Автограф президента

И тем не менее ведущая роль остается за тем, кто непосредственно входит в прямое соприкосновение с объектом, в отношении которого проводится мероприятие. Это как в завершающем виде программы современного пятиборья — легкоатлетическом кроссе, где каждый участник даже командного турнира стартует в одиночку с интервалом в одну минуту и при ровном составе участников может так и пробежать в одиночку всю дистанцию, потому что его не сумеет догнать тот, кто стартовал следом, но и он не догонит того, кто стартовал перед ним.

И тут уж ему никто не поможет, он будет один на один с четырехкилометровой дистанцией кросса, со всеми ее подъемами и спусками, когда ноги наливаются свинцом и становятся негнущимися и словно чужими, когда каждый метр превращается в муку, против которой протестует все тело, каждая мышца, когда темнеет в глазах от напряжения и усталости и пот, соленый, с привкусом меди пот заливает глаза!

Это очень трудно — бежать всю дистанцию в одиночку и подстегивать себя: «Вперед, терпи, осталось совсем немного, быстрее, быстрее вперед!» В нормальном легкоатлетическом забеге, когда рядом бегут соперники, которых тебе надо обогнать, бежать намного легче, на миру, как говорится, и смерть красна, но у пятиборцев кросс — соревнование особое, и я даже тренировался всегда в одиночку, чтобы привыкнуть к этому одиночеству, научиться терпеть и подхлестывать самого себя.

Я не случайно использую подобное сравнение. Когда мне требуется смоделировать свое поведение в той или иной ситуации, я обращаюсь к своему спортивному прошлому и почти всегда нахожу в нем соответствующие аналогии. Вот и перед очередной встречей с Рольфом, на которой планировалось осуществить проверочное мероприятие, я настраивал себя так, как будто это было ответственное соревнование, в котором мне предстояло сойтись с соперником один на один…

Как только Рольф сел ко мне в машину, я сразу предупредил его, что мы сегодня должны уложиться в пятнадцать — двадцать минут, так как мне надо обязательно успеть еще в одно место и опаздывать я никак не могу. Двадцати минут было вполне достаточно, поскольку мне приходилось иметь дело с профессионалом, и не было никакой нужды тратить драгоценное время на обсуждение всевозможных технических и организационных вопросов, в которых Рольф и сам хорошо ориентировался. Получить информацию и дать новое задание — вот и все, что требовалось от меня на личной встрече.

Но надо же было такому случиться, что именно в этот раз у Рольфа было много интересной информации, и, несмотря на очень динамичный характер ее обсуждения, встреча грозила затянуться.

Сначала мы обсудили текущую информацию о деятельности местной контрразведки, и, пока я уточнял некоторые детали, прошло минут десять. Затем Рольф рассказал, как идет работа по изучению Димы Колчина, и отметил, что в последнее время журналист стал вести себя очень осмотрительно, и поэтому заслуживающих внимания материалов на него практически не поступает. С моей стороны было вполне естественно поинтересоваться, не возникли ли у контрразведки подозрения, что Колчин кем-то предупрежден о необходимости проявлять определенную осторожность в своей журналистской деятельности, так как подобные подозрения могли отразиться на безопасности Рольфа.

Пока обсуждали этот вопрос, прошло еще минут шесть-семь. Лимит времени, отпущенный на эту встречу, истекал, а тут Рольф перешел к информации на Авдеева. Он сообщил, что несколько дней назад начальник «русского отдела» направил его с какими-то бумагами к заместителю начальника Управления национальной безопасности Эрику Бодену, и когда он передавал их, то обратил внимание, что на его столе лежит фотография, а на ней запечатлены Боден и Авдеев. Где происходила их беседа, понять было невозможно, и не только потому, что у него не было времени, чтобы как следует рассмотреть эту фотографию (с его стороны это было бы неосторожно), а еще потому, что интерьер был ему совершенно незнаком. Это мог быть комиссариат полиции или какое-то другое место.

Такое важное сообщение я не мог оставить без внимания.

— Вы не ошиблись? — спросил я. — Это действительно был Авдеев?

— Ну что вы, коллега! — обиделся Рольф. Надо сказать, что с самой нашей первой встречи в автомашине Рольф всегда называл меня «коллегой». Этим он, насколько я понимал, стремился не только подчеркнуть профессиональное родство наших душ, но и в целях конспирации избежать употребления фамилий и имен. Я же никак к нему не обращался, если не считать личного местоимения «вы». — Я отлично знаю Авдеева в лицо и не мог ошибиться!

Настало время признаться: несмотря на то что беседа затягивалась, я совершенно не был заинтересован в соблюдении мною же установленного регламента, более того, я это даже приветствовал. А раз так, то использовал любую возможность, чтобы задать какой-нибудь дополнительный вопрос. Вот и сейчас я спросил:

— Вы можете достать мне эту фотографию?

— Это очень сложно, — покачал головой Рольф.

— Мне нужна эта фотография, вы понимаете? — настаивал я. — Иначе нам никогда не удастся доказать Авдееву, что он лжет!

— Я все понимаю, коллега, — улыбнулся Рольф в ответ на мою настойчивость. — Но поймите и вы меня. Сейчас фотография находится у Бодена. Если она когда-нибудь попадет в наш отдел, я попытаюсь сделать с нее копию, но, сами понимаете, обещать не могу!

Я посмотрел на часы, вмонтированные в приборный щиток автомашины: с начала нашей беседы прошло уже почти двадцать пять минут!

— Черт побери! — не удержался я от крепкого слова. — Как быстро летит время! А мне надо обсудить с вами еще несколько вопросов!

— Я никуда не тороплюсь, так что можете мной располагать.

— Зато я уже в цейтноте! — сказал я и свернул налево на малоосвещенную улицу предместья.

— А в чем дело, если не секрет, конечно? Вы что, не можете отложить на полчаса ваши дела?

— В том-то и дело, что не могу, — немного помолчав, ответил я, объезжая мусороуборочную машину, возле которой суетились двое рабочих в оранжевых комбинезонах, а потом пояснил: — Вчера мне не удалось встретиться с одним человеком. Мне показалось, что за мной был «хвост».

— Вам не показалось, коллега, — подтвердил мои предположения Рольф. — Я видел сводку наблюдения — вчера за вами «работали» четыре машины.

— Да? — искренне изумился я, хотя две из «работавших» за мной автомашин отлично видел и сам, пока, проверяясь перед выходом на встречу, петлял по городу. — Надо же, такая честь!

— Так у вас сегодня запасная встреча? — догадался Рольф.

— Вот именно, — подтвердил я, полагая, что глупо скрывать от него очевидные вещи, — и опаздывать сегодня мне нельзя: мы встречаемся с ним раз в месяц, а у него могут быть важные документы.

— В таком случае надо что-то предпринять, — посоветовал мне Рольф. — Место встречи далеко отсюда?

Я прикинул расстояние и ответил:

— Минут двадцать езды.

— Туда можно позвонить? — Рольф постепенно проникался моими заботами.

— Можно, — уловил я ход его мыслей, — но к телефону подойдет другой человек, и мой акцент может ему не понравиться.

— Как же быть? — сочувственно спросил Рольф и предложил. — Может быть, мне позвонить?

Это было во всех отношениях разумное предложение, нечто лучшее в этой ситуации трудно было придумать, да и времени на раздумья уже не оставалось. И хотя в разведке как-то не принято без особой на то нужды подключать к операциям по связи посторонних лиц, даже если они и являются нашими лучшими друзьями, выхода у меня не было: надо было либо прекращать беседу с Рольфом и ехать на вторую встречу, либо соглашаться с его предложением.

И я решил согласиться, хотя и не без определенных колебаний:

— Не хотелось впутывать вас в такие дела, но, видимо, в этот раз без вашей помощи мне не обойтись.

Рольф посмотрел на меня и сказал:

— Если вы мне доверяете — как прикажете, коллега! Куда надо звонить?

Мне импонировало его стремление прийти мне на помощь, и я тоже надеялся, что он должным образом оценит доверие, которое я оказываю ему, называя место встречи со своим ценным источником.