Страница 13 из 58
Сказал:
— Этот Пяткин мало того что убийца, так еще и маньяк. Представь, Федя, он держит взаперти собственную дочь в целях насилия над ее личностью.
— Каков подлец! — выдохнул Федя. — А я его выгораживал… Прости, Ионыч! Да кабы я знал…
— Прощаю тебя идиота. — Ионыч похлопал Федю по плечу. Подошел к старику, пнул в бок.
Кажется, сломал ребро.
Чуток полегчало.
— Он ее насиловал, а я всё видел, — не моргнув глазом, соврал Ионыч. — Такого надругательства над женским телом я стерпеть, конечно, не смог и вломил ублюдку промеж глаз. Мой коронный прием, ты с ним хорошо знаком, Федя. Подлец умолял меня на коленях не рассказывать внуку о факте насилия, предлагал крупную взятку, но разве мог я обещать, что скрою ужасную правду? Тогда шелудивый пес Пяткин стал угрожать мне пистолетом.
Федя перекрестился:
— Каков негодяй! Такие, как он, ни бога ни света не знают, а убить для них, что таракана раздавить — раз плюнуть. Повезло тебе, Ионыч, что вообще жив остался.
— Редкостный подонок, — согласился Ионыч, роясь у Пяткина в карманах. — А вот, кстати, и ключи. Сейчас мы освободим несчастную женщину. — Похотливо тряся ляжками, Ионыч потрусил к двери, за которой тихо пела сумасшедшая Анна.
— Деда?
Ионыч и Федя замерли. В дальнем конце коридора мелькнула резко очерченная тень подростка с пистолетом.
Ионыч растерялся и брякнул:
— О, Маричек, вот и ты! А дедушка твой, как видишь, утомился и заснул прямо на полу. Сейчас мы его разбудим…
— Да-да, разбудим сейчас, — подтвердил сокольничий, прижимаясь спиной к стене, чтоб не попасть под огонь.
— Со мной часто такое бывает, — сказал Ионыч, пытаясь нащупать рукоятку пистолета. — Иду себе по бульвару, никого не трогаю, вдруг раз: спать захотелось. А если хочется, то почему бы и не поспать? Особенно если лето, а день выдался душный, ленивый.
— Всегда надо делать то, что хочется, — дрожащим голосом подтвердил сокольничий. — Иначе ячмень на глазу вскочит или изжога начнется — такая есть русская примета.
Марик медленно поднял пистолет. Ионыч заскрежетал зубами:
— Ты чего это вытворяешь, негодник? Шутить со мной вздумал?
Мальчишка выстрелил в Ионыча, не целясь. Пуля чиркнула по стене, с глухим стуком ударила в дверной косяк. Посыпалась труха, щепки. Запахло чем-то терпким, дурманящим, кисловато-сладким. Ионыч вытащил пистолет, неторопливо прицелился. Мальчик развернулся и побежал.
Пока страх гнал его, он мог бежать очень долго и без устали. Но страх растворялся, а в душу по капле, словно яд, вливалась ненависть. «Эти вонючие турища только что убили деда!» — мелькнуло в треснувшем сознании мальчика.
Марик остановился, повернулся…
Левую руку словно кипятком обожгло. Хлопца развернуло, бросило к стене. Боль прокатилась от плеча к кисти жгучей лавиной. Ионыч приближался к нему с пистолетом в руке. Лицо у него было белое, глаза белые, руки белые и совсем не дрожали — как у робота; Ионыч привиделся Марику меловым отпечатком на черной стене, и мальчишке стало безумно страшно. Он дернулся, побежал. Ионыч нажал на спусковой крючок: осечка. Марик, не обращая внимания на боль в раненой руке, забыв о пистолете, влетел в свою комнату, захлопнул и запер дверь на засов. Без сил опустился на пол, лицом к двери, вспомнил о пистолете, поднял его и прицелился в дверь. Бросил взгляд вправо: перепуганная Катенька сидела на кровати, укутавшись ватным одеялом до подбородка. Глаза у нее были безумные, белые, почти как у Ионыча.
— Сейчас-сейчас… — прошептал Марик, дернул рукой и скривился от боли. Прошептал: — Ты не бойся, выдюжим.
Он поднялся и подошел к шкафу. Скинул с полки на пол бинты, схватил бутылочку йода. Зубами сдернул резиновую пробку, прикусил и вылил йод прямо на рану: пуля пробила руку насквозь чуть ниже локтя. Кровь в ране будто вскипела. Марик закричал и едва не проглотил пробку. Уронил пузырек, и йод пролился на ковер.
