Страница 9 из 38
«Пожалуй, трудно установить, в чем состоял оперативный замысел, положенный в основу плана развертывания польской армии, – недоумевал фельдмаршал Эрих фон Манштейн, – если только это не было желанием «прикрыть все» или, может быть, правильнее будет сказать, ничего не отдавать добровольно. Это желание в случае его осуществления приводит слабейшую сторону, как правило, к поражению… Вообще говоря, польскому темпераменту больше соответствовала идея наступления, чем обороны. Романтические представления минувших времен, по крайней мере, подсознательно, еще сохраняли свою силу в головах польских солдат… Таким образом, возможно, что в основе плана развертывания польской армии, кроме желания «ничего не отдавать», вообще не было никакой ясной оперативной идеи; существовал лишь компромисс между необходимостью обороняться от превосходящих сил противника и прежними заносчивыми планами наступления. При этом одновременно впадали в заблуждение, считая, что немцы будут вести наступление по французскому образцу и что оно скоро примет застывшие формы позиционной войны».
Единственно верным решением с оперативной точки зрения мог бы стать отвод основных частей Войска Польского на заранее подготовленный 600-километровый рубеж по берегам рек Бобр, Нарев, Висла и Сан. Однако это было признано невозможным, исходя из политических, экономических (на западе страны располагались основные промышленные объекты) и психологических соображений. А пожалуй, правильнее всего было бы реально оценить свои возможности и отдать Гитлеру «вольный город» Данциг.
Ранним утром 1 сентября германские моторизованные и танковые соединения, сбив части прикрытия, завязали бои с главными силами польской армии. Немецкая авиация, имевшая качественное и пятикратное численное превосходство, быстро завоевала господство в воздухе. Ее массированные налеты на административные центры, железнодорожные станции, основные транспортные магистрали и узлы связи затрудняли окончание мобилизации, срывали военные перевозки, лишали польское командование средств управления войсками. Оборона вдоль границы начала трещать и разваливаться уже на третий день войны.
На Северном фронте 4-я армия генерала Ганса фон Клюге рассекла армию «Поморье» генерала Владислава Бортновского на две части, и 4 сентября передовые части 19-го танкового корпуса Гейнца Гудериана достигли Вислы, захватив переправы у города Быдгощ. На следующий день левый фланг Клюге сомкнулся с правым флангом 3-й армии генерала Георга Кюхлера, наступавшей из Восточной Пруссии, и тем самым перерезал «польский коридор»; в образовавшемся котле армия «Поморье» потеряла треть своих сил, в плен попали 16 тысяч польских солдат. На направлении главного удара войска Кюхлера после ожесточенных боев захватили Млаву и проломили 30-километровую брешь в обороне армии «Модлин» генерала Пшедзимирского. Поляки начали отход за Вислу, пытаясь оторваться от преследования.
Стремительно развивались события на юго-западе Польши. На правом крыле группы армий «Юг» наступала 14-я армия генерала Вильгельма Листа, наносившая удар из Верхней Силезии в направлении Кракова. И здесь после прорыва танковых частей в ночь со 2 на 3 сентября армия «Краков» генерала Антония Шиллинга перешла в отступление на линию рек Нида и Дунаец, то есть на 100–170 километров, оставляя немцам Силезию и Краков.
На главном направлении 10-я армия генерала Вальтера фон Рейхенау ударила в стык между армиями «Краков» и армией «Лодзь», которой командовал генерал Юлиуш Руммель, и прорвала польскую оборону в районе Ченстоховы. В образовавшуюся брешь устремились германские подвижные соединения. Еще севернее позиции армии «Лодзь» взламывали соединения 8-й армии генерала Бласковица. Вечером 2 сентября Руммель приказал начать отход на запасные оборонительные рубежи. Однако немецкие танкисты успевали занимать их раньше, а массированные удары авиации завершали дезорганизацию обороны.
В то время как армия «Лодзь» вела тяжелые бои, армия «Познань» генерала Тадеуша Кутшебы практически бездействовала, если не считать лихого кавалерийского рейда «Великопольской бригады» на территорию Германии. Вдохновленный командарм собрался уже перейти в решительное наступление, но тут ситуация кардинально изменилась, и им был получен приказ на скорейший отвод своих войск.
Начиная с 3 сентября вся польская армия совершала ретираду к так называемой «главной позиции». Единственной приятной новостью в этот воскресный день стало предъявление Англией и Францией ультиматума правительству Третьего рейха, в котором от германской стороны требовалось в течение двух часов прекратить боевые действия против Польши и отвести войска к линии германо-польской границы. Немцы ультиматум проигнорировали. В Москве в это время состоялся интересный разговор между Вячеславом Молотовым и польским послом Вацлавом Гжибовским, имевшим указание официально проинформировать советское руководство о немецкой агрессии. «3 сентября я был принят Председателем Совета Народных Комиссаров господином Молотовым, – вспоминал Гжибовский. – Наша формулировка неспровоцированной агрессии, совершенной без объявления войны и во время проведения переговоров, не вызвала возражений с его стороны. Он признал, что немцы показали себя агрессорами, и спросил, рассчитываем ли мы на выступление Англии и Франции и когда мы его ожидаем. Я ответил, что не располагаю официальной информацией, однако предвижу объявление войны утром 4 сентября. Господин Молотов скептически усмехнулся и сказал: «Еще поглядим, господин посол…»
Союзники объявили войну Германии в 17.00 по берлинскому времени.
Французский главнокомандующий генерал Морис Гамелен прислал маршалу Рыдз-Смиглы телеграмму, в которой сообщал, что 4 сентября он начнет боевые действия на суше. Это внушало польскому командованию уверенность, что наступление союзников резко изменит стратегическую обстановку.
Гитлер, де-юре получивший таки войну на два фронта, немедленно заинтересовался вопросом: когда же в Польшу вступят советские войска? Он полагал, что эта акция автоматически сделает СССР его союзником, так как Англия и Франция будут вынуждены объявить войну и Советскому Союзу. Из Берлина в Москву полетела телеграмма с пометкой «Очень срочно!», подписанная Риббентропом:
«Мы безусловно надеемся окончательно разбить польскую армию в течение нескольких недель. Затем мы удержим под военной оккупацией районы, которые, как было установлено в Москве, входят в германскую сферу влияния. Однако понятно, что по военным соображениям нам придется затем действовать против тех польских военных сил, которые к тому времени будут находиться на польских территориях, входящих в русскую зону влияния.
…не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил в русской сфере влияния и со своей стороны оккупировала эту территорию. По нашим соображениям, это не только помогло бы нам, но также, в соответствии с московскими соглашениями, было бы и в советских интересах».
Сталин на эту удочку не попался. Он предпочитал помогать нацистам «подрывать капиталистическую систему», оставаясь «нейтральным», ни в коем случае это сотрудничество не афишируя. Согласно тайным договоренностям по радиосигналам из Минска самолеты Люфтваффе наводились на польские военно-промышленные объекты, германские суда находили убежище в мурманском порту, бесперебойно поступали в Германию из Советского Союза стратегическое сырье и материалы, в том числе закупленные в Англии и США (германская промышленность на треть зависела от заграничных поставок сырья, причем по таким материалам, как медь, олово, каучук, алюминий, зависимость от импорта составляла от 70 до 99 процентов). Однако вступать открыто в мировую войну пока было не в интересах «народов СССР», ведь у Кремля имелась еще возможность «маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались».
Ответ Молотова, датированный 5 сентября, гласил: «Советское правительство абсолютно согласно, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия». Но пока время для этого «неподходящее», а чрезмерная поспешность «может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов».