Страница 5 из 28
— Господин Краус, у меня нет оснований подозревать Геммеля. Как трюмный машинист, он хорошо справляется со своими обязанностями, и выполняет их вполне добросовестно. Я не могу. помешать вам заняться этим человеком, на только в свое время. Я не желаю и не потерплю, чтобы в боевом походе на корабле начались недоразумения, которые могут стоить нам жизни. За лодку отвечаю я!
Краус стоял, вытянув руки по швам. На его лице застыло злое, язвительное выражение.
Командир взглянул на часы:
— Между прочим, разве сейчас не ваша вахта, господин Краус?
— Я попросил фенриха на некоторое время подменить меня.
— Нет! — Командир ухватился за этот спасительный якорь, который первый помощник, сам того не желая, бросил ему. — На лодке так не было и не будет! Запомните это, господин обер-лейтенант! Фенрих отстоял свои четыре часа в шторм и непогоду, а сейчас, как и все остальные, должен отдыхать. Мне кажется, что воспитание нужно начинать с личного примера! Надеюсь, мы поняли друг друга?!
Когда за Краусом закрылась дверь, Тен Бринк облегченно вздохнул. У него появилось ощущение, словно воздух в каюте стал чище. Медленно он подошел к креслу и сел, устало облокотившись на стол. Да, в этом споре он был слишком мягок. Почему он не выступил более решительно против этого представителя нацистской партии? Лодка в порядке. На ней царит дух доверия, являющийся гарантией, что все выдержат напряжение и трудности боевого похода! Ну до чего отвратительный тип!
Тен Бринк сердился в этот момент не только на Крауса, но и на самого себя. Что с ним случилось? Взгляд его упал на портрет жены в тонкой серебряной рамочке, стоявший на полке над койкой. Казалось, она смотрит на него немного насмешливо. Милая Ютта… Что знает она обо всем этом? Внезапно жена показалась ему совершенно чужой. Тен Бринк даже испугался. Разве что-нибудь изменилось? Разве он больше не любит ее? Едва ли это могло случиться. Только… Разговор с Краусом еще больше усугублял неприятное чувство, возникшее у него еще несколько недель назад, во время последнего отпуска. Тесть Бринка выглядел таким надутым, важным. Они чуть было не поссорились тогда, но, спасибо Ютте, она вовремя вмешалась. С тех пор он чувствовал себя расстроенным. Однако никак не мог избавиться от такого неприятного балласта. Конечно, он мог ошибиться и рассматривать политику только со своей точки зрения, ограниченной маленьким стальным мирком. Но, во всяком случае, слова «фюрер и народ» или «предвидение» вызывали лишь отвращение, он не мог их равнодушно слышать. В разговорах, ведущихся Краусом, Бринк усматривал самонадеянность, которая постоянно напоминала поговорку: глупость и чванство неразлучны.
Для командира подводной лодки каждый человек незаменим. И у него своя точка зрения на поведение людей. Пусть другие считают себя великими стратегами. Ему до них нет дела. У него более скромные задачи. У каждого своя судьба, свои слабые и сильные стороны. В военных условиях не было возможности выбирать людей, их нужно было брать такими, какие они есть. И надо было сколотить из них хорошую команду.
Тен Бринк рывком снял галстук. «Но, если команду держать в повиновении с помощью угроз и выслеживания, сколько тогда краусов потребуется», — продолжал размышлять командир.
Стук в дверь прервал его раздумья. Радист передал капитан-лейтенанту только что принятую радиограмму. Тен Бринк быстро пробежал ее глазами и удивился.
— Вы не ошиблись при разборе? — спросил он радиста.
— Никак нет, господин капитан-лейтенант, все в порядке. Проверял несколько раз.
Тен Бринк внимательно прочел еще раз:
«От штаба руководства войной на море. С 6 апреля прекратить боевые действия в квадрате «Z-З».
— Гм… Немедленно подтвердите получение!
Как только радист вышел, командир открыл журнал боевых действий и записал: «29 марта 1944 года. Координаты: 36° сев. широты, 34° зап. долготы, курс — 300. Ход — 3 узла. Особых происшествий нет»,
В марте 1944 года некоторые отделы штаба командующего немецкими подводными силами размещались в одном из красивейших домов Парижа. Особняк, скрытый за деревьями чудесного парка, находился в стороне от улицы, которая всегда, даже в эти ранние часы, была оживленной.
