Страница 2 из 94
В саду особняка у него были тоже свои друзья, и каждое утро он старался хоть немного поговорить с ними.
Садовник обошел дом, прислонил велосипед к стене и, подойдя к двери дворницкой, постучал. Никто не ответил. Он толкнул дверь, вошел внутрь, заглянул в расположенную рядом с входом комнатку — там на топчане мертвецким сном спал слуга-чокидар. Аджит знал, что Махмуд всегда встает рано, с первыми лучами солнца, и поэтому немного удивился. Но что делать, человек в отличие от цветов — явление непонятное. Да и не его это дело. Садовник вышел из дворницкой, прикрыл за собой дверь и начал свой обычный утренний обход двора.
Расправив спутавшиеся ветки, Аджит заметил сломанный стебель хризантемы у тропинки напротив окон гостиной и почти физически ощутил боль цветка. Он взглянул чуть дальше и увидел втоптанный в землю молодой росток. Следы вели к окну гостиной. Там около самого окна была сломлена ветка куста белых роз. Садовник попытался осторожно поправить стебель, но понял, что цветок уже вряд ли можно спасти. Тогда он, сломав почти до конца стебель, взял цветок в руки, поднял к крепнувшим лучам утреннего солнца. Надо как можно скорее поставить его в воду, с тем чтобы продлить жизнь хотя бы еще на несколько часов. Так с цветком в руках прошел он по тропинке вдоль дома и приблизился к веранде.
Обычно он входил в гостиную с парадного входа, ставил на стол и секретер свежие букеты цветов, но сейчас не было надобности огибать весь дом — дверь на веранду была приоткрыта. Аджит открыл полностью чуть заскрипевшую дверь, вошел в гостиную и сразу остановился, увидев в кресле фигуру Бенджамина Смита. Сначала садовник подумал, что Бенджи-сааб спит — знать, хорошо вчера повеселились. Садовник, ровно относившийся ко всем людям, в душе все же немного симпатизировал Бенджи-саабу, прекрасно говорившему на местном языке, всегда приветливому и слегка задумчивому.
Аджит вообще не любил спешащих, суетливых людей, которых интересовали только сиюминутные радости, огорчали всякие пустяки. Бенджи-сааб был не из таких. Он любил встать с восходом солнца, выйти во двор, полюбоваться цветами, переброситься с Аджитом парой фраз о погоде, дождаться разносчика газет, получить от него туго свернутые в рулон газеты, сесть в плетеное кресло на покрытой упругой травой вечнозеленой лужайке перед домом и, не торопясь, попивая крепкий душистый чай — обязательно без сахара и молока, познакомиться с новостями.
— Бенджи-сааб, — негромко позвал садовник, не проходя внутрь дальше порога веранды. Ответа не последовало. Аджит чуть продвинулся в глубь комнаты и громко окликнул хозяина. Снова тишина, и только цокот пролетевшей над самой верандой стайки зеленых попугаев нарушил ее. Уже понимая, что с хозяином дома произошло неладное, садовник быстро подошел к креслу и сзади осторожно положил руку на плечо сидевшего. И тут старику стало ясно, что хозяин мертв. Аджит не испугался — он знал, что смерти нельзя бояться, она обязательно придет и унесет человека в далекую неизвестность. Он быстро вышел той же дверью во двор, уже без стука открыл дверь в дворницкую и вбежал внутрь — Махмуд еще спал. Садовнику потребовалось немало усилий, чтобы растолкать слугу-чокидара, объяснить ему, ничего спросонья не понимающему, что в доме случилось несчастье. Тот еще некоторое время сидел на топчане, глядя испуганными, беспрестанно моргающими глазами на садовника. Наконец он, кажется, пришел в себя, быстро оделся и вместе с Аджитом поспешил внутрь дома.
— Что, дома никого больше нет? — спросил Аджит, когда они вошли в гостиную. Слуга ничего не ответил, а, медленно ступая на цыпочках, приблизился к сидевшему в кресле, осторожно толкнул руку сидящего и, увидев, как она, соскользнув с рукоятки кресла, повисла, закрыл лицо руками и быстро-быстро забормотал какую-то молитву. Потом повернулся, подошел к садовнику.
— Вилли-сааб уехал в пятницу в Беерут, а Кунти в субботу решила навестить сестру. Несчастье-то какое! Смотри, — он показал пальцем на кресло, — там пистолет.
Аджит подошел к креслу — у передней правой его ножки на толстом с выпуклым вишневым узором ковре валялся вороненый пистолет.
— Как же это я не слышал выстрела? — еще не совсем осознав происшедшее, произнес слуга.
— Да ты так храпел, что хоть бомба разорвись — не разбудишь.
