Страница 3 из 10
Как богиня могла так поступить?! Как она могла убить Филомелу?! Афродита, прекрасная и милосердная, щедрая и пылкая богиня любви, – почему она столь сурово наказала Филомелу за такую ерунду, как зачатие младенца без брачного венца? Да не счесть, сколько таких младенцев рождается на свет! Разве это преступление? А вот сама Афродита – дитя преступления, дитя отцеубийства! Всем известно, что она родилась, когда Гея, владычица земли и прародительница богов, возмутилась против своего жестокого и неутомимого супруга Урана. Она призвала на помощь сыновей, однако вступиться за мать решился только Крон. И однажды, когда Уран явился ночью, чтобы совокупиться с женой, Крон отсек ему серпом детородный орган и отбросил его в море! Долгое время член носился по волнам, и вот из белой морской пены, сдобренной семенем Урана, восстала Афродита Анадиомена – Пенорожденная…
Доркион сидела на берегу источника, на том месте, где сухая земля впитала кровь Филомелы, с ненавистью смотрела на воду и проклинала богиню, которая обездолила ее. Сердце девочки ожесточилось, и она ничуть не опасалась, что совершает святотатство, а потому может понести суровую кару.
Внезапно до нее донесся нежный женский голос, напевающий:
Доркион так и ахнула. Она знала эти слова с первых дней жизни, ведь это была любимая песня Фтеро и Филомелы! Неужели дух одной из них явился ее утешить?
Но нет, это был не дух. К Доркион приближалась женщина в белом одеянии. Она была высока ростом и стройна, тело ее маняще покачивалось при ходьбе, а больше ничего нельзя было сказать о ее внешности, ибо лицо ее закрывала кальма – легкое покрывало, словно в знак траура или печали. Доркион никогда не видела эту женщину прежде.
Может быть, это одна из тех, которые прибыли сюда, чтобы излечиться? Может быть, лицо ее изуродовано проказой или изранено, поэтому она прячет его от людей?
Стоило Доркион так подумать, как до нее донесся чуть слышный смешок, словно незнакомке непостижимым образом стали ведомы мысли девочки.
В самом деле смешно – при таком-то сложении она должна быть невероятной красавицей!
Доркион хотела заговорить с незнакомкой, поздороваться, однако странное смущение сковало ее. И трепет охватил: не то страх, не то восхищение, которое отнимало речь. Доркион не видела ее глаз под покрывалом, но ощущала испытующий взгляд.
Наконец незнакомка нарушила молчание.
– Что ты делаешь здесь, около источника Афродиты, дитя? – спросила она самым мелодичным на свете голосом, и Доркион стало понятно, что пела и в самом деле она. – Почему на лице твоем столько горя, а глаза полны слез?
– Я оплакиваю свою тетушку, которая погибла на этом месте по вине Афродиты, и я оплакиваю себя, потому что осталась одна на белом свете, – ответила Доркион.
– Разве у тебя нет ни отца, ни матери? – участливо спросила женщина.
– Мать давно умерла. А отец… я сама не знаю, есть он или нет. Быть может, его давно накрыла морская волна. А может быть, он и думать забыл обо мне и о том, что обещал забрать меня отсюда и увезти в Афины.
– Афины… – задумчиво повторила незнакомка. – Ну что же, славное место. Оно понравится тебе, но еще больше понравится Коринф: ведь там воздвигнут великолепный храм Афродиты, в котором ты будешь служить.
На какой-то миг Доркион онемела от изумления.
– Я буду служить в храме Афродиты?! – кое-как выговорила она. – Откуда ты знаешь, госпожа? Разве ты вещая пророчица и видишь мое будущее?
– Я вижу твое будущее, – кивнула незнакомка, – а кроме того, всем известно, что Лахезис, одна из тех сестер-мойр, что прядут нити людских жизней, назначает каждому человеку жребий еще до его рождения. И бессмысленно пытаться изменить его. Что предназначено, то и сбудется, а все, что может помешать исполнению жребия, будет сметено с пути человека, даже если он обольется слезами и проклянет неумолимых богов. Путь жизни долог и богат впечатлениями. Каждое событие кажется необыкновенным, каждая радость – ослепительной, каждое горе – неодолимым, однако, оглянувшись назад, человек видит лишь неразличимую пыль забвения – и продолжает идти вперед.
