Агентурная сеть

С разрешения «Рокки» Конде принял несколько таких приглашений, и каждый раз «Бао» подвергал его активной обработке в прокитайском духе. Это существенно портило Конде аппетит, тем более что «Бао» допускал критические высказывания в адрес президента страны и проводимой им профранцузской политики.

Опять-таки выполняя указания «Атоса» (то есть наши указания), «Рокки» порекомендовал Конде продолжать встречи с «Бао» и вести себя таким образом, чтобы у китайца сложилось мнение о перспективности этой разработки.

Доложив мне о работе с Конде, «Рокки» однажды спросил:

— А что вы посоветуете мне?

— Мой совет — строго выполнять все указания Сервэна.

Я мог бы, конечно, дать кое-какие рекомендации, но предпочел сделать это через «Атоса», чтобы «Рокки» не понял, кто на самом деле стоит за дирижерским пультом, и не догадался, что его шеф тоже работает на советскую разведку.

На очередной встрече «Атос» почти слово в слово повторил то, что я уже знал от «Рокки». А заодно рассказал, что его друг Жиро продолжает обследование «Бао», используя каждый его визит для выяснения различных вопросов, чтобы составить более полное представление о характере «Бао» и его личных качествах. Будучи неплохим психологом, Жиро пришел к убеждению, что «Бао» весьма скрытен, честолюбив и очень высокого мнения о своих достоинствах.

Все эти наблюдения, словно кирпичик к кирпичику, легли в специальную анкету, заполняемую на каждого иностранца, изучаемого с целью вербовки.

Если верить китайской пословице, то подниматься вверх по реке легче всего, плывя по течению!

Видимо, Центр руководствовался другими пословицами и поговорками. Декабрьской почтой он разродился большим оперативным письмом, в котором, надо отдать ему должное, скрупулезно проанализировал все добытые на «Бао» материалы и, как и полагается, подверг действия резидентуры нелицеприятной, но доброжелательной критике.

В первую очередь были отмечены все недостатки в разработке «Бао», главный из которых, по мнению Центра, заключался в том, что резидентура недостаточно полно выяснила его взгляды на современное положение КНР и не сумела всесторонне изучить его отношение к СССР.

Мне бы и самому очень хотелось в полной мере выяснить, а тем более всесторонне изучить, и, будь у нас такая возможность, мы давно бы это сделали. Но, увы, таких возможностей у нас пока не было. А еще Центр подметил, что нами совершенно не изучен вопрос о возможном присвоении «Бао» части средств, идущих на оперативные нужды, хотя это могло бы явиться серьезным компрометирующим его обстоятельством.

И опять Центр был совершенно прав, потому что сложившаяся ситуация могла толкнуть «Бао» на такой некрасивый поступок. Но чтобы узнать, запустил ли «Бао» руку в государственный карман, одной правоты было недостаточно.

Но жаловаться на объективные трудности и искать оправданий — последнее дело! Тем более что концовка письма звучала достаточно оптимистично:

«Проанализировав все имеющиеся материалы, Центр полагает, что их вполне достаточно, чтобы приступить к составлению плана вербовки „Бао“ с использованием в сочетании материальной и морально-психологической основ».

Дочитав письмо до конца, я задумался. Признаюсь, оно вызвало у меня противоречивые чувства.

Действительно, с материальной основой не было особых проблем, поскольку, попав в страну, где отсутствовала китайская колония, «Бао» лишился побочного (и притом, весьма значительного!) источника дохода и теперь не мог, как прежде, помогать своим родственникам в КНР и сыну на Занзибаре, к которому, суля по всему, он испытывал большую привязанность. Кроме этого, наряду с укоренившейся привычкой тратить деньги на светские удовольствия, у него возникли непредвиденные расходы в связи с беременностью любовницы и необходимостью самому оплачивать счета за лечение у французского врача.

И с морально-психологической основой тоже была довольно полная ясность. Нам было известно о принадлежности «Бао» к спецслужбам КНР, а это для разведчика, особенно работающего под прикрытием журналиста, чрезвычайно неприятное обстоятельство.

Было также установлено, что «Бао» занимается спекуляцией и незаконными валютными сделками, а поступки такого рода никак не украшают официального представителя иностранного государства.

Наличие внебрачного сына на Занзибаре подрывало его моральный облик, а интимная связь с Алисией Рибейра, ожидавшей от него ребенка, свидетельствовала, что речь идет не об ошибках молодости, а об устойчивых и к тому же порочных наклонностях, которые совершенно недопустимы в таком пуританском коллективе, каким было китайское посольство.

Что касается переписки с Ваном, фирму которого «Бао» использовал для нелегальной связи с родственниками, проживающими в КНР, то здесь был целый букет нарушений законов и инструкций, и за каждое подобное нарушение было предусмотрено соответствующее наказание.

И, наконец, установленное нашей резидентурой в Токио членство «Бао» в прошлом в полуфашистской организации «синерубашечников», в сочетании со всеми его проступками, могло положить конец его карьере и иметь для него самые тяжелые последствия.

Сделав эти выкладки, я обнаружил в них одну явную закономерность: все эти факты были не чем иным, как компроматом, а потому морально-психологическая основа сводилась к тривиальной угрозе компрометации. А такая угроза, как свидетельствовала оперативная практика, была не самым лучшим аргументом и далеко не всегда гарантировала успех вербовочной разработки.

У меня еще свежи были воспоминания об участии в одной подобной операции. Проведена она была в африканской стране в те недоброй памяти годы, когда советско-китайские отношения достигли пика конфронтации, а посему информация о том, что творится в КНР и какие мероприятия затевают китайские руководители, чтобы покрепче насолить своему «брату навек», была на вес золота. Охота за этой информацией была главнейшей задачей многих наших резидентур, в первую очередь, конечно, в тех странах, где были многочисленные китайские колонии.

И вот объектом наших устремлений стал скромный переводчик китайского посольства по имени Кан Шулин. Попался он нам на глаза, когда началась сильная миграция китайских специалистов, работавших в Африке, и китайское посольство было вынуждено обратиться к услугам Аэрофлота: вражда враждой, а другой возможности доставить в страну своих специалистов и после окончания работы отправить их обратно в Китай у верных учеников Мао Цзэдуна не было! Китайские самолеты в Африку не летали, за услуги западных авиакомпаний нужно было платить в твердой валюте, а потому, сцепив в идеологическом экстазе зубы и держа наготове цитатники, летали китайцы по маршруту Пекин — Москва и далее по столицам африканских государств. Ну и, естественно, обратно — не оставаться же им в Африке на веки вечные!

Вот и занимался переводчик авиабилетами, а его соотечественник из консульского отдела, с которым я безуспешно пытался наладить хоть какой-то контакт — транзитными визами.

В отличие от вице-консула, разработка переводчика пошла более успешно, и это как-то компенсировало мою неудачу с неуступчивым и не в меру дисциплинированным вице-консулом.

А началось все с того, что представителю Аэрофлота, в течение многих лет являвшемуся верным помощником в многообразных делах КГБ, пришла в голову мысль втянуть переводчика в то, что на языке советского уголовного кодекса называлось злоупотреблением служебным положением и хищением государственных средств в особо крупных размерах. Нам никогда не приходилось читать китайский уголовный кодекс, но не надо было быть слишком умными, чтобы догадаться, что во всех странах, вставших на путь строительства светлого будущего, примерно одинаково относятся к подобного рода деяниям. Разве что в наказаниях за содеянное, как говорится, возможны варианты, да и то не слишком разнообразные — где-то между десятью годами тюрьмы и смертной казнью.