Да. Нет. Не знаю

– Я изучаю «предложение». Между прочим, законы управления экономикой твоему отцу тоже известны. И я хочу тебе сказать, детка, их «предложение» не отвечает моему «спросу». Из чего я делаю вывод, что у нас с тобой, а точнее, у тебя конкурентная среда не сформирована.

– Папа, мы не на ярмарке, – вспылила Аурика. – Ты смотришь на этих девочек так, словно собираешься их съесть с потрохами.

– Да ты что?! – притворно изумился Георгий Константинович. – Неужели я выгляжу таким кровожадным? На самом деле это моя гордость превращает меня в надменного старика.

– Ты не старик! – запротестовала девушка.

– Рядом с тобой – нет. Рядом с тобой – я молодой и красивый. Немного полноват, но моему костюму это нисколько не мешает.

– Потому что ты – Одобеску, – подыграла отцу Аурика и повисла на его руке.

На статную пару оборачивались прохожие, сидевшие на скамейках провожали их взглядом, про себя сочиняя невообразимые истории их знакомства, в которых внешнее сходство – это знак судьбы.

– Пройдемся по Тверской, – предложил Георгий Константинович, используя старомосковское название улицы, и поцеловал дочери руку, подмигивая одним глазом. Аурика не возражала: «Играть так играть», – разрешила она сама себе и любовно провела рукой по отцовским волосам.

– Не дразни гусей, Золотинка, – прошептал ей Одобеску и, выпрямившись, одарил ее восхищенным взглядом.

«Красиво!» – призналась себе девушка и, преисполненная благодарности отцу, величаво пошла рядом, отбросив от себя двусмысленные впечатления последнего месяца жизни. Они лишние.

Спустя много долгих лет резкая в своих выводах Аурика Георгиевна заявила своим дочерям о том, что ее удачная женская жизнь – это результат мудрого воспитания Георгия Константиновича, чего не скажешь о них – четырех девицах Коротич.

– Как ты можешь?! – возмутилась старшая, Наталья, усмотрев в материнских словах неуважение к своему отцу, Михаилу Кондратьевичу. – Папа нас всегда поддерживал.

– Вас поддерживал, – надменно изрекла перевалившая семидесятилетний рубеж седовласая и очень полная Аурика, – а меня мой папа держал и удержал. Это, скажу я вам, не одно и то же. И вот в итоге – у меня счастливая женская судьба, а у вас что?

– Ты сама не понимаешь, что говоришь! – кричала на мать Наталья Михайловна, и за спиной у нее сверкали глазами три остальные сестры Коротич.

Об этом же в свое время беседовал с дочерью и барон Одобеску, периодически намекавший своему любимому дитя на ее удивительную неспособность усваивать жизненный опыт.

– Аурика Георгиевна, – покрикивал он. – Вас жизнь не учит! Отчего вам нравится наступать на грабли с завидным упорством?

– Потому что он меня бесит! – рычала разгневанная дочь, в очередной раз выгнав из дома тихого Коротича.

– Вы – хамка, дитя мое!

– А ты сводник! – не оставалась в долгу Аурика и, захлебываясь, глотала воду, пытаясь успокоить пересохшее от возмущения горло.

– Потрудитесь уйти к себе! – не выдерживал Георгий Константинович, хватаясь за сердце.

– Вот только не надо! Не надо показывать, что я довела тебя до сердечного приступа, – визжала младшая Одобеску, размахивая руками, но требованию отца подчинялась безоговорочно. Однако, не дойдя до своего убежища, ныряла в Глашину комнату:

– Няня, ему, наверное, плохо. Вечно доведет себя, а потом я виновата! Накапай ему чего-нибудь сердечного.

Глашу дважды просить не было никакой необходимости: на прикроватной тумбочке в узкой граненого голубого стекла водочной рюмке уже благоухали разведенные в воде капли Зеленина, количество которых менялось в зависимости от накала страстей. Сегодня их было тридцать.

– Отнеси скорее! – торопила Аурика, и Глаша сломя голову неслась к Георгию Константиновичу, расхаживающему по гостиной взад и вперед.

– Спасибо, – не глядя, протягивал он руку и залпом опрокидывал в себя волшебное зелье.

«Сдался ему этот Коротич!» – бунтовала у себя в комнате строптивая Золотинка.

– Не хочет – не надо! – бушевал Георгий Константинович и через минуту стучался в комнату к дочери со словами примирения.

