Вырванное сердце

«Ну вот и всё. Сейчас помру. Господи, помоги! Люди! А может, так и надо? Принять смерть достойно, спокойно. Потерпеть немного. Боль же не будет бесконечной. Вскоре станет спокойно… и свет в конце тоннеля… А если не увижу?! А если ад?!»

– Помогите! Сердце! Умираю! – собрав все силы, закричала больная женщина.

«Посолила или нет? Кажется, все же забыла посолить. Так… папа не любит сильно соленое. Опять скажет: недосол на столе – пересол на спине. Тогда чуть-чуть…» Настя осторожно, словно боясь отравить родителя, взяла своими детскими пальцами маленькую щепоть соли, снабдив ею булькающую овсяную кашу. Она любила смотреть, как возникают и лопаются в каше пузырьки. Это ей отдаленно напоминало глинистую жижу в местах вулканической активности, которую она видела по телевизору. Больше всего на свете она хотела побывать в этих сказочных местах. В долине гейзеров. Она помнила в деталях репортаж из Новой Зеландии, где на поверхность земли выходят гейзеры, где лужи ярко-желтого цвета, где озёра имеют цвет бирюзы и лайма, где стоит запах серы, где кажется, что Земля дышит. Девочка не знала, что значит «запах серы», но была уверена, что этот запах самый лучший запах на свете. Лучше, чем пахнут духи и даже самые диковинные цветы. Ведь там, где такая красота, там и запах должен быть сказочно прекрасным. Каша, правда, не умела «плеваться», как термальная вулканическая грязь, и девочка «колдовала» над электроплиткой, стараясь каждый раз добиться большей схожести. «Надо было сделать чуть пожиже. Больше добавить воды. Но папа не любит сильно жидкую кашу». По длинному коридору семейного общежития раздались шаги отца, возвращающегося из душевой. Каша готова. Отец вошел в джинсах, с голым торсом. Взъерошенные мокрые волосы, чисто выбрит. Кажется моложе своих лет или нет? Насте тяжело было определять возраст взрослых. Она поставила перед мужчиной тарелку с кашей, нарезанный сыр и выскочила в коридор, оставив узенькую дверную щель. Отец надел майку, накинул оперативную кобуру с пистолетом и сел к столу. Всё как всегда.

«Сроки. По квартирному мошенничеству заканчиваются сроки. Надо сегодня направить материалы к следователю. Не хочу заниматься сокрытием больше. Опять начальник будет зудеть о плохой раскрываемости на участке. Стращать служебным несоответствием. Вот сам пусть и прячет под свою толстую жопу все «висяки» в районе. Благо она у него как у бегемота… Соседка в душевой. Распаренная от горячей воды. «Приставить» бы ей, тоже ведь одна без мужика кукует. Страшненькая? Зато «станок» заводной и «дойки» что надо… Каша опять пересоленная, чёрт! Эта приготовила бы как надо. Правда, у нее своих два оглоеда. Блин, сколько же здесь соли!» Настя увидела, как отец с гримасой на лице отодвигает её кашу.

– Что, папа, опять пересолила?! – Девочка вбежала в комнату, готовая расплакаться от обиды.

Она была уверена, что в этот раз всё будет нормально.

– Нет, с чего ты взяла, – взяв паузу, нашёлся отец. – Просто совсем нет аппетита. Поем на работе.

Девочка взяла в рот ложку каши. Много соли. Хочется выплюнуть обратно на тарелку.

«Терпи и ешь, чтобы завтра солить как следует», – перебарывает отвращение малышка, словно в наказание продолжает есть.

– Это всё из-за гейзеров, я опять замечталась. – То ли от соли, то ли от обиды на её глазах показались слёзы.

– Гейзеров? – сморщил лоб мужчина, силясь понять, о чём говорит ребёнок.

– Ну да, помнишь, я тебе говорила про Новую Зеландию?

– Ах, ты об этом. Ну да, помню.

«Какая Новая Зеландия, к чему? Ни чёрта не помню. Нет времени совсем на ребёнка. Всё из-за её матери. Все бабы суки. Бросила ребёнка. Шалава, а не мать. Где же ты сейчас, Светик? Перед кем ноги раздвигаешь? Больно даже думать! Убил бы её! Надо бы этого малого найти. Может, она к нему подалась? Бабу хочу! Но такой, как моя беглянка, больше не найдешь. Может, сегодня сходить на «приступок», взять ту молодую проститутку, похожую на жену?»

