Заблудшая душа

Глеб ничего на это не сказал. И тогда она заговорила снова:

– Я тебе уже надоела, да? Ты ждешь не дождешься, когда я оставлю тебя в покое? Только со мной так не выйдет. Я тебе не какая-нибудь дешевая шлюха.

Глеб снова поморщился, как от зубной боли.

– Думаешь, от меня можно так вот запросто отмахнуться? – продолжала блондинка. – Переспал пару раз – и до свиданья?

– Это звонил твой муж, – сказал Глеб. – Прошу тебя, оденься.

Девушка раскрыла было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого вскочила с кровати, яростно вмяла дымящуюся сигарету в пепельницу и стала быстро одеваться.

Одевшись, она вытащила из сумочки расческу и причесалась. Ее хорошенькое лицо было искажено гневом.

– Иди, открой мне дверь! – процедила она сквозь зубы, одаривая Глеба таким взглядом, что, будь он куском стекла, он бы разлетелся вдребезги.

Глеб, ни слова не говоря, вышел в прихожую. Девушка направилась следом за ним.

На пороге квартиры она обернулась и с угрозой произнесла:

– Я это запомню, Глеб. Советую тебе почаще оглядываться по сторонам.

– Спасибо за заботу, – поблагодарил ее Глеб. – Ты тоже под ноги смотри.

Девушка отвернулась и сбежала по ступенькам вниз. Глеб закрыл за ней дверь, посмотрел на свое отражение в зеркале, взъерошил ладонью волосы и хмуро произнес:

– Н-да.

Одевшись и выпив чашку крепкого кофе, он вышел в прихожую. Обулся, накинул плащ и повернулся к зеркалу. Лицо бледное, осунувшееся, под глазами фиолетовые тени, в глазах – усталость и скука. «Видела бы меня Маша», – подумал он вдруг.

При мысли о бывшей жене Глеб нахмурился, взял с полки связку ключей и, пребывая в самом мрачном настроении, вышел из квартиры.

Пресс-конференция «модного современного писателя Глеба Корсака» проходила в Центральном доме книги. Сам Глеб Корсак восседал за столом. Его каштановые, с серебрящейся прядкой, волосы были аккуратно причесаны, а глаза надежно упрятаны за темные стекла солнцезащитных очков.

Руку подняла журналистка из дамского журнальчика.

– Да, – кивнул Глеб.

Девушка поднялась с места и спросила немного свысока:

– Говорят, что у вас – как у писателя – наступил творческий кризис? Это правда?

– Спросите это у тех, кто говорит, – небрежно обронил Корсак.

– Значит, вы уже пишете новую книгу?

– Возможно.

– А нельзя ли поточнее?

Глеб хмыкнул:

– Вы хотите, чтобы я произнес монолог?

– А вы можете? – едко улыбнулась журналистка.

– Пожалуйста. – Корсак снял темные очки и положил их на стол. Взглянул на журналистку и сказал: – На свете все меньше вещей, которые могут выбить меня из колеи или заставить смутиться. Я научился без потерь переживать депрессии, душить в себе приступы меланхолии. Сдержанность и спокойное бесстрашие – вот что должно стать привычкой мужчины, переступившего сорокалетний порог. Я давно понял, что, например, давать нищему мелочь нужно не из жалости, а единственно потому, что так надо. Точно так же, как надо придерживать за собой дверь в метро, чтобы она не разбила лицо тому, кто идет следом. Этого требует закон необходимого приличия.

В первые секунды монолога журналисты замерли в удивлении. Теперь по их рядам пробежал недоуменный ропот.

– Я дожил, наконец, до такого возраста, – продолжил Корсак, не обращая внимания на недовольные лица, – когда в человеке начинаешь больше всего ценить не какие-то особенные таланты, обостренную чувственность или неординарные душевные качества, а элементарную порядочность. Порядочность в виде приобретенной с годами привычки. При этом, увы, не особенно надеясь встретить ее в каждом новом знакомом.

Глеб замолчал. Несколько секунд в помещении царила тишина, затем один из журналистов, корреспондент «желтого» издания, весело проговорил:

– Думаю, нас всех впечатлил ваш пафосный монолог. Но я хотел бы спросить вот что…

– Пресс-конференция окончена, – сказал Глеб, надел темные очки и поднялся со стула.

Журналисты снова недовольно зароптали. Представитель издательства вскочил вслед за Корсаком и тихо проговорил:

– Глеб Олегович, так нельзя. Они же черт знает что понапишут в своих газетах.

– Пусть пишут, – сухо обронил Корсак.

Он выбрался из-за стола и пошел к выходу. Открыл дверь, вышел к коридор, закрыл за собой дверь, чувствуя облегчение, словно оставил журналистов не просто за дверью, а где-то за границами собственного существования. Сунув руку в карман, Глеб направился к месту для курения, но, ощутив пустоту в кармане, с досадой вспомнил, что оставил сигареты в пресс-зале, на столе.

Глеб остановился.

«Ну? – с усмешкой спросил он сам себя. – И какая еще неприятность произойдет сегодня?»

И, словно отозвавшись на вопрос, в кармане у него зазвонил мобильник.

– Лучше бы я оставил там телефон, – проворчал Корсак, доставая трубку. Затем прижал мобильник к уху и недовольно проговорил: – Слушаю.

– Глеб Олегович Корсак? – уточнил незнакомый голос.

Глеб отнял телефон от уха и глянул на дисплей. Отобразившийся номер был ему не знаком. Глеб снова прижал мобильник к уху:

– Он самый.

– Ваш дядя, Борис Алексеевич Корсак, умер.

– Что?.. Как умер?

– Сгорел, – отозвался скорбный голос. – Вместе с районным музеем, которым руководил.

Глеб перевел дух.

– Ясно.

– Похороны и поминки назначены на послезавтра. Всего доброго!

И незнакомый собеседник положил трубку. Опустив телефон, Глеб несколько секунд стоял неподвижно, потом вздохнул, сунул трубку в карман и зашагал к лифту.

Директор издательства «Русмир» Илья Игоревич Полонский просматривал деловые бумаги, когда в дверь постучали. Полонский оторвался от бумаг и громко сказал:

– Войдите!

Дверь открылась, и на пороге появился Глеб Корсак.

– А, Глеб Олегович! – На толстом лице Полонского появилась улыбка. – Проходи, садись!

Глеб вошел в кабинет и сел на стул.

– Ну? – спросил он. – Зачем звал?

– Как дела? – спросил Полонский, придавая своему румяному одутловатому лицу выражение отеческой заботы.

– Все в порядке, – ответил Глеб и потянулся за сигаретами в карман. – У тебя можно курить?

– Нет, – ответил Полонский. – Я бросил, и тебе не советую. Курить вредно.

Глеб нахмурился и убрал руку из кармана.

– Не нравится мне твой вид, – заметил Полонский после паузы. – Ходишь бледный, осунувшийся… Ты, часом, не того… – Директор издательства легонько щелкнул себя пальцем по шее. – Не злоупотребляешь?

– Только кефир, – сказал Глеб. – Да и то по большим праздникам.

– Смотри, – насмешливо погрозил ему пальцем Полонский. – Для некоторых вся жизнь – один сплошной праздник.

– Твоими бы устами, – усмехнулся Глеб.

Полонский согнал улыбку с губ – забота была проявлена, теперь можно было переходить к делу.

– Глеб, я слышал, скончался твой дядя в Калининграде, – не столько спросил, сколько констатировал Полонский.

– У тебя отличные источники информации, – сказал Глеб. – Только не в Калининграде, а в Полесске. Это маленький город.

– Поедешь? – напряженно глядя на Глеба, осведомился директор издательства.

– Нет.

– Зря.

Глеб в ответ лишь вяло пожал плечами.

– Глеб, ты понимаешь, что ситуация критическая?

– Ты о чем?

Полонский посмотрел Корсаку в глаза.

– Читатели ждут новый роман, Глеб. Продажи твоих книг только-только хорошо пошли, и в этой ситуации долгое отсутствие новинок губительно. В этом не заинтересовано ни издательство, вложившее в продвижение твоих книг значительные средства, ни ты как автор. Ведь от продаж напрямую зависят твои гонорары.

– Илья, чего ты от меня хочешь? – устало спросил Корсак.

– Я хочу, чтобы ты поехал на похороны дяди, – твердо произнес Полонский.

– Зачем тебе это?

Упитанное лицо директора чуть покраснело.

– Повторяю: это нужно не мне, это нужно тебе! – с легким раздражением ответил он.