Садовник обошел кресло — голова хозяина с закрытыми глазами свалилась чуть набок, и только сейчас, внимательно вглядевшись, он заметил маленькое темное пятно на левом лацкане пиджака сидевшего. Аджит несколько раз медленно покачал головой.
— Надо полицию вызывать.
Махмуд, каждый день допоздна смотревший по телевизору старые американские боевики и индийские полицейские детективы, знал, что делают в таких случаях. Он прошел внутрь гостиной к стоявшему на тумбочке, рядом с большой под желтым шелковым абажуром настольной лампой, телефону, набрал номер полиции и, услышав голос дежурного, начал сбивчиво говорить в трубку. Наконец он кончил, все еще дрожащими руками положил телефонную трубку, сел на диван.
— Такое лучше смотреть по телевизору, — подумал он и взглянул на садовника. Тот, опустив глаза, подошел к полке, поставил на нее вазочку с цветком и тихо вышел из гостиной.
…Инспектор Виджей уже начал готовиться к сдаче дежурства — через полчаса в комнате оперативного дежурного уголовного отдела столичной полиции должен был появиться, как всегда опоздав на 10 минут, его сменщик. Воскресная ночь прошла без особых происшествий — случай довольно редкий. Объяснением этому во многом могла служить промозглая декабрьская погода. Ночью пронизывающий до костей холод вместе с туманом проникал через задраенные наглухо ставнями окна домов в Старом городе — основном очаге беспокойства для столичной полиции, гнал редких прохожих с освещенных неоновыми вывесками улиц новой части столицы. Инспектор выключил горевший всю ночь в комнате электрообогреватель, встал из-за стола, прошелся по комнате. Через полчаса он приедет к себе домой, сварит чай, просмотрит утренние газеты и, укутавшись в плед, поспит до обеда. Его мысли прервал звонок внутреннего телефона. Взяв трубку, Виджей увидел входившего в комнату сменщика.
— Срочно спускайтесь в гараж. — Тон голоса комиссара Фарука свидетельствовал о том, что через минуту планы спокойной жизни на сегодняшний день могут быть перечеркнуты. — Мне только что сообщили о смерти брата Вилли Смита, директора «Ориент бэнк». По всей видимости — самоубийство. Сейчас вместе поедем. — Комиссар повесил трубку.
Смерть европейца сама по себе не была столь уж большой редкостью в этой восточной столице, особенно сейчас, в туристский сезон, когда город буквально наводнили толпы неряшливо одетых косматых выходцев из Старого и Нового Света. Большинство, в основном молодежь, тянулось сюда отнюдь не для того, чтобы отдохнуть и посмотреть известные на весь мир исторические места. Одни приезжали в поисках дешевых наркотиков, других притягивал не менее одурманивающий восточный мистицизм, смешанный с эротизмом, становившимся сейчас, когда традиционные атрибуты морали стремительно утрачивали свою роль в человеческой жизни, все более модным.
Иной день сотрудникам уголовной полиции по нескольку раз приходилось выезжать, петляя по узким улочкам, то в один, то в другой закоулок Старого города, где в дешевых номерах непритязательных гостиниц-ночлежек находили последний приют отпрыски подчас очень богатых домов Лондона и Парижа, Нью-Йорка и Амстердама. Зачастую у жертвы чрезмерной дозы наркотика не было никаких документов, тогда приходилось запрашивать посольства, для сотрудников которых вся эта возня со своими незадачливыми соплеменниками превратилась в последние годы в один из главных видов деятельности. В большинстве же случаев личность погибшего установить так и не удавалось.
Но что касается достопочтенных иностранцев, постоянно проживающих в столице, или, как их официально именовали, «иностранных резидентов», то почти все они были людьми добропорядочными, состоятельными, и кончина любого из них становилась заметным событием в светской жизни города. Раза два за последний год среди этой достаточно немногочисленной группы столичных жителей случались самоубийства: одно — на почве ревности, другое — вследствие банкротства. Но они произошли летом, когда удушающая жара и частые перебои в снабжении электроэнергией и водой до предела накаляли не только комнаты в кварталах особняков, где проживало большинство «иностранных резидентов», но и нервную систему тех, кто продолжал здесь, на Востоке, дело своих предков, пришедших когда-то сюда в поисках сказочных богатств. С наступлением «бархатного» сезона, когда солнце уже не жгло, а нежно гладило своими теплыми неяркими лучами вечнозеленые лужайки парков, ухоженных полей для игры в гольф, теннисных кортов, когда свежий, кристально чистый утренний ветерок приносит в гостиную аромат роз, страсти успокаиваются, забываются клятвы навсегда уехать из этого удушающего пекла, данные знойным летом, и начинается светская жизнь.