«Папа опять ушёл на работу голодный. Мама, но я ведь старалась. Просто отвлеклась на эти проклятые плюющиеся пузырьки».

Настя всегда разговаривала с мамой. Фотография висела на стенке над обеденным столом. Это она так её повесила, чтобы за столом они всегда собирались вместе. Как раньше. Время на часах показывало, что нужно спешить в школу. Они всегда показывали одно и то же время после того, как остановились.

«Папа говорил, что эти часы были подарены на свадьбу и что они остановились, когда пропала мама. Но на самом деле это моя и папина жизнь остановилась. Когда была мама, было весело. Время летело быстро. А сейчас оно словно замёрзло. Как вода в лужах при первых заморозках. И стало холодно. Уже давно холодно. И никак не согреться… Быстрее бы в школу. Там можно об этом не думать. Теперь никто из ребят не лезет со своими: “А что мама скажет?” У мамы спроси лучше… За два года они успели запомнить, что я живу с одним папой. Почему он их не подводит? Часы. Может, что-нибудь тронулось с места? Может быть, мама вернулась?»

Настя подошла к окну и представила, что прямо сейчас на противоположный стороне улицы идёт её мама. Девочка попыталась представить мамину фигуру, одежду. Но почему-то перед глазами всплывало лишь заплаканное мамино лицо в зимней шапке. Даже в чём была одета – было непонятно. Пальто или куртка? Настя не помнила. А за окном только осень. И непривычно тепло. Её мама не должна идти домой, как пугало в зимней шапке. Пусть даже понарошку. Чтобы все над ней смеялись. Девочка ещё раз подбежала к фотографии «сфотографировать» мамины волосы и торопливо вернулась к окну, спеша «увидеть» силуэт любимого человека. Наконец-то она «увидела» женщину, переходящую дорогу в направлении к зданию общежития. Сердце зашлось в сладком ожидании. Она представила мамино лицо с фотографии, улыбающееся ей с улицы. Голова поднята вверх в направлении их комнаты. Мама видит её у окна и приветливо машет рукой. Стало тепло. «Лёд в лужах» растаял. Вот «мама» подходит всё ближе и ближе. Девочке становится всё труднее удержать свою иллюзию, лицо не меняет своего выражения. Словно застывшая фотография вместо головы. «Мама» заходит в их подъезд. Настя вспомнила утренний звук ног отца и теперь начинает его воспроизводить, добавляя звук высокого женского каблука. Все, кто-то остановился за их дверью. Девочка подошла и прильнула ухом к замочной скважине. Дыхание. Кто-то тяжело дышит, восстанавливая дыхание от быстрого шага. Мама! Настя распахивает дверь, и её мираж тает. Как источник воды, привидевшийся в песках пустыни отчаявшемуся путнику. Она вернулась в комнату и с ненавистью посмотрела на часы.

«Я вас заведу, и вы вернёте мне маму. И попробуйте меня обмануть. Я тогда вас выброшу в окно. Сколько стоит батарейка? Рублей двадцать? А сколько их в часах? Что же, придётся разбить Фунтика».

Взгляд девочки решительно начал поедать жертву сложившихся обстоятельств – фарфорового поросёнка-копилку из любимого детского мультика. Она порылась в отцовском инструменте, достала молоток. Фунтик смотрел на решительные действия девчонки грустными глазами. Складывалось впечатление, что он пытается натянуть на голову широкополую шляпу, которую держал в руках, торопясь прикрыть место удара, но руки его не слушались, «парализованные страхом» неминуемой развязки. Настя осторожно, словно по живому, стукнула его тяжёлым молотком в место пропила. Раздался глухой звук, и на стол упало отбившееся у скульптурки глиняное ухо. Второй удар прошёлся вскользь. Словно Фунтик успел в последний момент увернуться и, соскочив со стола, попытался спрятаться, закатившись под кресло. Настя схватила живучего поросёнка и, оглядев комнату, увидела папину шестнадцатикилограммовую гирю. Почти половина её веса. Она положила копилку рядом с зелёной гирей и отошла чуть в сторону, собираясь с силами. Папа легко подкидывал эту гирю одной рукой и ловил её в воздухе. Но хватит ли у неё сил приподнять и опустить этот тяжёлый груз на копилку?