Доркион растерялась. Речи незнакомки были слишком мудрены для нее, как и некоторые рассказы отца о богах и их замыслах, но она изо всех сил пыталась проникнуть в их смысл.
– Все, что может помешать исполнению предначертания, будет сметено с его пути… – повторила она то, что поразило ее больше всего.
Женщина кивнула, и Доркион снова ощутила ее внимательный, настойчивый взгляд сквозь покрывало.
Доркион напряженно размышляла. Отец обещал вернуться и забрать ее с собой в Афины. Но взял ли бы он и Филомелу с ребенком? Может статься, что нет, а значит, и Доркион пришлось бы остаться на Икарии: ведь она не бросила бы тетушку и ее дитя ни за что на свете! Значит, если ей в самом деле предначертано уехать в дальние края, то любовь и жалость к Филомеле могли бы помешать исполнению этого предначертания. И тогда выходит, что и вправду Филомела была кем-то сметена с пути Доркион, чтобы расчистить его…
От этой мысли стало жутко. Доркион не хотела таких жертв! Она готова была отдать все на свете, чтобы ей не выпадало такого жестокого жребия, однако всем известно, что бороться с волей богов бессмысленно, да и невозможно. С нею необходимо смиряться и следовать своей стезей покорно, ибо иначе твой жребий будет влачить тебя по жизни, как буколой тащит упрямую буйволицу, да еще и нахлестывает ее.
Значит, следует смириться со смертью Филомелы. Нет, Доркион никогда не перестанет оплакивать ее, но нужно думать и о себе, нужно смотреть в будущее и с надеждой ждать отца. Рано или поздно он приедет, увезет Доркион, она увидит Афины и Коринф, где поклоняются Афродите…
Имя богини уже не вызывало той ненависти, которую Доркион чувствовала несколько мгновений назад. Что уже случилось, то уже случилось! Даже боги следуют воле рока, жребию, назначенному Лахезис, даже Зевс подчиняется судьбе, хоть он и зовется Мойрагетом – водителем и отцом мойр! Где уж какой-то девчонке тягаться со своей участью!
Доркион покорно вздохнула – и впервые с тех пор, как узнала о смерти Филомелы, ощутила, что путы ожесточения, стянувшие ее душу и сердце, ослабели. Она поднялась, подошла к источнику и смыла его водой жесткую корку соли, которая покрыла ее лицо от пролитых слез.
Перевела дыхание и обернулась к женщине, чтобы поблагодарить ее. Но никого не было рядом.
Доркион решила, что незнакомка ушла в селение, побежала туда, но и там никто не видел ее и не слышал о ней.
– Где ты встретила эту госпожу? – спросила одна древняя старуха, которая всегда была добра к девочке.
– Около источника Афродиты, – ответила Доркион.
Старуха прищурилась:
– В прежние времена богиня иногда являлась людям около своего источника. Но я давненько не слышала об этом…
Доркион опустила глаза, чтобы скрыть восторг, который, наверное, показался бы людям смешным. Чтобы ей, заброшенной сироте, явилась Афродита?! Конечно, такого не могло случиться. Но даже сама мысль об этом была отрадной!
А время то еле тащилось, словно ленивая буйволица, то мчалось вперед, будто глупая коза. Доркион росла и взрослела. Жизнь ее складывалась не совсем так, как виделось ей в ее безотрадных размышлениях. Она не жила скудными подачками натужного милосердия: община определила девушку зарабатывать свой хлеб, помогая пастухам. Одним из них был Агазон – отец Орестеса, старинного приятеля, а вернее, неприятеля Доркион. Имя Агазона не зря значило – хороший: он и вправду был очень добр к девушке и, когда мог, защищал ее от этого драчливого забияки – своего сына.
– Не иначе, тебя в самом деле породили ореады – владычицы гор! – однажды в сердцах крикнула Доркион, потирая синяк, который ей поставил Орестес. – У тебя кулаки бьют крепче, чем камни, которые срываются со склонов!