Галилей

Удивительная книга! Свою жизненную задачу Кеплер видел в развитии гелиоцентрической системы. Идея гармонии мира захватила его целиком. Вселенная не могла быть устроена по произволу. Бог, как архитектор, в основу создаваемого им положил определенные числовые соотношения. И открыть их поможет геометрия!

Кеплер уверял, что открыл эту тайну. Относительные размеры планетных орбит таковы, что вписываются одна в другую, как пять многогранников, так называемых правильных тел! Умозрительные заключения перемежаются с математическими выкладками, библейские тексты — с результатами наблюдений. Бунтовщик, покушающийся на старые догмы, отличается пылкой, хотя и весьма своеобразной религиозностью. Книгу он кончает восторженным гимном в честь творца.

«Тайна Вселенной» разочаровала. Галилея. Она была проникнута духом телеологии. Мир и все сотворенное создано ради человека! Такой образ мыслей был Галилею чужд. Разве подобными спекуляциями приблизишь торжество Коперникова учения? Надо научиться видеть природные явления такими, каковы они на самом деле, а не подгонять их к априорным своим представлениям.

В его глазах Кеплер остался человеком редкой учености, с умом необычным, ярким, подчас сумбурным. Неспособность держать в узде собственную фантазию Галилей расценивал как непростительную для математика и философа слабость.

Кеплеру не терпелось узнать его мнение о «Тайне Вселенной», и он, не дождавшись отзыва, сам написал Галилею. Тот, полагал он, поступает мудро, не высказываясь открыто в пользу Коперниковой системы. Однако возможна и другая тактика. Дабы, преодолев косность толпы, привести ее к постижению истины, допустима и хитрость. Толпа всегда верит авторитетам. Поэтому необходимо привлечь на свою сторону возможно большее число математиков. Пусть каждый приверженец Коперника создает у коллег впечатление, будто среди наиболее авторитетных профессоров математики царит единодушие относительно учения о движении Земли. Это можно сделать, используя письма некоторых. Он, Кеплер, например, с успехом пользуется ради этой цели письмом Галилея.

«Оставь колебания, Галилей, и выступай вперед! Если я не ошибаюсь, среди видных математиков Европы немного таких, кто захочет отделиться от нас. Такова сила правды. Если Италия кажется тебе мало подходящей для опубликования твоей книги и ты можешь встретить там трудности, то, вероятно, Германия предоставит нам такую свободу. Но хватит об этом. Сообщи мне, по крайней мере, частным образом, если не хочешь делать этого публично, что ты открыл в пользу Коперника».

Он сообщит Кеплеру о своей работе над «Системой мира», а тот станет показывать и это его письмо, как сделал с первым, дабы обращать в Коперникову веру сомневающихся. Подобная перспектива Галилею не улыбалась. Писать Кеплеру он не стал.

К тому времени Джордано Бруно уже пять с половиной лет сидел под следствием в тюрьме Святой службы.

В Венеции, в кругу близких друзей — Сагредо, Сарпи, Миканцио, Морозини, — Галилей находил ту духовную обстановку, в которой нуждался. Падуя — это место его службы, Венеция — это праздник, долгие беседы с друзьями, застольные шутки, остроумные споры, тонкие вина и превосходная музыка. Но Венеция влекла к себе и другим. Его сердце пленила очаровательная венецианка Марина Гамба. Он очень часто ездил в Венецию.

Правда, и в самой Падуе не было недостатка в умных и знающих людях. Особенно славился кружок Пинелли. Когда в 1598 году папа римский Климент VIII пребывал со своим двором в Ферраре, где праздновал ее присоединение к владениям святого престола, многие прелаты специально приезжали в Падую, чтобы познакомиться с Пинелли и его друзьями.

Однажды в доме Пинелли, где постоянно бывал Галилей, появился и Роберто Беллармино, ученый иезуит, восходящая римская звезда, авторитетнейший богослов-консультант Святой службы. Беллармино, как шептались за его спиной, принимает весьма деятельное участие в процессе Джордано Бруно.

