Гробница судьбы

– Элли Стентон. Я пришла поговорить… с Вивианом Бланшаром.

Секретарь подняла телефонную трубку и объявила посетительницу скрипучим голосом, напоминавшим скрежет металла по стеклу.

– Он будет через минуту.

В приемной не было ни одного стула. И девушке ничего не оставалось, как приткнуться возле стола секретаря. Элли так и не смогла справиться с раздиравшим ее любопытством.

– Человек, который только что вышел, – это не…?

Сотрудница банка поджала губы.

– Мы никогда не обсуждаем наших клиентов.

Элли покраснела. Не потеряла ли она уже свой шанс? Возьми себя в руки, – сказала она себе. – Тебе не нужно ничего доказывать. Это они пригласили тебя.

Тишину нарушил телефонный звонок. Секретарь говорила в трубку, не сводя глаз с Элли.

– Вы можете подняться.

Офис Вивиана Бланшара находился на шестом этаже, откуда через заднее окно открывался неповторимый вид на старую часть города. Но Элли даже не заметила этого. Банкир, заполнявший все пространство комнаты, радостно приветствовал ее, извинился за то, что заставил себя ждать, и предложил кофе. Его бившая фонтаном энергия ошеломляла и подавляла. Пожимая ей руку, он слегка притянул ее к себе и наклонился вперед, словно собирался поцеловать.

– Очень приятно, – пробормотала в ответ Элли.

Бланшар предложил ей сесть на обтянутый кожей мягкий диван, затем извлек из ящика стола толстую сигару и серебряный нож, весьма экономно обрезал кончик сигары и достал зажигалку.

– Вы не возражаете?

Элли, еще не успев прийти в себя, покачала головой. Он не был похож ни на кого из тех людей, которых ей до сих пор доводилось встречать. Все в нем было преувеличенным и изысканным: высокий рост, широкие плечи, шикарный серый костюм, сидевший на нем, словно боевые доспехи, пышная грива зачесанных назад серебристых волос, резкие черты лица, орлиный нос и колючий взгляд сверкающих глаз. Запястье его левой руки украшали часы «Картье». Галстук «Гермес», туфли (хотя Элли и не могла знать об этом) были сшиты вручную парижским обувщиком, изготавливавшим всего сотню пар в год. В довершение всего в его речи присутствовал едва уловимый иностранный акцент.

– Спасибо за то, что пришли, Элли. Я могу вас так называть? – не дожидаясь ответа, Бланшар продолжил: – Я извиняюсь, если наш подход кажется вам излишне… таинственным.

– Да, меня не каждый день приглашают на собеседование по поводу работы, на которую я никогда не претендовала.

– К тому же в компанию, о которой вы никогда не слышали, не так ли? – Бланшар выпустил облако дыма в сторону висевшей над камином картины маслом, изображавшей рыцаря и представлявшей собой копию работы одного из прерафаэлитов.

Отрицать это не было никакого смысла. К кому бы Элли ни обращалась, никто не слышал об этом банке. Правда, у них имелся сайт в интернете, но это, скорее всего, было лишь данью современности: одна страничка, содержавшая геральдический знак и телефонный номер. В службе трудоустройства университета информация об этой фирме отсутствовала. Все сведения, почерпнутые в сети, сводились к нескольким сделанным мимоходом ссылкам в «Файнэншл Таймс» и паре упоминаний в «Экономисте». Складывалось впечатление, будто этот банк избегает любого упоминания о своем существовании.

– Слышала, но очень немногое.

– Это вполне объяснимо, – Бланшар добродушно улыбнулся, обнажив зубы. – Осторожность – одна из наших главных добродетелей. Мы тщательно заботимся о неприкосновенности своей конфиденциальной информации.

– Мне известно, что банк был основан в шестнадцатом веке приехавшим из Франции купцом по имени Сен-Лазар де Моргон, – добавила Элли. – Следовательно, он является одним из первых в Англии и одним из двух или трех старейших банков в Европе. В эпоху Реформации он разбогател на операциях с доходами от упразднения монастырей. К восемнадцатому веку стал первым среди банков, финансировавших правителей европейских стран, готовившихся начать военные действия.

Бланшар наклонил голову, отдавая должное глубине ее познаний.

– В двадцатом веке он пережил войны и депрессии, будучи небольшим, но влиятельным коммерческим банком, обслуживавшим состоятельных частных лиц и их компании. Сейчас организация остается одной из последних, кого не поглотил очередной крупный международный конгломерат. Пока.

