Страница 16 из 31
С тех пор как Пэгги побывала здесь утром, комната сильно изменилась. Кровать отодвинута от стены, столик с медикаментами у самого изголовья. Видно, так сподручнее оказывать помощь. Высоко поднятые подушки, смятые простыни, спина сиделки, склонившейся над судорожно вздымающимся телом…
— Кто-нибудь, быстро! Подержите голову, — распорядилась Глория Стоун. — Как только я даю кислород, она отбрасывает трубку.
— Миссис Макинрой, миссис Макинрой, пожалуйста, успокойтесь. — Пэгги старалась изо всех сил помочь медсестре. — Это кислород, вам станет легче. Вы слышите меня?..
Внезапно больная успокоилась и затихла. Не выпуская из рук кислородную подушку и не оборачиваясь, медсестра бросила через плечо:
— Миссис Морден, срочно вызывайте врача. Скажите… ну вы знаете, что сказать. И сразу возвращайтесь, прошу вас.
— Чем еще я могу помочь? — тихо спросила Пэгги. Она больше не придерживала голову миссис Макинрой, только поглаживала тоненькую, как веточка, руку.
— Когда миссис Морден вернется, нужно позвонить Брюсу, он сегодня ночует дома. Пусть сюда поднимется Энн, это было бы кстати. — Глория Стоун, следя за секундной стрелкой часов, измеряла пульс. — Чудо, если она продержится ночь, — печально пробормотала сиделка.
Экономка появилась довольно быстро. Сокрушаясь, сообщила, что самого доктора не застала, он где-то на вызове, но ей обещали сразу его разыскать. Медсестра распорядилась разогреть воду для грелок, и Джесси Морден снова поспешила вниз, а Пэгги — звонить Брюсу.
Она вышла в гостиную рядом, подошла к конторке, где стоял телефон и часы. Было только десять, а ей казалось, давно наступила глубокая ночь. У аппарата лежал листок с аккуратно написанным списком телефонов. Пэгги нашла нужный. Знакомый голос девушка узнала сразу.
— Брюс, говорит Пэгги Макинрой. Медсестра просит вас срочно приехать.
— Уже еду, — отозвался Брюс, почувствовавший неладное. — Вы уж держитесь, прошу вас.
Пэгги положила трубку. Как же она благодарна ему за ободряющие слова, в которых сейчас так нуждалась.
Следующее, что предстояло сделать, — позвать Энн. Но сколько ни стучала в дверь, никто не отозвался. Неужели так крепко спит? Пэгги решила пройти через ванную, соединявшую их комнаты. Уже на пороге до нее донеслись всхлипывания.
— Энн, нельзя так распускаться. Оденьтесь и поднимитесь наверх. Вашей матери плохо. Сейчас любые руки в помощь.
— Нет, нет, я боюсь, — донесся глухой жалобный плач из-под одеяла, которым Энн накрылась с головой. — Я знаю, она умирает. Оставьте меня. Мне жутко, когда вижу покойников…
— Энн, ведь там ваша мать. — Пэгги села на край кровати, погладила девушку по волосам. — Побудьте с ней хоть немного — это так важно в критическом состоянии.
— Нет, пожалуйста, не просите меня. — Энн была на грани истерики.
— Хорошо, — сказала Пэгги, поднимаясь. — Я им что-нибудь скажу. Вам действительно… не нужно приходить.
Когда она вернулась, медсестра попросила сменить ее у постели, чтобы приготовить очередную инъекцию.
Пэгги присела рядом на стул, осторожно взяла руки миссис Макинрой в свои, стараясь согреть их. В голове был полный сумбур. Она чувствовала к умирающей женщине не просто жалость. Бесконечная нежность сжимала сердце, горячие слезы навертывались на глаза, как только она останавливала взгляд на изможденном, когда-то красивом лице, белевшем на подушке. Ей пришлось наклониться к самым губам больной, когда та, с трудом преодолевая удушье, мучившее ее, прошептала:
— Мне жаль, деточка…
В полубессознательном состоянии женщина вновь и вновь повторяла какие-то слова, в которых можно было уловить только «деточка»…
— Все будет хорошо, — пыталась успокоить Пэгги умирающую. — Все будет хорошо. Вы поправитесь, встанете на ноги, мы пойдем вместе в сад…
Казалось, время замедлило свой ход. Умиротворяющий голос Пэгги был ровен. Будто под гипнозом больная затихла, дыхание стало спокойней, пальцы выпустили руки девушки. Она смогла наконец выпрямить затекшую спину.
