызов. Не знаю, гражданка, чего вы тут добиваетесь.

— Как же… как же так?

— Очень даже просто.

— Значит… это Лыков сейчас разговаривал?

— Я же объяснила!

— Девушка… а что он… сказал? — запинаясь, спросила Вера Ивановна и, еще не договорив, смутилась и поняла, что не стоило спрашивать.

— Мы не подслушиваем.

— Нет, нет… Простите… Просто мне важно, чем… кончился разговор.

— Если касается вас, дак узнаете! — несколько миролюбивей сказала телефонистка, возвращая Вере Ивановне талончик. — А то позвонить можно. Связь действует.

— «Моя милка заболела! — беспечно заливался Тимофей, сидя на подоконнике. — Из постели не встает! Дайте ножик повострее, а то шкура пропадет!»

Он, кажется, не разобрался, что произошло. Впрочем, и Вера Ивановна не сразу разобралась.

Только потом она сообразила, что все нормально и естественно. Лыков ушел с ребятишками на три дня. Сегодня как раз третий день. Не обязательно к вечеру должен был вернуться Дмитрий Алексеевич. Он вернулся к полудню. А тут восстановили связь, позвонил Серебровский, и Дмитрий Алексеевич ответил. Долгожданный разговор состоялся. Все нормально и естественно…

Опять Вера Ивановна представила себе ниточку провода, бегущую от деревни к деревне, через холмы, поля и реки. Да дальнем конце провода она увидела Славу Серебровского, — как небрежно он держит трубку, может быть даже прижимая ее плечом, а в руке карандаш, и Слава что-то записывает одновременно. И говорит он тоже небрежно, чуть снисходительно. А на другом конце провода, ближнем, Вера Ивановна увидела Лыкова. Заметно усталого, пропыленного, пахнущего смолой и табаком, заросшего рыжевато-пегой щетиной. Дмитрий Алексеевич держит трубку осторожно, как стеклянную, а отвечает хрипловато, быстро и все потирает коричневыми пальцами подбородок. И порой усмехается иронически.

Да, напрасно Вера Ивановна спрашивала телефонистку. Зря беспокоилась. Лыков не станет упорствовать… Точно так же, как раньше бывало, Дмитрий Алексеевич пойдет на уступку. Из великодушия… Он чувствует себя сильнее Веры Ивановне. То, что казалось ей слабостью в его характере, на самом деле ощущение силы и убежденности. И мягкость его от силы и убежденности…

Задержавшись в дверях почты, она думала об этом… А затем вдруг поняла, как все смешно… Вот спешила к телефону. Волновалась. Просто сходила с ума. А теперь, когда добилась наконец результата, ей совсем не дорог этот результат.

Господи, смешно до чего!

— А знаешь такую частушку, — громко спросила Вера Ивановна Тимофея, — «Шибче топайте, ботинки, разговаривай, язык»?.. Ага, не знаешь! То-то, брат!

Кажется, те же самые утренние пассажиры находились в автобусе: сосредоточенные старухи в шерстяных платках, в мятых жакетках и резиновых сапогах, мужики в военных фуражках, спокойно подремывающие, привалясь к стенкам, девчата с подчерненными губами, лузгающие семечки… Так же загромождали проход мешки, лубяные корзины и ведра, обвязанные холстинками. Те же самые громадные слепни с прозрачными желтыми крыльями ползали на потолке, вдруг срывались и с пистолетным щелканьем ударялись об оконное стекло. Ничего не изменилось тут, и Вера Ивановна поднялась и села на свое место у кабины водителя.

Грозно трубя, двинулся автобус сквозь праздничную толпу, которая неохотно расступалась перед ним. Проплыл за окном магазин «Репка» и скрылся; повернулось зеленой бутылочной гранью и отошло назад модерное кафе, где стоял милиционер с печальными глазами и бурлила очередь.

Последним Вера Ивановна увидела Тимофея. Вынырнув из толпы, бежала по деревенской улице девочка в обвислой материнской кофте, взмахивала руками, отчаянно косичкой трясла. А сзади за любовью своей поспешал Тимофей Копенкин, сжимая в кулаке мохнатый и длинный стебель крапивы.

1966–1967