Бланшар внимательно слушал Элли, на его сигаре образовался толстый слой пепла. Он стряхнул его в хрустальную пепельницу и сделал глубокую затяжку. Его лицо выражало удовольствие.

– Не думаю, что львиная доля этой информации когда-либо содержалась в общедоступных источниках.

Элли почувствовала, что краснеет под его пристальным взглядом.

– Просто меня разобрало любопытство, когда я получила ваше письмо.

Любопытство по поводу того, что банк, о котором никто никогда не слышал, хочет взять на работу девушку, о которой никто никогда не слышал, не имеющую ни опыта, ни желания работать в Сити. Она два дня рылась в грудах пожелтевших документов и рассыпающихся книг, пытаясь выяснить, существует ли вообще банк «Монсальват».

– В том, как мы вышли на вас, нет большого секрета. Помните вашу дипломную работу, получившую премию?

Премию Спенсера. Элли никогда не слышала об этой премии, пока однажды руководитель не принес в ее комнату в общежитии анкету. Она отправила свою дипломную работу по почте и тут же забыла об этом. Через три месяца на ее имя пришло письмо с поздравлениями и чеком на пятьсот фунтов.

– Мы выплачиваем эту премию от имени одного из наших клиентов. Время от времени с его разрешения мы выбираем среди конкурсантов людей, которые могут представлять для нас интерес.

Элли почти физически ощущала на себе его взгляд. Она невольно сжалась и отвела глаза в сторону, вновь принявшись рассматривать картину над камином. На заднем плане была изображена привязанная к дереву женщина в прозрачной сорочке. Рыцарь наполовину обнажил меч, хотя было непонятно, для чего – то ли чтобы освободить от пут пленницу, то ли чтобы бросить вызов врагу, находившемуся за пределами полотна. Элли вдруг подумала, действительно ли это копия.

Бланшар откинулся на спинку кресла.

– Позвольте мне рассказать вам, что мы сегодня собой представляем. Мы – необычная фирма. Я бы сказал, исключительная. Некоторые называют нас старомодными, и, в определенном смысле, они правы. Но мы отдаем себе отчет в том, что для того, чтобы сохранять независимость, нам необходимо постоянно опережать наших конкурентов. Самые современные методы, самое прогрессивное мышление. Новая мебель в старом доме.

Его речь изобиловала метафорами. Возраст массивного стола из темного дерева, за которым он сидел, составлял по меньшей мере триста лет. Его вполне могли сделать в одном из упраздненных монастырей, за счет которых обогатился банк «Монсальват».

– Наши клиенты в большинстве своем представляют старые капиталы – некоторые поистине берут свое начало из глубины веков. Наши клиенты понимают, что деньги не должны быть вульгарными. Им требуются банкиры, хранящие их с определенной…

– Осторожностью? – предположила Элли.

– Эстетикой.

Девушка согласно кивнула, хотя в действительности ничего не поняла.

– Нуворишей – арабов, американцев и прочих – мы оставляем другим. У евреев имеются собственные банкиры.

От взгляда Бланшара не ускользнуло выражение недоумения, хотя Элли тщетно пыталась его согнать со своего лица.

– Я знаю, говорить так неполиткорректно, но это фактически корректно. А деньги не допускают ничего иного, кроме фактов.

Бланшар вновь стряхнул пепел с сигары.

– Я уже говорил вам, мы – исключительная компания. Мы не владеем собственными крупными активами и не инвестируем крупные суммы денег от своего имени. Наше богатство заключено в умах и сердцах наших сотрудников. Исключительных сотрудников. Таких, как вы.

Элли сидела на огромном диване в неудобной позе, сжав колени.

– Вы думаете, я льщу вам? Я мог бы дать объявления в лучших университетах, и через неделю получил бы пять сотен безупречных резюме. Все было бы одно и то же: одно и то же образование, одни и те же дипломы, одно и то же мышление. Все они будут работать хорошо, но только в рамках системы, призванной обеспечивать им достижение успеха. Что касается вас, Элли, вы достигли успеха за пределами этой системы. И в этом ваша исключительность. Эти другие, они думают, будто жизнь – игра, происходящая по определенным правилам, с ведением счета и с участием арбитров, использующих свисток, когда кто-то бьет им между ног. Мы с вами думаем иначе.