Шум и голоса в соседней комнате вернули Пэгги к реальности. Вслед за медсестрой на пороге появился врач. Догадаться нетрудно — у него были повадки типичного провинциального доктора. Саквояж, мешковатый старый коричневый костюм со следами сигарного пепла на ярком галстуке, старомодные очки на носу, мелкая, семенящая походка.
— Всем лучше уйти. Благодарю за участие, теперь позвольте нам с Глорией заняться нашей работой, — распорядился он.
Пэгги встала. В соседней гостиной на софе сидела миссис Морден, у двери стоял Брюс. Он выглядел именно так, как она и предполагала, — небритый, мрачный, в наскоро напяленном домашнем свитере. Пэгги понимала, что полностью расклеилась, но ей было все равно. Неровными шагами пересекла комнату и кинулась ему на грудь. Она не думала о приличиях, о том, как со стороны выглядит такой порыв. Надежная опора — вот что ей нужно сейчас больше всего на свете. Безудержные слезы катились у нее по щекам. Мысленно она вся была там, у постели умирающей, и никакие проступки матери, вычеркнувшей ее из своей жизни, уже не имели для Пэгги значения. Она моя мать, и я не могу не горевать о той, чьи часы сочтены…
— Эй, — прошептал Брюс, крепко прижимая девушку к себе. — Выплачьтесь как следует.
Потом они втроем — миссис Морден, Пэгги и Брюс — долго сидели на кухне. Экономка отпаивала девушку горячим чаем. Он не помог. Позвякивание ложек, казавшееся чересчур громким, только раздражало. Брюс закурил. Обычно не выносившая сигаретный дым, Пэгги теперь вдыхала его с удовольствием. Аромат табака отбивал запах лекарств, преследовавший ее.
Часы в холле пробили три, и с последним ударом в кухню вошел доктор. Брюс вопросительно посмотрел.
— Мне жаль, но я больше ничем не могу помочь. Она зовет дочь.
Брюс осторожно тронул Пэгги за плечо.
— Ей нужна не я. Она хочет видеть Энн, — взмолилась Пэгги.
— Нет, — тихо сказал доктор. — Она определенно сказала, что хочет видеть вас. Поднимитесь наверх, пожалуйста.
Как сомнамбула Пэгги миновала холл, потом лестницу, длинный тускло освещенный коридор, в конце которого нестерпимо ярко светился проем распахнутой двери.
— Входите, — тихо сказала Глория Стоун. — Она все время вас спрашивает.
Миссис Макинрой нельзя было узнать. Щеки ввалились, глаза запали, кислородная трубка, приклеенная пластырем, оттянула губу и обнажила зубы.
— Я здесь… ма…
Больная открыла глаза, шевельнула рукой. Пэгги поймала ее прежде, чем та успела упасть обратно на постель, ощутила мимолетное пожатие. Не сильное, но все же достаточно ясное. Наконец шевельнулись губы и раздался не голос, а шелест:
— Пэгги?
— Да… ма… Я здесь.
Голос стал сильнее, отчетливей.
— Где Стив?
— Я… — Застигнутая врасплох, девушка не знала, что сказать. — Он в Нью-Йорке, ма…
— Хоть ты здесь. — Снова наступила пауза. Умирающая судорожно вдохнула кислород. — Я перед тобой виновата, деточка…
— Все в прошлом, — пробормотала Пэгги. — Забудь… Тебе нельзя много разговаривать.
Голова на подушке чуть приподнялась, как будто больная хотела смотреть глаза в глаза.
— Мы оба — Стив и я — виноваты…
— Теперь неважно, ма… Кто из людей без греха?
— Нет, я согрешила больше других. Ты знаешь, что я обнаружила в проклятом Париже, когда осталась одна? Я поняла, как люблю твоего отца…
— А он, думаю, никогда не переставал тебя любить, ма… Какой замечательный портрет он нарисовал, где ты с собакой на траве.
Женщина тяжко вздохнула, явно собираясь с силами.
— А ты, Пэгги? Ты… ты можешь меня…
— Ма… я все простила.
— Я слышала, доктор сказал, я умираю.
— Даже врачи ошибаются, — горячо воскликнула Пэгги.
— Но не в этот раз. Хочу, чтобы нас похоронили рядом, когда придет время Стива. Обещаешь?
Такая просьба сулит почти непреодолимые проблемы, с горечью подумала Пэгги. Отец похоронен в Нью-Йорке на кладбище Поттерс-Филд, ее прах упокоится в Реджвуде, и ничего уже не изменить, однако вслух сказала: