Страница 3 из 13
– И между тем это официальная версия. – Кузьмин сделал небольшой глоток из стакана. – И нечего волноваться так. Истина в верхах известна. А все остальное – это политика. Так что не бери в голову, а лучше дырочку в кителе сверли. К «Трудовому Красному Знамени» тебя представили. Вот так-то.
– Ты бы лучше Королеву пароход дал, – недовольно пробурчал Воронцов, – а то мне как-то неудобно опытного капитана на вторых ролях…
– Да я тебя понимаю, – поморщившись, отозвался Кузьмин. – С ним вопрос решен. Послезавтра «Ролкер» получает. Все уже согласовано.
– Ну, наконец, кто-то умный нашелся.
– Жора, ты особо не расслабляйся.
– Понял, понял, товарищ заместитель министра. Знаешь что, не обижайся, а полетели ко мне домой. Как всегда. Лариска уже заждалась наверно. Ты же знаешь, она принципиально в порту не встречает, а всегда дома.
– Ты ей звонил?
– А зачем? Когда пароход пришел, она знает и ждет.
– Ладно, поехали, – Кузьмин потянулся к телефону. – Сейчас машину свою вызову.
– Ну, на фига нам твоя машина? Меня у трапа такси ждет. Поехали!
Попрощавшись с вахтенным офицером, Воронцов спустился по трапу, как всегда последний. Заскочив по дороге в знакомый магазин «Цветы», Георгий Иванович купил огромный букет роз и развалился на заднем сиденье. До его дома друзья больше не разговаривали. Расплатившись с таксистом, Воронцов открыл дверь парадного, пропуская почетного гостя вперед. Несколько раз позвонив в дверь, Георгий улыбнулся.
– Дома, наверное, нет. Что-то купить забыла, сейчас прибежит. – Достав свои ключи, широким жестом распахнул дверь.
– Ну что, дарагой, проходы, – с кавказским акцентом произнес он. – У меня в баре заначка есть. Пока Лара отсутствует, можно с пользой употребить. Правильно говорю, министр? – Пропустив приятеля в квартиру, закрыл замок.
Он взглянул на Кузьмина.
– Коля, в чем дело? – В глазах ответственного работника министерства застыл ужас. Воронцов медленно зашел в гостиную. Букет выпал из его рук. В кресле полулежал растерзанный труп его верной, любимой Ларисы. Воронцов упал на колени. Потом, подняв лицо к потолку, заорал: «Люди, кто-нибудь, помогите!!!
Декабрь 1979 года
– Привет, Алик, – от входа ору дежурному. – Как дела и есть ли что по нашу грешную душу?
– Чего разорался, не дома, – недовольно бурчит Альберт.
– Брось предрассудки, посмотри, утро какое? – не успокаиваюсь я. – Хотя на улице промозглость и грязища по колено и ничего хорошего в этом, конечно же, нет. Подхожу к Альберту и треплю по погону. Он нервно отдергивает плечо.
– Ты что, с дуба рухнул? – С нарочитым удивлением смотрю на него. – Ну, как хочешь. Если ты так, то больше не налью.
– Не обижайся. – Альберт осознает, что не прав. Нельзя так относиться к старым друзьям, особенно к таким, как я. – Шеф прямо с утра пораньше «вставил», – уже оправдывается он. Отойти никак не могу. А тут ты под «горячую» руку. – Поляков виновато улыбается.
– Ладно, прощаю. – Я проявляю великодушие. Альберт мужик хороший, а поскольку еще и работаем на одной территории, то дружить нам бог велел.
– Ну, так что за ночь случилось безобразного? – Переспрашиваю его. Альберт чешет лысину. – Да вроде ничего серьезного, так, всякая мелочь, и на всякий случай сплевывает через левое плечо.
– Правильно делаешь, тебе еще сутки «колымить» – подкалываю его.
– К черту. Не сглазь.
За столом дежурного капитан милиции Поляков Альберт Вениаминович, он только что заступил на суточное дежурство, а вообще Альберт – участковый и сегодня на подмене.
– Ну, если «в Багдаде» все спокойно, то в дежурной части мне делать нечего, – веско заключаю я и направляюсь к выходу.
– Подожди, – тормозит Поляков, – ночью гезешники пьяного приволокли, документов нет. Сам приезжий. Говорит, что ограбили его. Хочешь – забирай, мне он не нужен.
– Потом, Алик, все потом. Кто есть в наличии?
– Михалыч, он уже с восьми часов на месте. Дед, как обычно у себя, ну и Петро пораньше нарисовался.
– Понятно, – выхожу из дежурки и направляюсь в сторону специального отгороженного отсека с номерным замком на металлической двери. Чужие здесь не ходят, потому что вы попадаете в самое секретное и ведущее подразделение милиции – уголовный розыск. За дверью небольшой коридор, из которого через две рядом расположенные двери можно пройти в три кабинета, два из которых спаренные. Занимают данную небольшую площадь: ваш покорный слуга, Ермолин Владимир Александрович – он же Дед, Петя Бритвин, Леха Краснов, Толя Птицин по прозвищу «Воробей», Андрей Брагин и Васильев Костя. Все вместе мы – опера, а если официально, то инспектора уголовного розыска – так начертано блестящими желтыми буквами на матовой табличке у входной двери и в наших служебных удостоверениях.
Уже в коридоре чувствую сквозняк. Я пальцем тычу в круглые кнопки кода и дергаю дверь на себя. От встречного потока холодного сырого воздуха я отшатываюсь. Потом быстро захожу внутрь и закрываюсь на замок. Наш с Дедом и Петькой кабинет раскрыт нараспашку. Бритвин сидит за своим столом, втянув голову в плечи и насупив густые брови. Он очень напоминает зимнюю птицу. Не хватает только лапок, обхватывающих провод, да самой обледеневшей линии электропередачи. Ничего не говорящий взгляд направлен сквозь сидящего напротив Ермолина в стену. Отточенный мехом капюшон Петиной куртки надвинут па голову. Торчит лишь один красный нос с нависшей на самом кончике каплей. Петя периодически шмыгает носом и вытирается, но сопля предательски появляется вновь и вновь. Сквозь настежь открытое окно легкий ветерок заносит снежинки, которые, кружась по кабинету, ложатся на Петины плечи и голову и, растаяв, оставляют вместо себя аккуратные мокрые разводы.
Петро находится в прострации, а это означает, что вчера им был нанесен мощный удар по «бездорожью и разгильдяйству» и собственной печени. В настоящий момент происходит охлаждение разогретого накануне организма до рабочего состояния. Иногда и железные тракторы перегреваются, а тут просто Петя. Не задаю никаких вопросов – итак все ясно. К тому же из состояния медитации Петю лучше насильно не выводить, можно запросто нарваться на грубость, а в ином случае получить в ухо. Правда, до рукоприкладства дело никогда не доходило. Каждый из нас свято чтит железное правило, установленное одним мудрым человеком – нашим коллегой – никаких стычек между собой, поскольку это подрывает и без того расшатанную нервную систему опера. Сорвавшийся сразу может паковать свои вещи и подыскивать себе новый коллектив. Прав он или нет – никого не колышет. Окна также не закрываю, остынет – закроет сам, не впервой такая ситуация. Дед сидит напротив и листает принесенную из дежурки сводку,
– Здорово, Володя.
– Здорово, здорово… – Он сладко зевает и с хрустом потягивается, после чего вновь углубляется в чтение документа.
– Слышь, Дед, – Петин голос звучит простужено и глухо.
– Слышь, Дед.
Володя поднимает глаза и смотрит поверх помещенных на кончике носа очков.
– Чего тебе?
– Отдежурь за меня.
– Это с какой стати?
– Не видишь, фигово мне.
– А когда тебе хорошо?
– Ну и гад же ты!
– Почему? Ты водку хлещешь без меры, а я виноват?
– Ну, будь человеком, и вообще, знаешь, я сейчас к Михалычу зайду и отпрошусь, скажу, что чем-то отравился.
– Иди, Петенька, иди, – голос Володи преисполнен нежности, – отпрашивайся, а следом к Михалычу зайду я и уточню, чем ты отравился.
Петя не отвечает, медленно поднимается из-за стола и, наконец, закрывает окно.
– Пиво у кого есть?
– Хочешь, чайку покрепче заварю, – предлагаю я, – бывает, что помогает. – Хотя в Петином случае чайная терапия абсолютно бесполезна. Не удостаивая меня ответом, Петя снимает куртку и вешает в шкаф. На нем хорошо отутюженный костюм, темный в едва заметную полоску, новая светлая рубашка и тщательно завязанный галстук. От чисто выбритого лица распространяется аромат качественного одеколона, который, впрочем, не перебивает чудовищное амбре. Это обычная рабочая экипировка Петра на следующий день «после». А за его имиджем тщательно следит жена.