Страница 24 из 58
Обернулись: мужик с бидоном не уберегся: серые захватили его в полон и волокли брыкающееся тело по ветке.
— Ребятушки! — Безымянный мужик через силу повернул исцарапанное лицо, мутными глазами уставился на убегающую крышу. Выдохнул из последних сил: — Да как же вы так?
— Спасти бы… — пробормотал Велтист, отводя глаза.
Но никто не побежал спасать мужика с бидоном. Все стыдливо прятали глаза или изображали бурную деятельность, швыряя кирпичи вдогонку отступавшим мертвякам.
Ионыч вдруг подумал, что встречи с военными, которые скоро прибудут в Пушкино, хорошо бы избежать. Кто знает: может, его уже объявили в розыск. Эта мысль неприятно поразила Ионыча, и он стал озираться, силясь придумать, как бы незаметно для людей и мертвецов сбежать, но времени долго озираться не оказалось. Мертвяки поползли в сорванную калитку. Их атаку отбили. Серые откатились и пошли в наступление сразу с юга и востока. Велтист, не в силах удержать в поле зрения всех наступавших мертвяков, винтом выжрал поллитру — для успокоения нервов. Отбросил пустую бутылку. Шатаясь, подошел к Ионычу, дыхнул перегаром в ухо и прошептал:
— Какое маленькое предательство, да, братишка? Никто не пошел за Умкой. Никто! Где же справедливость, я тебя спрашиваю?
— Что за Умка? — кричал Ионыч, размахивая лопатой.
— Да с бидоном мужичок, Умкой его кличут. — Велтист захохотал: — Фьють — и нет его! Нету Умки! Какое маленькое предательство — свалить ответственность на кого-то другого… ведь никто не пошел! Никто! Справедливые, ма-ать их…
Ионыч оттолкнул его:
— Да что ты мне в ухо зудишь! Кто ты такой, совесть моя или что? Не знал я твоего Умки, и совесть моя должна быть спокойна, и такой она и является!
— А Умку никто особенно не знал, — буркнул Велтист. — Замкнуто он жил, обособленно. Детишкам оловянных солдатиков в собственноручно изготовленных формочках отливал да продовольственный магазин по ночам сторожил. Дикий был мужик, но справедливый.
Мертвяки пошли одновременно с четырех сторон света. Лезли на крышу, как муравьи; пушкинцы их отгоняли, всё более и более согреваясь.
— Эх! — крикнула Дуся, скидывая шубу. — Давно так жарко не было, а мужички? А ну, размахнись рука, раззудись плечо…
— Дуська, гром-баба! — восхищенно закричали с востока и тут же замолчали, продырявленные насквозь серым щупальцем.
— Ох, тяжко мне видеть, как др-р-рузья погибают! — кричал Светослов, целясь в серых и не стреляя. — Закрыть глаза, штоле?
Ионыч бил лопатой почти наугад; он перепил и окружающую действительность осознавал как коллаж сюрреалиста. Серые двоились и троились, окружали его со всех сторон, падали размытыми каплями с неба, пиявками впивались в тела и предметы.
— Получи! — кричал рядом Велтист, разбивая голову внеочередному мертвецу. — Русские не сдаются! — Он оторвал кусок водосточной трубы и с воплем «За родину!» кинулся на серых: столкнул с крыши сразу троих, и сам нечаянно свалился вслед за ними, воткнулся грузным телом в сугроб. Вяло зашевелил ногами-руками, застонал, откашливая снег.
— Ты как там, Велтистик? — крикнул дядь Вася, охаживавший мертвяка ломом. — Живой ли?
— Я-то че? — глухо отозвался рыжий, поднимаясь на ноги. — Главное, детишек защитить! Это справедливое занятие!
На Велтиста шел низенький красноволосый мертвяк. Остановился возле Велтиста, прошептал:
— В лесу родилась елочка…
Велтист врезал мертвяку по морде справа. Серый упал на тощую задницу, поправил ручонками съехавшую челюсть, прошепелявил:
— На утреннике читал, помнишь…
Велтист добавил мертвяку ногой с размаху: голова серого с громким чпоком отделилась от тела, шмякнулась о детскую горку, подкатилась обратно к ногам Велтиста. Печально посмотрела на него и стала растворяться. Красные волосы плыли в серой лужице и постепенно рыжели.
Велтиста словно током шибануло: узнал.
Узнал!
Велтист упал перед лужицей на колени, опустил пальцы в вязкую жидкость:
— Олежек, ты, что ли? Хулиган ты мой, как же так…
Закрыл ладонями лицо. Пальцы скрючились, нестриженные ногти до крови впились в кожу.
— Помню, Олежек, — прошептал. — Первый твой утренник в садике помню, как ты «В лесу родилась елочка» читал, помню. Всё помню, хулиганишка ты мой… по справедливости сказать, не хотел я на тот утренник идти, на работу спешил, но твоя мамка настояла, чтоб отгул взял, и правильно сделала: справедливо. Ты ведь через три дня после того утренника без вести пропал и вот, видишь как, нашелся…
Мертвяки навалились на Велтиста, воткнули мордой в снег. Рыжий зарычал, как раненый лев, напрягся и раскидал серых. Встал. Сделал шаг, другой, остановился, дернувшись от внезапной боли, посмотрел вниз — из живота и груди торчало сразу несколько щупалец.
— Несправедливо как-то… — прошептал Велтист и умер.
На крыше продолжалась драка. Люди сражались, как дикие звери, и серые даже отступили ненадолго, но быстро вернулись.
— Ну что? — крикнула израненная Дуська со смехом. — Что, Светословчик, не пора ли стрелять?
Светослова окружили, и находился он в шаге от смерти.
— Скоро пора, — прошептал хозяин карамельной лавки, облизывая пересохшие губы. — Почти пора.
— Давай уже, а? — крикнул дядь Вася, спихивая одного настырного серого с крыши. Мертвяк утянул за собой авоську с водкой. Авоська упала на лед, бутылки с погребальным звоном разбились. — Вот незадача… — грустно произнес дядь Вася, стягивая шапку. Перекрестился: — Покойтесь с миром, родные.
— Смотри, Светослов, упустишь момент! — крикнул Ионыч, заражаясь всеобщим сумасшедшим веселием.
— Будь уверен, не упущу, — процедил Светослов.
И немедленно выстрелил в какого-то совсем уж непримечательного серого. Попал тому в бедро: мертвяк упал на колени, но боеспособности не потерял и тут же поднялся. Ионыч захохотал истерически: так долго экономить последний патрон и так бездарно его потратить! Он хотел уже запустить в Светослова кирпичом, но не запустил, замерев от удивления: мертвяки в панике отступали, спрыгивали с крыши и уползали прочь, на запад, совершенно позабыв об атаке на детский садик.
— Победа! — кричал Светослов, потрясая ружьем. — Ну что, теперь-то верите, насмешники? — В пьяном угаре он снова чуть не свалился с крыши, но Дуська удержала его за руку.
— Чудо… — прошептал Ионыч, борясь с желанием повалиться перед Светословом на колени. Дядь Вася подошел к Ионычу сбоку, хлопнул по плечу:
— Да какое там чудо, Ионыч! Ты лучше на северо-восток глянь.
Ионыч обернулся и увидел в небе незначительные серые пятнышки. Пятнышки увеличивались, обретали хищные формы и с прошибающим уши гудением врывались в город: пулеметы наизготовку, выпуклые бока блестят, стальные челюсти готовы рвать мертвяков на куски.
— Геликоптеры, Ионыч, — сказал дядь Вася. — Наши летят. Из Лермонтовки, судя по направлению.
— Наши! — закричала Дуся, и ее поддержали остальные: — Наши!!!
И тут Ионыч не выдержал и все-таки упал на колени.
Глава пятая
Весь вечер и ночь военные гнали серых поганой метлой из города. Ионыч совсем умаялся, хотя основное дело делали молоденькие солдаты с автоматами, а Ионыч просто болтался поблизости театра военных действий: то сигаретку стрельнет, то анекдот расскажет — неслышный из-за постоянной стрельбы, то водки из чужой фляжки хлебнет. Катю таскал за собой, чтоб в садике не затерялась или, не дай бог, не сбежала. Девочка спала на ходу, но безропотно шла за Ионычем. Ионыч просек, что с ребенком легче миновать кордоны, да и солдаты часто жалели девочку: то безвкусную шоколадку ей вручат, то хлебушка, а бывало и кусочек сахарину детству пожертвуют. Ионыч сердечно благодарил бойцов за участие в судьбе несчастной сиротки, отступал в тенек и угощение у Катеньки отбирал.
— Можно попробовать? — спросила однажды Катенька.
— Ты долго голодала, — ответил Ионыч, разгрызая окаменелый сахарин. — Тебе чайную ложечку куриного бульончика надо, горячего. А от сладкой да хлебушной пищи еще кони двинешь нечаянно.