«Дед отругает… — мелькнула мысль. И тут же: — Нет, не отругает, не сможет больше отругать».
Марик наглухо перебинтовал плечо. Рыча, зубами разорвал бинт, кое-как затянул узел. Взглянул на застывшую от страха Катеньку: подумал, что надо было попросить ее перебинтовать. Впрочем, Катенька находилась в таком состоянии, что вряд ли смогла бы помочь.
Мальчишка через силу улыбнулся:
— Ты не бойся. Нам бы только до Драконицы достучаться… или еще до кого. — Марик сел за компутер. — Достучимся, блин, расскажем, что тут, и порядок. Возьмут твоих опекунов тепленькими. — Мальчик попытался подключиться к сети. — Важно не паниковать. Дед говорил, что самое главное в напряженной ситуации, успокоиться и найти возможности. — К сети подключиться не получалось. — Ч-черт… — пробормотал Марик, щелкая курсором манипуляшки по кнопке «Соединить». — Ну же! Давай! Давай!!!
В дверь вкрадчиво постучались.
— Мальчик, открой… — попросил Ионыч медовым голосом. — Надо разрешить недоразумение. — И тут же, зло: — Твоему деду плохо, у него случился сердечный удар! Ты что, свиненок, совсем не заботишься о погибающем родственнике?
— Это твой внучатый долг! — добавил сокольничий неуверенно.
— Внучавый, — поправил Ионыч.
— Внуческий. Кажется, так правильно.
— Заткнись, Федор.
— Проваливайте! — закричал Марик, не оборачиваясь. — У меня пистолет! Я выстрелю, если попытаетесь войти!
Он продолжал жать кнопку.
Соединить-соединить-соединить.
«Успокойся, Марик. Подумай».
Соединить-соединить-соединить.
«Важно думать. Проверить, всё ли учел. Убедиться, что поступаешь правильно. Думать».
Соединить-соединить-соединить, блин!
Сзади послышался шорох. Марик развернулся вместе с креслом.
Катенька трясущимися руками двигала засов.
— Катя, — прошептал потрясенный мальчик. — Ты же… — Он направил пистолет на девочку. — Прекрати сейчас же или я… я выстрелю, будь уверена!
Девочка посмотрела на него и улыбнулась. Той своей милой и искренней улыбкой, которая так крепко впечаталась в память мальчика.
— Катенька, девчоночка, открой дверь, — вкрадчиво позвал Ионыч. — Твой дяденька пришел, молока тебе принес.
— Катя, пожалуйста, — прошептал Марик, целясь в девочку. — Пожалуйста, не надо.
Катенька замерла.
— Катя, если это грязное турище зайдет сюда, оно убьет меня… — прошептал мальчик. — И тебя тоже. Ты что, не понимаешь?
Молчала Катенька: не двигала засов, но и не отпускала.
Во второй раз позвал Ионыч:
— Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес.
Катя потянула засов.
— Катя, нет!
В третий раз, с особенным психологическим нажимом, позвал Ионыч:
— Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес!
— Катя!
— Простите, дяденька. — Девочка обеими руками схватила засов, уперлась ногами в пол и отодвинула. Дверь с грохотом распахнулась, Катеньку отбросило к стене. Марик не верил глазам: она все-таки предала его!
А он так и не выстрелил.
Пуля как оса вонзилась ему в правое плечо: раздробила металлическим жалом кость. Марику показалось, что он ныряет в забвение, как в бочку теплого турьего молока, но тут нахлынула боль: горячим потоком обварила тело и за шкирку втащила в сознание. Мальчик жалобно вскрикнул и повалился на пол вместе с креслом; пистолет выпал из руки и отлетел под тахту.
— Свиненок. — Ионыч вошел в комнату, огляделся: острым, словно заноза, взглядом зацепился за мальчишку. Его глаза как тупые столовые ножи вспарывали Марику душу. Тяжелораненый хлопец попытался встать: Ионыч ударил его ботинком в живот. Марик скрючился на полу.
— Больно, свиненок? А вот будешь знать, как во взрослых стрелять!
— Нехорошо это, во взрослых стрелять. — Сокольничий Федя покачал головой. Увидел на столе наручные часы с кожаным ремешком, украдкой схватил, поднес к уху, послушал и, удовлетворенно причмокнув губами, поглубже затолкал в карман.
— Турища вонючие… — прошептал мальчик. — Чтоб вы сдохли! — Перед лицом смерти он хотел вести себя стойко и невозмутимо, как взрослый мужчина, но у него не получалось: ярость и боль захлестывали с головой.