Страница 48 из 57
Дом 174 по Альзеггер-штрассе был небольшим, деревянным на бетонном фундаменте. Я позвонил у калитки, но никто не показался. Дом одиноко стоял на склоне. Я сел прямо на снег и стал ждать.
Через полчаса показалась пожилая женщина, поднимавшаяся в гору с сеткой продуктов. Я увидел ее еще издалека. Я сидел на сухом пушистом снегу, а она все приближалась. В сетке она несла овощи — оранжевую морковь, песочного цвета картофель — и пару пакетов.
Женщина была маленькой и сухонькой. На ней было серое пальто с обшарпанным каракулевым воротником, на голове — черный платок. Я поднялся:
— Госпожа Фуксбергер?
— Да. — Она недружелюбно глянула на меня. — Чего вам еще надо? Вчера двое из ваших уже были здесь.
Под ее взглядом я почувствовал себя неуютно:
— Госпожа Фуксбергер, я не из полиции.
— Нет? — Ее голос был высоким и тоненьким, как у больного ребенка. — Тогда извините. Но с тех пор как его взяли, они все ходят и ходят.
— Вашего мужа арестовали?
— Ну да. На прошлой неделе. Ко всем бедам еще и эта. А если вы не из полиции, чего вам здесь надо?
Я подумал, что хорошо было бы хлебнуть сейчас виски, и сказал:
— Я хотел сделать заказ вашему мужу. Речь идет о картинке…
Она испугалась. Ее лицо передернулось:
— Картинка? Не понимаю! Вы не здешний! Вы говорите не по-нашему! Вы рейхсдойчер[76]?
Рейхсдойчер… Словечко из лексикона венцев девятьсот тридцать восьмого.
— Да, я немец, госпожа Фуксбергер. Ваш муж и раньше имел дела с полицией?
Она скорбно кивнула.
— Это была афера с подделкой паспортов, да? Тогда еще в Вене были журналисты из имперской Германии…
— Господин Калмар, да! — Ее лицо доверительно смягчилось. — Хороший был человек, господин Калмар! Он тогда еще устроил моему мужу адвоката, который его вытащил.
— Именно, — подтвердил я. — Господин Калмар — мой друг. Это он прислал меня. Мне нужен паспорт.
— Боже, как не повезло! — Госпожа Фуксбергер расстроилась по-настоящему. — И они как раз взяли Евгения. Боже, Боже! А он-то всегда говорил, что если когда-нибудь понадобится что-то сделать для господина Калмара или его друга… — Она размахивала своей сеткой. — Что же нам теперь делать?
— Ваш муж все еще в полицейском участке?
— Ах нет, уже снова в предварительном заключении. На него еще с год нечего рассчитывать!
— Мне нужно срочно, госпожа Фуксбергер.
— Дайте-ка подумать… кто бы мог… — Она размышляла, сунув указательный палец в беззубый старческий рот. — …Да, Франц, он может… Но вам к нему нельзя… Сначала мне надо с ним поговорить, а потом уж он позвонит вам…
— Мне надо очень быстро!
— Ну вот поем и сразу поеду. Для друга господина Калмара мы все сделаем. Ну надо же, какая незадача, они, как назло, посадили моего старика!
2
— Алло?
— Добрый вечер, родная. Видишь, снова поздно. Я был в опере, а потом мы ужинали.
— И как Петра?
— В норме. Она выпила только граммов двести вина. И сразу после ужина я отвез ее домой.
— Что вы слушали?
— «Кавалер роз» с ужасающе толстой фельдмаршальшей. Терпеть не могу Гофмансталя[77]!
— Никто и не слушает в опере тексты.
— Вся постановка была в духе Гофмансталя. Но здание очень красивое. Послушай, у меня хорошие новости: сегодня днем у меня был художник.
— И?
— Все в порядке. Картинка будет еще на этой неделе. Ему надо три, в крайнем случае четыре дня.
— А потом ты приедешь ко мне?
— Сразу же.
— Господи, как хорошо! Знаешь, Пауль, я теперь совсем успокоилась и больше ничего не боюсь.
— К тебе хорошо относятся в отеле?
— Прелестно.
— Завтра утром я беру напрокат машину. Сын Петры живет недалеко от Вены в интернате. По средам она обычно навещает его. А завтра она занята на студии. Я пообещал привезти мальчика в Вену.
— А зубы Петра пока еще чистит сама?
— Еще три дня, любимая, только три дня.
— Или четыре.
— Или четыре. Но никак не пять.
3
Рекавинкель — так называлось местечко, поблизости от которого был расположен интернат. Это была деревня в Венском лесу, в часе езды от города.
Я выехал пораньше. Дорога была недавно расчищенной и гладкой. Иногда она шла лесом, иногда вдоль железнодорожного полотна западной ветки. Рельсы блестели на солнце, я то и дело посматривал на них, ведь через несколько дней я поеду по ним к Сибилле.
Интернат оказался большим домом со старомодной мебелью. Обои здесь были такими же темными, как и обстановка, а по стенам комнаты для посещений, в которой я ждал сына Петры, были развешены многочисленные оленьи рога. Из классных комнат сюда доносились детские голоса. Хор первоклашек трудился над таблицей умножения: трижды три — девять, четырежды четыре — шестнадцать, пятью пять — двадцать пять, шестью шест — тридцать шесть…
Дверь распахнулась, и молоденькая учительница ввела Томми:
— Вот, видишь, это дядя, который отвезет тебя к маме!
Томми с любопытством посмотрел на меня:
— А как тебя зовут?
Я назвал свое имя, и он подал мне руку. Он был мал и тонок для своего возраста. Круглое лицо с чувственными чертами и большие темные глаза. Густые каштановые волосы напоминали о том, что Томми пора к парикмахеру — на лоб спадал длинный завиток, который он постоянно смахивал.
— Учительница сказала, ты на машине?
— Да, Томми.
— Вот здорово! А можно, я сяду рядом с тобой?
— Конечно.
— Вечером вы привезете Томми обратно, господин Голланд?
— Да, — ответил я.
Томми важно шествовал рядом со мной по дому.
Как раз началась перемена, и дети толпились в коридорах.
— Привет, Томми, — окликнула его маленькая девочка.
Томми остановился и познакомил нас:
— Это Микки, а это мой дядя Пауль. Мы с ним поедем на машине в Вену.
— Ух ты! А можно посмотреть, как вы будете выезжать?
— Ясное дело! — великодушно разрешил Томми.
В машине он долго молчал и восторженно смотрел в окно. У него были красивые руки с тонкими запястьями. «Приятный ребенок», — подумал я.
В эти дни я чувствовал себя человеком, перед которым уже брезжит скорый отпуск. Каждый час приближал тот день, когда все будет позади. Каждый час приближал меня к Сибилле.
В деревне я остановился у магазина:
— Купим тебе шоколадку.
— Ну, не знаю… — заколебался Томми.
— В чем дело? Ты не любишь шоколад?
— Люблю… Но, если мама спросит, скажи ей, что я у тебя не выпрашивал!
Он был хорошо воспитанный, славный мальчик. Когда мы поехали дальше, он с самозабвением принялся за свой шоколад:
— Молочный с орехами — самый вкусный на свете!
— Да, помнится. — Я потягивал черную сигару и чувствовал себя прекрасно. — Ты радуешься встрече с мамой?
— Конечно, очень! А ты давно ее знаешь?
— Не слишком.
— Ты женишься на ней?
— Твоя мама уже замужем.
— Нет.
— Да, Томми, да! Она сама мне об этом сказала. Твой отец живет в Париже.
Его лицо помрачнело:
— Это тебе тоже сказала мама?
— Да, Томми.
— А еще она тебе сказала, что он крупный архитектор?
— Да…
— И что они были счастливы?
— Да…
— И что он нам всегда присылает деньги?
— И это тоже…
— Все это враки!
— Что?
— Она всегда это рассказывает. Я думаю, ей просто стыдно. Но я знаю правду! Знаю, как все было на самом деле, когда отец еще жил с нами. Скандалы, одни скандалы! И никаких денег!
Его маленькое личико подергивалось, он даже забыл о шоколаде:
— Крупный архитектор! В интернате мне ребята показали фотографию из одного журнала. На ней был мой отец и эта актриса, с которой он изменяет маме!
— Ты видел фотографию?
— Да. Я даже вырвал ее. Она лежит в моей коробке с игрушками под кроватью. Мой отец — самый подлый человек на свете! Я больше никогда не хочу его видеть! Никогда!
76
От нем. Reichsdeutscher — имперский немец. (Прим. пер.)
77
Гуго фон Гофмансталь (1874–1929) — австрийский писатель и либреттист, создавал произведения в духе неоромантизма и символизма. (Прим. ред.)