Джон Кеннеди

Но они не преодолели (и не могли преодолеть) одну из самых больших трудностей. Кеннеди был президентом в период, когда для Америки ничто не представлялось невозможным, когда казалось вероятным долететь до Луны в прямом и переносном смысле, а обязанностью президента и его жены — сделать Белый дом местом для празднования великих достижений в науке и искусстве и руководить высшим обществом в его роскошных развлечения. Наилучшим выражением духа Америки и президентства было приглашение к Кеннеди нобелевских лауреатов западного полушария на обед, когда он заметил: «Я считаю, что это самое выдающееся собрание талантов, человеческого знания, которое когда-либо собиралось в Белом доме, исключая времена, когда Томас Джефферсон обедал один»[350]. Но что следовало делать Америке с Ли Освальдом, безгласным, плохо образованным неудачником, с его особым пристрастием к Карлу Марксу и русскому языку, склонностью бить свою жену, когда она сидела без работы, в то время как у него самого было мало шансов ее получить?

Строгие законы, касающиеся оружия, несомненно, в итоге снизили опасное число убийств в Америке, хотя такие люди, как Освальд, если хотели, всегда могли вооружиться. Секретная служба и ФБР с 1963 года научились защищать президента, хотя Джеральду Форду и Рональду Рейгану едва удалось избежать покушения, что показывает, сколь многое еще будет оставаться вне контроля полиции; но это необязательное замечание. Не имеет значения и то, относились ли Освальд и Руби к низшему классу: они таковыми не были. Но печальные истории их жизни ведут нас к правде, о которой повествовали великие писатели — например, Г. Дж. Уэллс в «Машине времени», Урсула Ле Гуин в «Уходящих из Омелы» — это прославление западной цивилизации покоится на человеческом отчаянии, которое может смягчить лишь простая человеческая доброта (хотя Освальд это тоже отвергал) и на что вряд ли способно политическое действие. Освальд очень легко отчаялся в Америке, а Руби очень настойчиво цеплялся за свои фантазии, но никакая мыслимая политика не могла их спасти, или миллионы таких, как они, от обступавших обстоятельств. Представления о Кеннеди у них были сильно ограничены, со дна ямы он казался им жестоким обманом.

Ни один практичный политик, и менее всего лишенный иллюзий Джек Кеннеди, не надеялся создать совершенное общество. Все следовало делать на ходу, положение можно было спасти от худшего, и могли быть сделаны лишь некоторые реальные улучшения. Такова действительность. Но демократические политики все время удерживались от раздачи больших обещаний. Побуждение раздавать пустые обещания, необоснованная уверенность, что сегодняшняя политическая панацея раскроет секрет немедленного и вечного счастья, соблазн поверить во всемогущество политики — этим переболели все, как русские, британцы и китайцы, так и американцы. В результате насущные проблемы неизбежно отвергались, игнорировались или в лучшем случае преуменьшались. И Кеннеди с его приверженцами не избежал этой ловушки.

70-е годы были более кризисными, чем 60-е, из-за нефтяного краха, скачущей инфляции, поражения во Вьетнаме и уотергейтского скандала. Основы американской политики, установившиеся после Большой депрессии, были поколеблены, и реакция политиков была явно неадекватной. Джеральд Форд, консерватор старой школы, придерживаясь своего кредо, наложил вето на билль, выделяющий средства, справа и слева, и проиграл выборы 1976 года. Джимми Картер, чья благопристойность иногда достигала святости, верно определил, что американское общество заболевает, но ложно предположил, что этому может помочь практика христианства: его взаимоотношения с конгрессом складывалась не так успешно, как у его предшественника, а его внешняя политика потерпела полный провал. Его чутко-тревожная интеллигентность не была тем, чего хотел народ, и в 1980 году его заменили на Рональда Рейгана, который во многих отношениях блестяще продолжил традицию Кеннеди. Снова Голливуд пришел в Вашинггон, снова началась большие траты и блестящие приемы (хотя самому Рейгану нравилось уходить с них рано), снова декларируемая приверженность к бережливости правительства сочеталась с быстрым ростом дефицита средств, снова Соединенные Штаты стремились к миру, готовясь к войне. Проблема была в излишнем перебарщивании: чувство меры, никогда особенно серьезно не присутствовавшее во времени Кеннеди, теперь было окончательно позабыто; федеральные финансы находились в расстроенном состоянии, из которого они было выбрались, и неравенство между богатыми и бедными, о чем сожалел Кеннеди, но которое его не затрагивало, теперь одобрительно поощрялось и праздновалось. Рейган хотел, чтобы Соединенные Штаты вновь обрели благополучие (желанием Кеннеди было побудить Соединенные Штаты двигаться), и его методом стало реагировать улыбкой на каждую проблему. Это была пугающая карикатура на стиль Кеннеди; он подвигал общество к коррупции, в то время как Кеннеди старался облагородить его, но, как и любая хорошая карикатура, содержала частицу правды. Алчность и беспечность времен Рейгана, казалось, говорила: «Какая разница? Ешь, пей и веселись, а бедными вы всегда успеете стать». Руководство Кеннеди (как и все политическое руководство), согласно его взглядам, никогда не должно было дойти до уровня блестящего шоу: реальность была и есть тем миром, который вмещает в себя борьбу с ее поражениями и удачами и в котором есть место и беднякам возле Сити-холла.

Пессимист может счесть эти строки правдивыми, но Соединенные Штаты были созданы не пессимистами. Рейган был оптимистом. Джордж Буш совершенно неверно рассчитал цену за переизбрание, которое открыло путь человеку, подавшему себя как полного надежд, активного, простого парня и объявившего себя наследником Кеннеди. Билл Клинтон тоже хотел, чтобы Америка снова двигалась в направлении школьной клятвы о преданности, которая обещает «свободу и справедливость для всех». Он пришел к власти, когда требовалось решать многие проблемы, с которыми столкнулся Кеннеди, имея очень ограниченные ресурсы: многое было растрачено с 1963 года и не поддавалось восстановлению. Популистский южный стиль Клинтона во время предвыборной кампании сильно отличался от гарвардской элегантности Кеннеди, но пришелся и ко времени, и к Клинтону как человеку; смешение высоких надежд и низкой политики было вполне в духе традиций. К несчастью, на посту президента Клинтон показал себя гораздо менее умелым пилотом, чем Кеннеди, и конгресс был менее надежным партнером в работе с правительством, чем в 1961–1963 годах. До сих пор неясно, истощился ли динамизм президентства и американской демократии.

Что в свое время демонстрировал Кеннеди? Что он изменил? В сфере американской внешней политики и международных отношений, должно быть, не очень много. И это не столь плохо. К чести Кеннеди надо сказать, что проблемами, которые он унаследовал, он занимался до самой смерти. Он сделал несколько ошибок и не нанес сколько-нибудь серьезного вреда — похвала, которую можно выразить не всякому президенту Соединенных Штатов. Он был удачлив — в том, что Бей-оф-Пигз не привел к чему-то худшему, что ракетный кризис успешно разрешился, возможно, в том, что ему не пришлось увидеть вьетнамскую проблему во всей ее полноте. И во всех областях американской дипломатической активности он проявил себя таким же исполнительным, умным, трудолюбивым, здравомыслящим, быстро схватывающим суть дела. Американские сила и престиж не пострадали и в дни его смерти — возможно, по сравнению с годами Эйзенхауэра, они даже были выше. Корпус мира и Договор о запрещении ядерных испытании оставались ценными достижениями независимо от времени. В период, отведенный ему, он вряд ли мог сделать больше; вероятно, в 60-е годы это было и невозможно. И снова параллель с Рональдом Рейганом оказывается поучительной. Оба президента начали драматичное наращивание вооружений и оба проявили решительность, противостоя тому, что они наблюдали в советском авантюризме; оба, по мере того как Москва усваивала их уроки, стремились построить прочный мир и побудить людей к этому. Но в 1963 году Хрущев сам оказался в более сложном положении, чем Горбачев в 1988-м, и ни он, ни его окружение не хотели примириться с поражением и разгромом. «Холодная война» не окончилась бы в 60-х годах, даже если бы Кеннеди остался жив.

350

ПД ii. С. 347: заметки на обеде в честь нобелевских лауреатов Западного полушария, 29 апреля 1962 г.