Сашенька

Не прошло и суток, как Саган уже был в Москве и Кобулов выбивал из него показания против Сашеньки.

— Если бы Сатинов не проболтался, — прошептала Катенька, все были бы живы.

— Или ему тоже грозила бы вышка, — заметил Щеглов. — Вы уже все посмотрели?

Он стал собирать бумаги и раскладывать их по местам, где они, вероятно, останутся навечно.

— Значит, Сатинов обрек на смерть своих лучших друзей, — размышляла Катенька, — но потом, рискуя всем, спас их детей. Это его оправдывает? Щеглов кивнул в сторону лифта, чтобы поскорее выпроводить Катеньку из кабинета, но она схватила его за руку.

— Подождите, тут кое-чего не хватает. Сталин создал специальную комиссию, чтобы расследовать дело Сашеньки. Где оно?

— Здесь стоит номер дела, но самого дела нет. Извините, лишь одному Богу известно, где оно.

Он провел ее к лифту и нажал кнопку вызова.

— Спасибо, что показали мне документы, — сказала она, целуя его на прощание. — Вы были очень добры. Я не могу вам передать, что это для меня значит.

— Вы преувеличиваете, — ответил он, пожимая ей руку.

Войдя в лифт, она стала сопоставлять мемуары Сатинова и загадочную надпись Сталина «Бичо под личную ответственность» в документах, которые ей показал Максим в архиве ЦК.

«Бичо», по-грузински «мальчик» — так Сталин называл Сатинова. «Под личную ответственность» — значит, он хотел, чтобы Сатинов лично наблюдал за истреблением семьи, которую он любил.

— Господи, — внезапно все поняв, вздохнула Катенька. — Сатинов видел, как она умирала. Что же они с нею сделали?

Выбежав из архива на площадь Маяковского, Катенька поймала попутку, которая отвезла ее на улицу Грановского. Девушка, сгорая от нетерпения, нажала сразу на пять кнопок звонков — двери зажужжали, открылись, она бросилась по лестнице в квартиру Сатинова. Она опять была не заперта, Марико стояла в прихожей, как раз под хрустальной люстрой.

— Марико, я знаю, что вы скажете, но прошу вас: маршал должен узнать, что я обнаружила. Он подсказывал мне каждый шаг, а я не понимала. Я знаю, что он хочет со мной поговорить.

Катенька замолчала, пытаясь отдышаться. Марико не выставила ее за дверь, она вообще ничего не сказала, и Катенька, которая по-настоящему никогда к ней не присматривалась, заметила, что впервые Марико не злится. Ее смуглое заостренное лицо выглядело бесконечно усталым.

— Входите, — спокойно пригласила она. — Можете к нему пройти.

Она двинулась по коридору, мимо гостиной.

Катенька поспешила за ней.

— Проходите.

Сатинов с закрытыми глазами лежал на кровати, весь обложенный подушками. Его лицо, волосы, губы приобрели сероватый оттенок. Медсестра у постели возилась с кислородной маской и баллоном, но когда увидела Марико с Катенькой, коротко кивнула и вышла из комнаты.

Катенька, которой так много нужно было спросить, внезапно растерялась. Сатинов шумно и неритмично дышал, иногда его грудная клетка вздымалась, а иногда он не дышал по нескольку секунд. От усилий и страха он вспотел. Катенька знала, что должна испытывать жалость к умирающему, но чувствовала лишь злость и раздражение.

Как он может вот так уйти? Как может так легкомысленно оставить Розу, не сказав, что случилось с ее матерью?

Катенька взглянула на Марико, та жестом указала на низкий стул у кровати.

— Можете с ним поговорить, — сказала Марико. — Пару минут. Он спрашивал о вас. Он думал о вас и вашем исследовании. Поэтому я и позволила вам войти.

— Он меня слышит?

— Думаю, да. Иногда он шевелит губами. Он что-то сказал о маме, но трудно разобрать. Доктора говорят… Мы не уверены…

Марико облокотилась о дверной косяк, выпрямила спину и потерла лицо руками. Катенька встала, склонилась над кроватью, вновь взглянула на Марико.

— Говорите, говорите. Катенька взяла руку Сатинова в свои ладони.

— Это Катенька. Ваш исследователь. Говорю «ваш», потому что у вас изначально были на руках все карты, вы руководили мной… Если вы меня слышите, дайте знать. Можете пожать мне руку или моргнуть. — Она подождала, пока он еще раз вздохнет; он задрожал всем телом, потом успокоился. — Я знаю, вы любили Сашеньку и Ваню. Я знаю, вы допустили чудовищную ошибку, и знаю, что вы спасли их детей. Но что стало с Сашенькой? Что вы видели? Скажите, как она умерла?

Никакой реакции. Катенька поняла, что этот старик — сама двусмысленность. Он помогал и поддерживал ее, одновременно ставя палки в колеса и вводя в заблуждение, так же он предал Сашеньку, а потом спас ее детей. Ей было его жаль, но в то же время она еще никогда так не злилась.

Несколько минут он лежал спокойно, потом тяжело задышал, его тело изогнулось. Вошла медсестра, надела ему кислородную маску и сделала укол — он снова успокоился.

— Через минуту придут мои братья, — сказала Марико. — Они спят дальше по коридору. Мы всю ночь провели без сна.

Катенька встала и направилась к двери.

— Мне очень жаль, — извинилась Катенька. — Спасибо, что позволили мне войти… Жаль, я не привела с собой Розу… Мне о многом нужно было его спросить. Я сама найду дорогу к выходу.

Внезапно они услышали голос маршала; Катенька обернулась, они обе бросились к постели. Губы Сатинова шевелились.

— Что он говорит? — спросила Катенька. Марико взяла его за руку и поцеловала в лоб.

— Папа, это я, Марико, я здесь, с тобой, папочка.

Его губы снова беззвучно зашевелились. Спустя пару минут они перестали двигаться; в комнату вошли родственники маршала, Катенька направилась к выходу.

На улице ее ждал Максим. Катенька бросилась к нему, в пахнущие кожей и сигаретным дымом объятия. Она была так рада, что он здесь.

— Он умирает? Ужасное зрелище. Но ты сделала все, что могла…

— Все кончено. Сил больше нет. Я позвоню Розе, сопоставлю свои записи и сведу ее, с кем она попросит.

— А сейчас что будем делать?

— Я вернусь домой. Хочу увидеть своих друзей, одного парня, который приглашал меня поехать с ним отдыхать. Может, это и к лучшему, что мы не узнаем, как умерла Сашенька. Папа был прав. Не следовало соглашаться на эту работу. Возвращаюсь к Екатерине Великой. Но ты отлично справилась, — заверил Максим. — Катенька, пожалуйста, приходи работать ко мне. Мы многого можем достичь вместе.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. В подобных историях нет ни цветов, ни ягодок — сплошная рана. Может, это и дела давно минувших дней, но рана кровоточит, а горе безутешно. Переворачивать старые могилы не по мне. Слишком больно. Прощай, Максим, спасибо за все.

Она вытерла слезы и пошла прочь.

— Катенька! — позвал Максим. Она оглянулась.

— Катенька, можно я тебе позвоню?

Но перед убедительными аргументами Павла Гетмана Катенька спасовала.

— Вы просто не можете вот так все бросить и уйти, — кричал он, когда она позвонила сказать, что умывает руки. Потом добавил более спокойным голосом: — А как же моя мать? Она вас полюбила. Мы хотим, чтобы вы сделали для нас одну последнюю вещь. Считайте это личным одолжением Розе.

Прошло три дня после этого разговора, и Катенька с Розой летели в Тбилиси с несколькими телохранителями Павла, которые доставили их прямо в маленькую комнатку над живописным кафе в старом особняке.

— Лала, — позвала Катенька пожилую женщину. — Я кое-кого вам привезла.

Лала Льюис со своим неизменным бокалом грузинского вина в руках села в постели и вгляделась в дверной проем.

— Это она? Сашенька? — спросила Лала.

— Нет, Лала, почти Сашенька. Это Роза Гетман, Сашенькина дочь, которую вы называли Снегурочкой.

— Ох, — вздохнула Лала, простирая руки. — Подойди ближе. Я очень стара. Присядь на кровать. Дай на тебя посмотреть. Дай взгляну в твои глаза.