Роковое совпадение

Натаниэль думал об этом. Он помнит, каково это — застрять в темном-темном месте и не уметь это объяснить. И он даже помнит, что делала тогда для него мама. Поэтому он берет учебник языка жестов, который дала ему доктор Робишо, и засовывает его под одеяло, прямо маме в руки.

Он, затаив дыхание, ждет, пока она ощупывает края книги, листает страницы. Раздается звук, которого Натаниэль раньше не слышал, — как будто разверзлась земля в начале землетрясения или как будто разбилось сердце, — книга выскальзывает из-под одеяла и падает раскрытая на пол. Внезапно одеяло поднимается, как челюсть белого кита, и он оказывается проглоченным целиком.

Он оказывается там, куда засовывал книгу о языке жестов, — в ее объятиях. Она прижимает его так сильно, что между ними не остается места ни для слов, ни для жестов. И это совершенно неважно, потому что Натаниэль отлично понимает, что говорит ему мама.

«Боже, — щурюсь я. — Выключи свет».

Но Фишер начинает выкладывать на одеяло документы и прошения, как будто каждый день встречается с подзащитными, которые обессилели настолько, что не в состоянии покинуть собственную спальню. Но, с другой стороны, откуда мне знать? Может быть, он так и поступает.

— Уходите, — со стоном прошу я.

— Нижняя строка: он перенес трансплантацию костного мозга, — быстро говорит Фишер. — Вы застрелили не того священника. Поэтому необходимо решить, как использовать это в наших целях и вытащить вас из тюрьмы.

Прежде чем ему удается взять себя в руки, наши взгляды встречаются и он не может скрыть ни своего удивления, ни отвращения — да-да! — от моего теперешнего вида. Неумытая, непричесанная, махнувшая на себя рукой.

«Да, смотри, Фишер, — думаю я. — Сейчас тебе легко представить, что я не в себе».

Я поворачиваюсь на бок, и бумаги соскальзывают с кровати.

— Нина, со мной играть нет нужды, — вздыхает он. — Вы наняли меня для того, чтобы не сесть в тюрьму, и, черт возьми, вы туда не сядете. — Он замолкает, как будто собирается добавить еще что-то важное, но все его слова не имеют никакого значения. — Я уже направил ходатайства о суде присяжных, но вы же знаете, что мы можем отказаться от них в последнюю минуту. — Он меряет взглядом мою ночную сорочку, спутанные волосы. — Возможно, проще убедить одного человека… в вашей невменяемости.

Я натягиваю одеяло на голову.

— Мы получили результаты от О’Брайена. Вы отлично справились, Нина. Я оставлю вам ознакомиться…

В темноте под одеялом я начинаю мурлыкать, поэтому не слышу его.

— Что ж…

Я затыкаю уши пальцами.

— Кажется, мы все обсудили. — Я чувствую шорох слева, когда он собирает бумаги. — Я позвоню после Рождества.

Он направляется к двери, и его дорогие туфли шуршат по ковру, словно молва.

Я убила человека, я убила человека… Это стало такой же частью меня, как цвет глаз или родинка на правой лопатке. Я убила человека, и ничто не способно этого изменить.

Я срываю одеяло с лица, когда он уже у двери.

— Фишер! — Это первое, что я произнесла за несколько дней.

Он с улыбкой оборачивается.

— Я буду давать показания.

Его улыбка гаснет:

— Нет.

— Нет, буду!

Он возвращается к кровати:

— Если вы встанете за свидетельскую трибуну, Браун живого места от вас не оставит. Если решите давать показания, даже я не смогу вам помочь.

Я целую вечность смотрю на него.

— И что? — отвечаю я.

— Тебя к телефону, — сообщает Калеб и швыряет мобильный на кровать. Когда я даже не шевелюсь, чтобы протянуть руку, он добавляет: — Это Патрик.

Однажды, когда мы отдыхали на пляже, я разрешила Натаниэлю закопать меня в песок. Он так долго возился, что кучи песка вокруг моих ног — именно с ног он и начинал — высохли и затвердели. Пляж всей тяжестью давил мне на грудь, и я помню, как стала страдать клаустрофобией, пока маленькие ручки возводили вокруг меня дюну. Когда я в конце концов пошевелилась, то почувствовала себя титаном, восставшим из земли и обладающим скрытой силой, способной низвергнуть богов.

Сейчас я вижу, как моя рука ползет к телефону, и не могу ее остановить. Как оказывается, существует все-таки средство, и достаточно сильное, которое заставило меня забыть о моем старательном параличе и жалости к себе, — возможность действовать. И даже невзирая на то что я смотрела последствиям прямо в их желтые волчьи глаза, похоже, я все еще не соскочила.

«Привет, меня зовут Нина, и мне просто необходимо знать, где он живет».

— Патрик… — Я прижимаю трубку к уху.

— Нина, я нашел его. Он живет в Луизиане. В городке под названием Бель-Шасс. Он священник.

Из моих легких тут же исчезает весь воздух.

— Ты его арестовал?

Повисает молчание.

— Нет.

Я сажусь на кровати, отбросив одеяло.

— Ты…

Я не могу закончить. В глубине души я отчаянно надеюсь, что он скажет мне что-то ужасное, то, что я так сильно хочу услышать. Но мое второе «я» надеется, что чудовище, в которое я превратилась, не заразило и Патрика.

— Я побеседовал с ним. Но я не мог дать понять, что приехал по его душу, что я вообще из Мэна. Вспомни, мы уже это проходили в самом начале, с Натаниэлем — предупредишь педофила, и он избежит наказания, мы никогда не добьемся признания. Гвинн еще более скрытен, потому что знает: его сводного брата убили из-за того, что он обвинялся в растлении ребенка — преступлении, которое совершил сам Гвинн. — Патрик замолкает. — Поэтому я сказал, что собираюсь жениться и присматриваю церковь для проведения церемонии. Первое, что пришло мне в голову.

Мои глаза наполняются слезами. Он был рядом — рукой подать, — и ничего не произошло!

— Арестуй его. Ради всего святого, Патрик! Бросай телефон, возвращайся туда и…

— Нина, прекрати. Луизиана — не моя юрисдикция. Преступление совершено в другом штате. Мне необходимо получить ордер на арест в Мэне, прежде чем получить ордер на арест Гвинна, скрывающегося от правосудия, в Луизиане, и даже тогда он может опротестовать свою выдачу. — Опять повисает молчание. — Как думаешь, что скажет мое начальство, когда узнает, что я, используя служебное положение, раскапываю информацию по делу, которым даже не занимаюсь официально?

— Но, Патрик… ты нашел его.

— Знаю. И он будет наказан. — Молчание. — Только не сегодня.

Он спрашивает, как я себя чувствую. Я отвечаю неправду. Разве я могу чувствовать себя хорошо? Я опять вернулась к тому, с чего начинала. За одним исключением: после того как меня осудят за убийство невинного человека, Натаниэля втянут в очередное судебное разбирательство. Пока я буду сидеть в тюрьме, ему придется лицом к лицу встретиться с насильником, оживить кошмары. Натаниэль будет страдать, ему будет больно.

Патрик прощается и отключается. Минуту я разглядываю телефон, поглаживаю края гладкой пластмассы.

Впервые мне есть что терять.

— Что ты делаешь?

Я просовываю голову в вырез свитера и вижу стоящего в спальне Калеба.

— А на что это похоже?

Я застегиваю джинсы. Засовываю ноги в сабо.

— Патрик поднял тебя с кровати, — говорит он, и в его голосе звучат обиженные нотки.

— Патрик сообщил новости, которые заставили меня подняться с постели, — уточняю я. Я пытаюсь обойти мужа, но он преграждает мне дорогу. — Пожалуйста, я должна идти.

— Нина, ты никуда не пойдешь. Браслет.

Я смотрю на лицо мужа. На лбу залегли морщинки, которых я раньше не видела. С немалым изумлением я осознаю, что они появились из-за меня.

Я перед ним в долгу.

Поэтому я кладу руку ему на плечо, подвожу к кровати и усаживаюсь рядом с ним на постели.

— Патрик узнал имя донора костного мозга. Это священник, который приезжал в октябре в церковь Святой Анны. Святой отец с кошкой. Его зовут Артур Гвинн, он служит в церкви в Бель-Шасс, штат Луизиана.

Калеб бледнеет:

— Зачем… зачем ты мне все это рассказываешь?