Время перемен

Не договорил. Осекся. Посмотрел на собственное отражение на поверхности одного из рукотворных прудов, которыми славился Тленуракка.

— Вот именно, — со значением сказал Желтоклыкий. — Вижу, ты и сам догадался, мальчик. Воспитанник, которого изначально готовят к какой-либо определенной цели, разумеется, будет лучше исполнять свои обязанности. Правда, при том лишь условии, что оные обязанности не будут ему в тягость. Если сам он пожелает заниматься тем, чем назначено ему заниматься другими.

— А что же в противном случае?

— В противном случае даже управлять городом будет ему противно, уж прости за словопляску. Но Тленуракке жаловаться на градоправителя, пожалуй, не стоит. Хороший воспитанник хороших учителей; зубастый, с тонким чутьем.

— При чем здесь чутье? — не понял Рокх.

— А чтобы удерживать в подчинении город, одних знаний маловато. Нужна, мальчик, еще и интуиция. …Тем более, что Ядозуб управляет не только Тленураккой.

Рокх растерянно присел на бортик рукотворного пруда, смастеренный из гладких бирюзовых камней. Камни нагрелись на солнце и зло обжигали кожу, да к тому же еще пахли по-особому, остро и пряно. Угрожающе пахли.

«Я устал, — подумал Рокх впервые за время всего этого похода за мечом. — Я устал. И я не хочу ничего слышать, просто не желаю вникать во все тонкости…» Что-то напугало его, но он еще не мог понять, что именно; однако было какое-то предчувствие, чутье, как сказал бы Желтоклыкий.

Впрочем, надзиратель говорил уже совсем о другом: в отличие от своих коллег в иных городах, градоправитель Ядозуб властвовал и в Тленуракке, и в примыкавших к ней деревнях — и воля его распространялась на довольно обширную территорию.

— Взгляни на эти деревья, — указал Желтоклыкий на чей-то приватный сад, огражденный внушительным забором. — Каждое из них отбрасывает тень. И тень тех, что больше, перекрывает тени ростков или тени, отбрасываемые травой. Мы привыкли к тому, что власть, которой может обладать один кхарг, распространяется на круг своей семьи, на деревню или город. Как видишь, в Тленуракке династия здешних градоправителей добилась большего. Тогда скажи мне, что мешает кому-либо достичь еще большего? Нет границ для властителя, сумевшего добиться подчинения от своих подданных, сумевшего силой и лаской заставить их признать свою власть.

— И еще, — добавил он некоторое время спустя, когда они оставили позади и рукотворный пруд, и забор приватного сада — и зашагали дальше. — Чтобы властвовать над отдельными элементами, прежде нужно соединить их, объединить. Если, разумеется, они уже не объединены. Возьмем деревенских старост. Те, над кем они властвуют, объединены общей деревней, в которой живут.

— А в городе — городскими стенами, — хмыкнул Рокх.

— Да, — Желтоклыкий не счел нужным обращать внимание на насмешку. — Но в этом суть: то, что объединяет, не должно быть надуманным, искусственным. Иначе ничего не получится.

— И что же объединяет жителей Тленуракки и его окрестностей?

— Династия, из которой происходит Ядозуб. Согласно здешним легендам, Одноокий лично помогал пра-пра-правоспитателю нынешнего градоправителя. И того, кстати, тоже звали Ядозубом. У них вообще у всех одно и то же имя.

— Но это… во-первых, неудобно, во-вторых, просто отвратительно! Не иметь возможности выбрать себе имя — как такое допустили?!

— С одной стороны, конечно, неудобно, а с другой — очень даже удобно. Тленураккцы считают, что душа Ядозуба воплощается всякий раз в его воспитанника — разумеется, после смерти предыдущего градоправителя. А самого первого Ядозуба, повторяю, поддерживал Одноокий.

— Хорошо, почему в Тленуракке существует династическое правление, я понимаю. Они, конечно, с перевоплощением явно что-то напутали: как в уже сформировавшегося кхарга может вселиться кто-либо? Ладно, допустим, это как-то объясняется. Но с какой радости всем этим Ядозубам подчиняются окрестные деревушки?!

Желтоклыкий довольно усмехнулся:

— А ты сам посуди. Всякий раз Ядозуб предыдущий выбирал себе воспитанника не непосредственно из тех нововылупленышей, которые еще оставались на Плато. Он ездил по деревням и подыскивал себе замену среди чужих воспитанников. Конечно, молодого кхарга, приглянувшегося Ядозубу, отдавали безо всяких разговоров, еще и благодарили, что, мол, снизошел. Ведь тем самым деревня становилась избранной, все в ней как бы семейные друг другу

— а теперь один из круга их семьи входил в круг большей семьи, целого Тленуракки.

Рокх с досадой ударил хвостом по выкатившемуся из мостовой булыжнику — продолговатому, очень похожему на яйцо, которое вот-вот треснет и разродится новым кхаргенышем. Булыжник с глухим стуком покатился по улице и в конце концов упал в канавку водостока.

— Узы подобного рода крепки — но только до тех пор, пока они выгодны для обеих сторон. В противном случае цена им — обломок скорлупы.

— Несомненно, так оно и есть, — согласился Желтоклыкий. — И выгода существует для обеих сторон. Для Тленуракки (и в частности для чреды ее Ядозубов) она заключается в том, что подвластные городу деревни выплачивают дань мясом, бляшниками, древесиной и другими ценными объектами торговли. Для деревень же — тем, что местные Хранители Порядка следят за оным не только в пределах городских стен; по сути, здесь существует несколько отрядов Хранителей, которые отвечают за мир и спокойствие в каждом из районов, подчиненных Тленуракке: охраняют поселян от бандитов, от набегов соседних воинствующих кланов и так далее.

— Почему мне ни разу ни один наставник не рассказывал об этом.

— Так велел господин Миссинец. Он считал, что еще не пришло время знать вам об этом. Теперь — пришло.

— Он хочет сделать то же самое с Гунархтором? — догадался Рокх.

Желтоклыкий издал резкий отрицательный запах:

— Нет. То же самое он хочет сделать со всеми кхаргами.

«Посмотри, — сказал Голос Господен Клеточнику, — посмотри вокруг. На землях наших — беспорядок и смятение, грабежи и беззаконие царят на них. Но не оттого возникают они, что Одноокий не достаточно добр к детям своим, к воспитанникам своим. Нет, все дело в нас самих. Кхарги привыкли считать своим гнездом лишь малую часть земли, дарованной нам Господом. Все же остальное для них — чужое и чуждое. И готов сосед поднять оружие на соседа в ослеплении своем».

«Как же ты намерен поступить с этим?» — вопросил Клеточник.

«Всего лишь заставлю кхаргов повнимательнее принюхаться и посмотреть по сторонам. Земля, где мы живем, на самом деле — одно большое гнездо наше. И негоже ссорами и смертями осквернять его, тем самым выказывая неуважение к Одноокому. Настало время объединить деревни и города — сделать то, что будет естественнее разброда в поступках и мыслях наших кхаргов».

«Но все и всегда боятся изменений. Пожелают ли сами кхарги, чтобы с ними произошло то, что ты задумал?» «Это задумал не я, но Одноокий, — отвечал Голос Господен. — Сможет ли кто воспротивиться воле Его?»

— Но это же глупо! — раздраженно притопнул ногой Рокх. Проходивший мимо кхарг-зверь инстинктивно оскалился и отшатнулся.

— Глупо кричать посреди базарной площади, — невозмутимо ответил Желтоклыкий. — Разумеется, — добавил он, — если ты не выкрикиваешь зазывалицы.

Словно желая подтвердить правоту надзирателя, прямо над его ухом какой-то плешивый кхарг с выломанными клыками завопил: «А вот пирафки, кому свешие пирафки, ифчо с кровью, ифчо только сегодня бегали!..» Десяток, да нет, сотня других голосов тотчас взвилась в воздух встревоженными стрекозами, стремясь заглушить друг друга. Рокх раздосадованно зарычал и замотал головой, дабы отыскать Желтоклыкого. После чего шел за ним уже молча, даже не пробуя спорить или возражать.

Наконец надзиратель вывел молодого кхарга из рыночной толчеи-водоворота на самый край площади — здесь было поспокойнее и значительно тише. Не задерживаясь, Желтоклыкий нырнул в покосившийся дверной проем, над которым гордо реял вымпел «Лучшая харчевня».