Дар или проклятие

Прошел год с тех пор, когда она поняла, что тяжело ей с собственным мужем.

Наташа отпила ароматной жидкости и зажмурилась от удовольствия.

Тетку Зинаиду она видела только один раз. Наташа была совсем маленькой, когда родители купили машину и поехали вместе с ней в маленький городок к тете. Как ни странно, Зинаиду Наташа помнила отчетливо: высокая худая женщина с кудрявыми темными волосами и белым фартуком, повязанным на цветастом платье. Она одной рукой прижимала к себе маленькую Наташу, гладила ее по голове, а потом повела ее показывать маленьких желтых цыплят на соседнем участке. Еще Наташа помнила, что на кухне у тети Зины был большой стол, накрытый красивой клеенкой с яркими оранжевыми подсолнухами.

Тетка тогда их практически выгнала неизвестно почему, маленькая Наташа этого не знала и удивлялась тому, что мама плачет, а отец зло молчит.

– Саша, – говорила мама, – ее нужно простить, она потеряла сына.

– Мозги она потеряла, – бурчал отец.

Наташа не понимала, как можно потерять сына, а тем более потерять мозги, и на всякий случай спросила:

– А сын у нее большой?

– Большой, – ответила мама, достала из кармана платок и вытерла слезы.

Сейчас Наташа знает, что у тетки погиб сын, после чего она почему-то прекратила всякое общение с родственниками.

Наташа посмотрела на часы – пора будить Витю, но муж проснулся сам, пошумел водой в ванной и прошел на кухню.

Она поставила на огонь геркулесовую кашу и кастрюльку с водой – для яиц. Виктор завтракал исключительно кашей и двумя яйцами в мешочек. Еще год назад Наташа, давясь, тоже ковыряла кашу, которую терпеть не могла, и чувствовала себя виноватой за то, что не любит здоровую пищу. Впрочем, тогда она все время чувствовала себя виноватой.

Она подумала, соорудила себе два бутерброда с сыром и сунула их в духовку.

– Это мне назло, да? – обиженно спросил муж, наблюдая за ее манипуляциями.

– Нет, Витя, – Наташа постаралась, чтобы в голосе не проступило раздражение. – Просто я не люблю кашу. А яйца мне надоели.

– Раньше ты кашу любила.

Наташа промолчала. Трудно, почти невозможно объяснить, почему раньше ей так хотелось ему нравиться, что она согласна была не только есть ненавистную кашу, но и вовсе обходиться без пищи.

Завтракали они в полном молчании, муж насупился и смотрел в сторону. Год назад она немедленно начала бы лебезить, выпрашивать прощение, потом без конца звонила бы ему, пока он не сменит гнев на милость, а сейчас почти не замечала его молчания, вернувшись мыслями сначала к Зинаиде, а потом к предстоящему рабочему дню, и отчего-то испуганно вздрогнула, услышав резкий телефонный звонок.

– Наташа? – удивилась свекровь. Она почему-то всегда удивлялась, услышав Наташин голос, как будто никак не ожидала обнаружить ее в квартире сына. Хотя на самом деле квартира была как раз Наташиной, досталась ей в наследство от бабушки.

– Здравствуйте, Вера Антоновна.

– Витя дома?

– Дома. – Наташа передала трубку мужу.

Почему-то она была уверена, что звонит мама и сейчас скажет что-нибудь про Зинаиду. Вообще-то это едва ли могла быть мама: родители отдыхали в Италии, и если бы позвонили, то, скорее всего, на мобильный. Звонить было дорого, и они предпочитали посылать эсэмэски.

Все-таки мысли о тетке не давали ей покоя.

Наташа достала из сумки сотовый и, не жалея родительских денег, набрала номер.

– Мама, ты от Зинаиды давно известия получала?

– Не очень, – замялась мать. – А почему ты спрашиваешь?

После той злосчастной поездки, когда тетка отказалась иметь с ними дело, мама через каких-то не то совсем дальних родственников, не то просто знакомых вышла на Зинаидину соседку Шуру, переписывалась с ней, частенько посылала деньги, чтобы та приглядывала за теткой, и сведения о Зинаиде всегда имела.

– Да так, вспомнила о ней почему-то. Сама не знаю почему.

Нужно выбросить из головы дурацкие мысли. Мало ли что может присниться… Наташа попрощалась с мамой и стала собираться на работу.

Ей повезло – подошедший трамвай шел как раз до офиса, не пришлось пересаживаться на другой транспорт, и в здание она пришла одной из первых. Вообще-то, у них строго регламентированного рабочего дня не было, все приходили и уходили, когда кому удобно. Можно было и совсем не прийти. Нельзя только одного – не сделать свою работу. За это увольняли сразу, безо всяких выговоров и нагоняев.

Фирма уже несколько лет занимала целое крыло большого офисного здания, при входе имелись охрана и электронная система пропусков, фиксирующая приход-уход. Все сотрудники знали, что начальство периодически снимает данные с электронной системы, и старались восьмичасовой рабочий день выдерживать. И Наташа старалась.

Она отперла комнату – в отделе еще никого не было, подошла к своему столу и замерла: что-то было не так. Большой черный кошачий глаз, подарок Виктора, лежал чуть дальше от клавиатуры, чем всегда. Стопка маленьких квадратных листков с каракулями ее заметок для памяти заметно вылезала из-под клавиатуры, а она всегда аккуратно запихивала листочки под нее, чтобы их не было видно.

Наташа включила компьютер и отправилась поливать цветы. Цветов было много, и для нее, единственной женщины в отделе, это было почти дополнительной работой.

Она уже просмотрела электронную почту, как обычно по утрам, и приподняла клавиатуру, чтобы вспомнить последние записи на листочках, но неожиданно опустила ее, бессмысленно посмотрела в экран и защелкала мышью, просматривая кадры своей программы. Программу Наташа написала года полтора назад от нечего делать, когда один проект был уже закончен, а по другому заказчики все никак не подписывали договор. Программа автоматически запускала фотокамеру при каждом включении компьютера и так же автоматически отключала ее ровно через минуту. Камера фиксировала сидящего перед компьютером.

В пятницу в 22:41 ее компьютер включал Стас Морошин. Он работал в соседнем отделе, и никаких совместных проектов с Наташей у него никогда не было.

Полагалось выключить компьютер и немедленно позвонить директору, но Наташа ошарашенно сидела не шевелясь. Пока не испугалась, что сейчас заплачет неизвестно отчего. Что-то в последнее время она стала слезливой, как мама. Та любила поплакать по малейшему поводу.

Тогда Наташа решительно направилась в соседнюю комнату, мечтая, чтобы Морошин оказался на месте, и облегченно вздохнула, увидев откинувшегося в кресле парня.

– Ты зачем в мой компьютер лез? – ласково спросила Наташа. Увидев Стаса, она сразу как-то успокоилась, ей больше не хотелось плакать, она даже почувствовала себя злой и веселой ведьмой Геллой и почти пожалела незадачливого Морошина, которому сейчас придется совсем не сладко.

Он так явно испугался, что Наташа пожалела его еще больше.

– Никуда я не лез! Ты что, спятила? – возмутился он. Возмутился тихо, чтобы никто не слышал.

– Стасик, – Наташа села на свободное кресло и слегка покачалась вправо-влево, – говори быстро и доходчиво, иначе я сейчас Петру Михалычу позвоню. Это я ведь одолжение делаю, время на тебя трачу.

Петр Михайлович Сапрыкин являлся и директором, и хозяином фирмы, Наташа знала, что сотрудники его побаиваются, а молодежь вроде Морошина просто трепещет. Сама Калганова директора не боялась, он ей нравился, и она его очень уважала.

Странно, что она подумала про Морошина «молодежь», как будто себя молодой уже не считала. Стас был, конечно, моложе, но не так уж намного, года на четыре. Ну, может, на пять.

– Не лез я в твой комп, – продолжал шепотом возмущаться Стас.

Наташа вытянула руку и демонстративно полюбовалась кольцом с большим бриллиантом. Кольцо было от фабрикантов, и Наташа давно и всерьез считала его своим талисманом. Фабрикой владел ее прапрадед по отцовской линии, и кольцо было тем немногим, что удалось сохранить после страшных революционных и военных лет. Маме оно не нравилось, она постоянно носила другое, тоже с большим бриллиантом, а это родители подарили Наташе к окончанию института.