У окна большой угловой комнаты, задумавшись, стоял адъютант начальника оперативного отдела. «Неприятным стал Париж, город красивых зданий и элегантных женщин», — думал он.
Опьяненные победой, привыкшие к вольготной жизни в оккупированной Франции, немцы долго ничего не замечали вокруг. Они жили, как хотели в то время, как французы страдали и боролись. В немецкий штаб все чаще поступали сводки гестапо о подпольной борьбе, начавшейся с отдельных выступлений и постепенно выросшей в хорошо организованное опасное движение. Вначале эти сообщения вызывали у адъютанта лишь недоверие, а затем — и удивление.
Молодой обер-лейтенант выглянул на улицу. Казалось парижане не изменились, если, конечно, не обращать внимания на их впалые щеки и обтрепанную одежду, свидетельствовавшие о лишениях и нужде. Люди спешили на работу или просто прогуливались, беседуя друг с другом. Внешне все выглядело так же, как и несколько лет назад. Однако адъютант констатировал это с явным неудовольствием. В воздухе чувствовалась какая-то угроза. Каждый там, внизу, был врагом, и не только по убеждениям, но и во многих случаях решительным, активно действующим врагом. И адъютант понимал, что неумолимая развязка близка.
В коридоре послышались шаги. Щелчок каблуков часового перед дверью возвестил о появлении начальника оперативного отдела. Небольшого роста, полный адмирал вошел в комнату — святая святых этого дома. На стенах висели морские карты, утыканные флажками. На громадном столе, стоявшем посередине, лежала под стеклом оперативная карта, на которую восковым карандашом наносились замыслы намечавшихся боевых действий.
— Доброе утро, господин адмирал!
— Здравствуйте! — Адмирал протянул руку адъютанту, стоявшему в несколько небрежной позе. За два года совместной работы с начальником оперативного отдела он стал его незаменимым помощником и мог позволить себе некоторые вольности. Адмирал страдал одышкой и не хотел волноваться из-за недостаточной выправки своего адъютанта, тем более что тот успешно справлялся со своими обязанностями.
— Ну, что случилось? Есть что-нибудь новенькое?
Вместо ответа адъютант протянул начальнику открытую папку. Интерес представляли только несколько радиограмм. Адмирал расписался на них и с видимым облегчением отодвинул папку с бумагами в сторону:
— Заберите всю эту писанину!
По всей вероятности, он не был сегодня расположен заниматься решением серьезных вопросов. Резко отодвинув кресло, адмирал медленно поднялся и, покручивая в руке очки, подошел к столу с оперативной картой. Адъютант остановился на почтительном расстоянии.
— Скажите, сегодня у нас двадцать девятое?
— Так точно, господин адмирал!
— Гм… — адмирал по старой привычке принялся покусывать дужку очков.
— Шестого апреля «Хорнсриф» должен войти в квадрат «Z-З». Надо выслать ему охранение. Запретить всем подводным лодкам вести боевые действия в этом районе. Вы подготовили все необходимое?
— Так точно, господин адмирал. Я подготовил сегодня все для радиоцентра Бордо. Если вы не возражаете, господин адмирал, то приказы будут сейчас переданы.
Адмирал удовлетворенно кивнул, и легкая улыбка промелькнула на его лице.
Мягко щелкнул замок. Адъютант снова остался один.
«Должно быть в порядке… — думал он. — А что может случиться с этим старым корытом «Хорнсрифом»? Конечно, если он своевременно войдет в квадрат. Всегда одно и то же! Эти коробки бродят по морям, а ты смотри, чтобы они не отправились к чертям от своих же тороед. Нет, скорей бы в отпуск… Забыть о войне».
Шюттенстрем сидел с Фишелем в своей каюте. На этот раз беседа протекала гораздо спокойней. С момента последнего скандала Фишель стал заметно сдержанней. Командир вынул из стенного шкафчика бутылочку виски. Фишель неодобрительно взглянул на него, но промолчал. В этот момент Шюттенстрем через иллюминатор увидел доктора Бека, прогуливавшегося по палубе, и подошел к двери: