Страница 15 из 15
Рядом с Саксом зашуршало. Скосил глаза: Томас тер подбородок. Верно, так и болит после братнего эфеса. Ну, Марк, дери его сворой! И сам хорош. Бросил друга, а если б его затоптали?
Сакс потянул Томаса за рукав, мол, что надо — услышали. Когда выбрались обратно в сарай, буркнул:
— Чего, дурной, полез?
— Сам дурной, — насупился приятель. — Я ж помочь хотел. Скажи еще, что не помог. — Глянул на смущенного Сакса и махнул рукой. — Да ладно, плюнули и забыли. Ты про девку лучше расскажи. В городе, что ль, познакомился?
Помявшись, Сакс мотнул головой.
— На озере же.
Невольно улыбнулся, вспомнив, как резал ей дудочку.
— Так она чего?.. — Томас открыл рот: догадался. — Да быть того не может! А что ж не зачаровала принца-то?
— А не знаю. Странная она, иногда что твое дите, а иногда… — Нащупал у пояса гребень, сжал.
Томас нетерпеливо хмыкнул.
— Она в холмы ушла. — Сакс вздохнул. — Гребень вот подарила, а потом ушла.
— Вернется, — убежденно заявил Томас. — Раз прям сама, своими ручками отдала — точно вернется! Только они ж такие… раз подарила, значит, выбрала. Ты теперь на мельницу ни-ни. А то ж они ревнивые, фейри-то.
Про фейри Томас мог говорить бесконечно. Вот и в этот раз — пока таскали в дом воду, а потом валялись на сеновале, жевали выпрошенный у томасовой матери свежий хлеб и запивали молоком, он рассказывал хрустальные сказки. Сакс слушал в охотку, переспрашивал. Не то чтобы он всему верил — да не могла его фейри ни кровь пить, ни в омут никого заманивать! Добрая она! — но вдруг чего пригодится. Томас тоже расспрашивал про Лиле, разглядывал гребень, и все ему не давало покоя, как это так Сакс с ней целую ночь ночевал — и ничего. Неправильная это фейри, и Сакс раззява, то ли дело сам Томас! Вот бы он эту фейри — ух!
— Свою фейри ухай, — хмыкнул Сакс. — А эта моя.
Поделить всех фейри с Девьего озера они не успели, зато решили, что точно тот мудрый почуял Лиле, а не заподозрил кузнеца в колдовстве, так что и тревожиться не о чем, Лиле-то давно в своих холмах.
Около кузни послышались шаги и чужие голоса. Мать Томаса, тихая и робкая Гвенда, заглянула к ним на сеновал.
— Сынок, Даро, ступайте на улицу, мудрый приехал, Асгейрово питье привез.
При упоминании мудрого Томас вздрогнул, а Сакс едва не схватился за нож. Очень уж не хотелось показываться ему на глаза, вдруг все же узнал про фейри? Еще потребует гребень отдать… хотя, откуда ему про гребень-то знать? Оборони Матерь от щучьих прихвостней!
Вместе с Томасом вышли вслед за Гвендой.
На площади, ровно между Саксовым домом и домом гончара, уже собралась вся деревня — от старого хранителя Фианна до его правнучки Сесили, сопящей в платке за материнской спиной. Мудрый, тот самый, что приезжал каждое лето перед солнцеворотом, что-то говорил деревенским, а перед солнечным камнем, тем, что остался еще со старых времен, творилось странное. Двое здоровенных парней в красном и желтом, — асгеройвых лучей, — заканчивали складывать огромный костер, словно собирались жарить лося целиком, а деревенские дети все подносили им дрова. Небось, половину деревенских поленниц разорили. Еще двое, в кольчугах под красно-желтыми плащами и с длинными мечами, топтались рядом с мудрым и поглядывали на народ, что твои пастухи на стадо. Нехорошо это было, неправильно. Сакс уже собрался потянуть Томаса обратно, нечего ему тут делать. Хотя, верно, мудрый-то сказал, к чему костер — а раз деревенские спокойно слушают, вон и отец с кузнецом тут же, значит, ничего страшного и нет. Знать бы еще, чего сказал…
Томасу тоже было любопытно — и весело, Томас он такой, о плохом дольше вздоха не думает. Он подмигнул Саксу и щипнул за бок мельникову дочку.
— Слышь, что мудрый говорил-то?
Она хихикнула. Зашептала, чтоб старик не слышал:
— Говорил, в городе колдунство приключилось. Принц не в себе стал, да натравил на тебя слугу — все потому, что его зачаровали, принца-то. Вот теперь, значит, добрый Асгейр укажет на чаровника.
И костер, значит, для чаровника? Вот же щучье отродье!
— Пошли отсюда, а? — шепнул Томасу.
Тот пожал плечами:
— Да чего ты, не бойся, — и пошел к мудрому.
Односельчане неспешно, каждый в свой черед, творили перед камнем святой знак и отпивали асгейровой водицы. Вон и отец прошел, и мельник, и мама, и кузнец. Потом Томас, а после него и Сакс. Сглотнул питье, горло сдавило от гадкого вкуса, собрался отойти, как заметил, что с Томасом что-то неладно. Приятель застыл на месте, смотрел на мудрого и не моргал.
Сакс его дернул за плечо — Томас не шевельнулся. Да что за Ллировы мороки? Оглянулся на отца, хотел его спросить, и наткнулся на бессмысленный взгляд кузнеца: тот замер, словно и дышать забыл. Сакс чуть было не заорал в голос: что ж вы, щучье отродье, сделали?! Лишь помня о том, что вышло в городе, удержался.
Мудрый тем временем внимательно оглядел кузнеца и Томаса, обернулся к лучам, кивнул им. А потом — к сельчанам и негромко так заговорил. О темном Ллире, отце проклятых колдунов, о бестолковцах, которые проклятие принимают за благо, о подлых чароплетах и чистоте Асгейрова пламени, тех чароплетов от проклятия избавляющем. Договорил, — деревенские слушали с почтением и недоумением, — сделал рукой хитрый знак и велел кузнецу, указав на костер:
— Иди. — И Томасу тоже: — Иди.
Дунк вдруг шагнул вперед. Отец попытался ухватить его за рубаху, тот отмахнулся не глядя, чуть отцу глаз не выбил — рука-то у кузнеца тяжелая. И Томас за ним, прямиком к костру пошел! Оба влезли на сложенные поленья и там остановились. Мудрый благостно улыбнулся.
— Светлый Асгейр да очистит…
Тоненько завыла толстуха Гвенда. Отец нахмурился, шагнул вперед.
— Не дело это, — сказал. — Я Дунка с малолетства знаю. И парень его с моим не разлей вода. Не колдуны они вовсе, напутал ты, мудрый. Никто от них зла не видел. Не дадим нашего кузнеца жечь!
А мудрый снова улыбнулся, показав по-волчьему желтые зубы, и махнул рукой с зажатым в ней золотым солнцем. Костер занялся, бабы заполошно завопили — а Сакс одновременно с отцом рванулся через огонь, к Томасу.
Дальше Сакс плохо понимал. Перед глазами было красное и пахло кровью, в ушах билась кровь, кто-то верещал, как подбитый заяц, воняло паленым мясом, под ноги все попадалось мягкое и мокрое… А потом его тряхнули за плечи. Отец. Новая рубаха в крови и саже, на щеке порез. И улыбка — оскал.
— Беги собираться, — сказал отец пьяным и счастливым голосом. — Матери помоги. Что унесем, то и наше.
И заорал на всю площадь:
— Все собирайтесь, уходим мы!
Никто не возразил. Селяне, не глядя друг на друга, разбежались по домам и за скотиной на деревенский выпас. Один старик Фианн задержался, подобрал с земли затоптанный красно-желтый лоскут, бросил в исходящий жирным дымом костер. Сморщился, словно собирался заплакать, сгорбился — и тут его утащила внучка.
Томас и кузнец так и ждали за солнечным камнем, куда их вытолкнул Сакс. Оттуда их и забрал, потащил за руки к дому, что твоих баранов. Клятые рыбники, что ж они с людьми-то делают?! Кузнец-то ни слова против Асгейра никогда не сказал, почитал мудрых и отдавал им положенную долю.
Собирались быстро, да не так быстро, как надо бы. Пока помог плачущей тетке Гвенде увязать узлы и попрятать кузнечный инструмент в погреб, потом маме — узлы собрать, на лошадь навьючить. Сам отец пригнал оставшихся после ярмарки лошадей и жеребят, роздал односельчанам — не бросать же. А Саксу пришлось бежать за коровой, дурная скотина почуяла неладное и едва не удрала в овраг. Только когда солнце покатилось к лесу, он вернулся на площадь, принес отцу узел и свой на плечо повесил, рядом с луком и колчаном. Народ уже собрался, — кто с козами, кто с коровами или курами, — тревожно шелестели голоса.
Отец забрался на солнечный камень, оттуда оглядывал односельчан и что-то говорил Гвенде, держащей за руку мужа: кузнец так и не опомнился. Оделся отец в старую куртку с железными полосами, взял короткий меч, лук и повесил на грудь шерифскую бляху. Два десятка лет ее не надевал, мол, какой на дюжину дворов шериф-то? А рядом с отцом, у камня, мялась девчушка, мелкая и худая, в штопаном плаще. Как Сакс подбежал, обернулась к нему, откинула капюшон…
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.