– Нельзя! – отказывалась общаться Аурика и проклинала тот день, когда отправилась искать пропавшего Коротича в студенческое общежитие.

К этому шагу ее подтолкнуло не столько желание встретиться со старым товарищем, сколько потребность угодить отцу, открывшемуся ей в тот знаменательный августовский вечер совершенно с неожиданной стороны. И еще ей было до крайности любопытно, в чем кроется секрет отцовской привязанности к самому неинтересному, как она думала, и скучному из ее ухажеров. Аурика по-прежнему продолжала считать, что Коротич – редкостный зануда, навевающий тоску на всех, кто появляется в его поле зрения. Тоски, по мнению Аурики, вокруг и так было предостаточно, но, если отец так хочет, она вернет Коротича на место, чего бы ей это ни стоило.

Знай Миша о том, какие мысли роились в кудрявой голове драгоценной Золотинки, он не потрудился бы даже спуститься с испачканных побелкой козел, чтобы поприветствовать гостью. Но неожиданное появление Аурики в стенах ремонтируемого к учебному году общежития обезоружило будущего математика, так и застывшего с малярной кистью в руках.

– Коротич! Слезай, – приказало ему заметно пополневшее за то время, что они не виделись, божество. – Куда ты делся?

– У меня были дела, – растерялся Миша и послушно спрыгнул с шатких козел.

– Это не дает тебе права исчезать без предупреждения, – пожурила его Аурика, воодушевленная тем, как реагирует на нее это «чудо» с заляпанной краской газетой на голове. – Что у тебя случилось?

– С каких это пор ты стала интересоваться происходящим вокруг?! – неожиданно для нее не остался в долгу заметно осунувшийся Коротич.

– Это не я, – вспыхнула Аурика. – Папа хотел тебя видеть. Ему, видишь ли, не хватает партнера для игры в шахматы.

– Передай Георгию Константиновичу, что я обязательно его навещу.

– И все? – у Аурики странно сжалось внутри.

– А что еще? – потемнел лицом Миша.

Девушка разочарованно промолчала, чувствуя определенную враждебность в свой адрес:

– Глаша тоже о тебе все время спрашивает, – произнесла она через минуту.

– Спасибо ей, – только и ответил Миша и опустил голову.

– Слушай, Коротич, – вдруг смилостивилась Аурика. – Ну, я понимаю, что ты на меня обижен. Но ведь это не я исчезла в неизвестном направлении.

– Если бы исчезла ты, мне, правда, было бы легче.

– Чего? – Аурика не поверила своим ушам.

– Мне было бы легче, – еле выдавил из себя Коротич и снова опустил голову, словно стыдясь собственной смелости.

– Да что это такое происходит?! – возмутилась она и подошла к нему ближе. Парень отшатнулся, ударившись спиной о деревянную конструкцию. – Что ты от меня шарахаешься?! Я что, такая страшная?!

– Ты красивая, – выдохнул Миша и смутился.

– Т-т-ты, т-т-ты, – начала заикаться Аурика и автоматически сделала вперед еще один шаг.

– У меня отец умер, – буднично сообщил Коротич и все так же, не поднимая головы, переступил с ноги на ногу.

– Ка-а-ак? – ахнула Аурика и неожиданно для себя искренно огорчилась. – Давно?

– Скоро месяц.

– А почему же ты не сказал?

– А зачем?

– Ну, мы вроде как товарищи, – замялась девушка.

– Мы не товарищи с тобой, Аурика, – грустно улыбнулся Миша и покраснел. – Никогда не были. И не будем, – поторопился добавить он.

– Мне очень жаль, – протянула она к нему руку и как-то очень по-доброму коснулась его плеча.

– Испачкаешься, – буркнул Коротич и отодвинулся в сторону.

– Ну и ладно, – чуть слышно произнесла Аурика. – Ничего страшного.

– Точно.

– Придешь?

– К Георгию Константиновичу? – уточнил Миша, страстно желая услышать в ответ, что не только к Георгию Константиновичу. Аурика, набычившись, молчала, почувствовав, чего от нее хочет Коротич. И ей хотелось сказать, что не только к нему, но дурацкая девичья гордость не давала ей раскрыть рта. С Мишей у нее не было связано никаких приятных воспоминаний. Наоборот – одно раздражение от его скованности и не по возрасту присутствующей стеснительности. Да и потом, он даже внешне не был ей приятен: блеклый, словно пылью подернутый. Но все равно его было жалко, и Аурика выдавила из себя: