Аносов

Эта мысль казалась совсем несуразной.

— Как же ее перегородишь! Нева любую преграду в одну секунду снесет. Это тебе не уральская речушка, — отвечали петербуржцы.

— Тоже сказали — уральские речушки! По-вашему, Кама тоже речушка?!

— Однако ее не перегородили.

Но тут опять вмешивался Павел. Он авторитетно заявлял, что главная сила вовсе не в воде, а в паре.

— Вы, может, слыхали о Ползунове, он машину придумал, что паром действует. Только таких машин еще мало, а скоро их будет много. Так дедушка говорил. Он сам такую машину строит. Но чтобы делать такие машины, много железа требуется…

Это были первые беседы о горном деле и технике. Так прошел первый год учебы. На каникулах в корпусе почти никого не осталось. Аносовы мечтали о том, чтобы поехать на лето к деду, но не пришлось.

А осенью, вскоре после начала занятий в корпусе, заболел Василий. Спустя несколько дней он умер.

В делах канцелярии Горного кадетского корпуса сохранился краткий и довольно безграмотный рапорт. В нем написано:

«Воспитывавшийся в сем корпусе в числе учеников под названием хребта Уральского Василий Аносов сего сентября 6-го числа волею божией помре, о чем вашему высокоблагородию честь имею донести».

При рапорте приложен счет на похороны на 33 рубля 85 копеек4.

Этот краткий документ как бы приоткрывает завесу над одной из важных сторон жизни воспитанников Горного кадетского корпуса.

Деление воспитанников на своекоштных и казеннокоштных имело не только формальное значение. В корпусе обучались люди разных сословий, разного общественного положения. Одни — сынки петербургских сановников, другие — дети малоимущих чиновников, заводских смотрителей, механиков, представители низшего сословия. И это деление воспитанников на «знатных» и «незнатных» никогда не забывалось и не упускалось из виду.

Первые жили в довольстве и неге, вторые — часто даже недоедали. Для пропитания казеннокоштных отпускались ограниченные средства, и о содержании их заботились столь мало, что в корпусе одно время распространена была даже чесотка. Казалось, все это должно было бы сказаться и на учебных успехах. И все же лучшими учениками были, как правило, казеннокоштные, неимущие ученики, которые стремились в совершенстве постигнуть горное дело. Отсев учащихся из корпуса был большим, но главным образом за счет сынков петербургских вельмож, которым специальные науки скоро приедались.

Павел тяжело переживал смерть брата, некоторое время он чуждался товарищей, был неразговорчив. Но в строгом распорядке дня воспитанников корпуса оставалось очень мало времени, чтобы предаваться горю.

В учебные дни питомцы корпуса вставали в шесть часов утра, в семь они отправлялись в столовую. Завтрак состоял из белого хлеба и сбитня. После завтрака — небольшая прогулка.

В восемь часов утра начинались классы. Они продолжались до двенадцати, затем — маршировка и гулянье. В час — обед. С двух до шести — снова классы. Час на отдых; он проводился в так называемых рекреационных залах. В семь — ужин. От семи до десяти — приготовление уроков. В десять — отход ко сну.

Так был заполнен весь день: каждый час расписан, за всем строгое наблюдение. После отхода ко сну спальни обходили дежурные офицеры; они осматривали, все ли в порядке, как сложена одежда, на месте ли стоит обувь.

Но была и другая причина частых осмотров и ревизий. В положении о корпусе было предусмотрено, что «начальники отделений, маркшейдер и командир корпуса сколь возможно чаще осматривают комоды, как для наблюдения за порядком в оных, так и для того, чтобы воспитанники не имели у себя никаких книг или рукописей, могущих вредить нравственности».

Власти не были вполне уверены в политической благонадежности воспитанников, особенно малоимущих, казеннокоштных, боялись, что на них могут плохо повлиять служители корпуса.

Полицейский сыск совмещался с показным либерализмом. Последний, между прочим, сказался и в том, что в Горном кадетском корпусе, не в пример другим российским учебным заведениям, розга была почти исключена из средств «воспитания».

В правилах внутреннего распорядка корпуса было записано: «…наказание воспитанников, заслуженное ими нерадением к учению, худым поведением, неопрятностью и другими недобрыми качествами, состоит обыкновенно в посажении их за штрафной стол, в лишении прогулок и других удовольствий, в неувольнении в дома родных и знакомых, при том в один или несколько сроков, судя по важности их вины. Их заставляют также учиться в праздничные дни под надзором дежурных гувернеров и заключают в особые для сего определенные комнаты (карцер). К телесному же наказанию прибегают только в крайних случаях, как к последнему уже средству».

Большое значение придавали поощрительным мерам. Воспитанников водили в Эрмитаж, кунсткамеры, Академию художеств. В театрах столицы для учащихся снимали ложи. В самом корпусе часто давали маскарады и балы. Устраивались прогулки по окрестностям Петербурга, осмотры фабрик и заводов.

Много внимания уделялось практическим занятиям. Учащиеся под надзором преподавателей производили различные химические и физические опыты. В корпусе были верстаки, на которых воспитанники сами промывали различного рода руды, причем о доставлении руд было отдано специальное распоряжение по Горному департаменту. Во дворе Горного кадетского корпуса построили «рудник» с подземными ходами и выработками.

Таким образом осуществлялось наглядное, практическое обучение горным наукам. В мастерских корпуса и на Монетном дворе учащиеся сами плавили разные металлы.

Гордостью кадетского корпуса были кабинеты геогностический[2] и ориктогностический[3], а также модельный зал. Модели можно было приводить в действие.

Кабинеты беспрерывно пополнялись новыми коллекциями. Особенно расширились они, когда директором корпуса был Дерябин. По его инициативе отправили большую экспедицию в Сибирь, чтобы описать горы этого малоизвестного края и собрать минералы, «в оном находящиеся и при том в таком количестве, чтобы не только составить из них топографическое собрание при горном корпусе, но сверх того продавать и променивать подобные собрания».

Экспедиция была весьма удачной — кабинеты корпуса обогатились почти пятьюдесятью тысячами минералов шестисот разных пород. Первый транспорт собранных минералов прибыл из Сибири в 1814 году. В последующие годы коллекции корпуса еще расширились. Уже в последние годы учебы Аносова из уральских россыпей доставили редкие самородки золота.

Для осмотра различных пород и драгоценных камней корпус часто посещали лица, интересовавшиеся природными богатствами страны, а также ученые разных стран. Особое внимание привлекали малахитовая глыба (она была оценена в 425 тысяч рублей — суммой по тому времени колоссальной), а также найденный на Нижне-Тагильской даче платиновый самородок, весивший 10 фунтов 54 золотника. Большой интерес вызывала изумрудная друза — двадцать три кристалла длиной от одного до полутора дюймов как будто нарочно усажены были на черном кремнистом сланце. Изумительной по красоте была бирюза в кварцевой оправе.

Сотни различных камней лежали в витринах и на подставках: здесь были алмазы, топазы, турмалины, везувианы, аксиниты и прочее и прочее. Да и сам зал, в котором помещался геогностический музей, был великолепен: потолок его был украшен живописью и аллегорическими картинами известных художников.

Павел Аносов усердно занимался в геологических кабинетах. У него была хорошая память, и он быстро научился отличать разные минералы. Именно здесь, в кабинетах Горного корпуса, пробудился в Аносове страстный геолог.

В корпусе были и отличные библиотеки. Помимо литературы по специальным дисциплинам, в библиотеках хранились и книги, которые в те времена считались «опасными»: сочинения Руссо, энциклопедия Дидро и Даламбера, натуральная история Плина, много разных книг по философии, природоведению и политике.

2

Геогностика — наука, исследующая земную кору,

3

Ориктогностика — часть минералогии.