Во время долгой беседы коснулись среди прочего и новых взглядов на мироздание. Беллармино тут же заявил, что Коперникова теория сплошная ересь. Если в Библии упоминается о движении Солнца, то каждый, кто это отрицает, — еретик!

Кардинал Баронио попытался несколько урезонить своего коллегу. Ведь священное писание не учит тому, как движутся небеса, а тому, как нам достичь небес! Вопрос о системе небесных сфер вовсе не вопрос веры.

Беллармино не соглашался. Раз о движении Солнца и, следовательно, о покое Земли говорится в священном писании, то это вопрос веры. В речах Беллармино сквозила фанатическая убежденность. Он говорил решительно и пылко. Взгляд его темных, глубоко запавших глаз трудно было забыть. Беда ученым, если такие ревнители веры получат над ними власть!

Срок договора, по которому Галилею положили сто восемьдесят флоринов, давно истек, а попечители и не думали о его пересмотре. Галилей стал добиваться прибавки. Дело не только в том, что оклада не хватало на жизнь. Думать следовало и о престиже математики. Почему профессор философии, пережевывающий Аристотелевы тексты, должен получать в несколько раз больше, чем тот, кто знакомит студентов с основами математических наук?

В Венеции за Галилея хлопотали друзья и настойчивее всех — Сагредо. Попечители упрямились. Все профессора хотят прибавки, а касса почти пуста! Сагредо не уступал. Потерпев неудачу у одного попечителя, шел к другому. Выслушивал комплименты по адресу Галилея и житейские наставления. Профессора, мол, обычно не живут на оклад и занимаются частным преподаванием: надо уметь заставлять учеников выкладывать денежки! От визитов к сановникам у Сагредо портилось настроение. Он жаловался Галилею, что крайне огорчен, сознавая, сколь бесплодны его хлопоты. Сагредо скромничал. Упорство его не пропало даром. Галилею увеличили жалованье до трехсот двадцати флоринов.

Существенная прибавка? При его-то долгах и его-то родне!

У Галилея от забот кругом идет голова. Он обязан следить, чтобы затеянный им «пансион для состоятельных учеников» не приносил бы убытка, он должен посылать деньги мужу одной своей сестры, платить в монастырь за другую, исполнять прихоти матери, содержать непутевого братца. Не может он обойти своим попечением и Марину Гамбу, к которой привязан всем сердцем…

Заботы одолевают Галилея, жестокая болезнь часто его терзает, но он не утрачивает вкуса к жизни. У него большой, взятый в аренду дом, красивый сад, ухоженный виноградник. В его погребке всегда запас доброго вина. Он знает толк в изысканной поэзии и тонкой кухне. Он любит вечером посидеть с друзьями в саду. Под шпалерами, увитыми виноградной лозой, искрится смех и звучат остроумные речи.

А когда на небе появляются звезды и настает благословенная тишина, Галилей берет в руки лютню и долго услаждает гостей своей чудесной игрой…

В римской тюрьме Святой службы время от времени проводилась инспекция заключенных. Первым обычно вызывали узника, сидевшего в темнице дольше других. Им давно уже был Джордано Бруно.

В Риме им занялись куда серьезней, чем в Венеции. Прежде он признавал себя частично виновным, высказывал готовность покаяться; здесь же, когда речь зашла о его научных воззрениях, стал с поражающим упорством отстаивать свою правоту. Спор, длившийся всю его жизнь, спор об истолковании теории Коперника и о выводах, которые из нее следуют, продолжался и в тюрьме. Бруно стоял на своем: Земля движется вокруг Солнца, миров множество, вселенная бесконечна.

Еретиком он себя не признавал. Как припереть его к стенке? Ученейший Роберто Беллармино нашел способ. Из показаний обвиняемого и его книг выбрали положения, составляющие суть его научных взглядов и противоречащие учению церкви. Если он от них не отречется, его сожгут. Спасти жизнь такой ценой? Нет! Мысли, которым он верен, он не может объявить ересью! «Лучше, — писал он еще до тюрьмы, — достойная и героическая смерть, чем недостойный и подлый триумф».