Страница 26 из 67
Даже если допустить, что воспитатель не вполне объективен, сравнивая возможности своего ученика с гением великого французского математика и физика, все равно очевидно, что хотя бы в этой области дела у молодого Павла шли не так уж и плохо.
Другой очевидец, гвардейский офицер Саблуков, в своих воспоминаниях свидетельствует:
Павел знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках.
Еще один повод для сомнений. Чтобы прилично выучить перечисленные выше языки, нужно быть либо способным, либо хотя бы трудолюбивым человеком, но уж точно не ленивым оболтусом, на что откровенно намекает, говоря о Павле, официальная история.
Понравился будущий император и за рубежом, где побывал под именем графа Северного. Понравился даже придирчивой прессе. Журнал "Mercure de France" писал:
Русский князь говорит мало, но всегда кстати, без притворства и смущения и не стремясь льстить кому бы то ни было.
Самое приятное впечатление Павел произвел также на французских литераторов и художников. Кстати, приездом великого князя в Париж удачно воспользовался Бомарше. Благодаря протекции Павла французский король согласился прослушать чтение пьесы "Женитьба Фигаро". Оба знатных слушателя остались довольны. Так что крестным отцом знаменитого Фигаро является Павел.
Даже если ко всем приведенным выше свидетельствам отнестись с необходимой придирчивостью и поделить все высказанные здесь комплименты пополам, то и в таком случае "этот" Павел даже отдаленно не напоминает того традиционного Павла, о котором обычно повествует русская история. Один из них образован, умен, весел, обладает тонким вкусом, любит Францию. Другой, из российского учебника истории, — недалек, мрачен, злобен, пруссак по натуре и вкусам.
Обе версии сходятся, пожалуй, лишь в одном: Павел действительно временами был крайне вспыльчив и в эти моменты плохо владел собой. Официальная история приводит немало примеров того, как взбешенный чем-либо император сурово наказывал за какую-нибудь ничтожную провинность тех, кто имел неосторожность попасть ему под горячую руку. Альтернативная история не остается в долгу и приводит ровно столько же примеров того, как Павел, искренне раскаиваясь и страдая из-за своей вспыльчивости, приходя в себя, тут же отменял несправедливые решения и щедро одаривал пострадавших. Андрей Разумовский, один из друзей Павла, вспоминал, что однажды тот в откровенном разговоре, признавая недостатки своего характера, сказал: "Моя цель — уравновешенное поведение. Повелевать собою — величайшая власть. Я буду счастлив, если достигну ее".
Припадки ярости — дело не такое уж редкое в кругу русских государей. Здесь император ничем не отличался от Ивана Грозного или Петра Великого. К тому же существует версия, что раздражительность Павла вовсе не была "подарком" природы, а явилась следствием неудачного отравления. Историк Шильдер утверждает:
Когда Павел был еще великим князем, он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нем (лейб-медик Фрейган. — Я. Р.), угадал, что великому князю дали какого-то яда, и, не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки…
Князь Павел Лопухин свидетельствует:
Когда он приходил в себя и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева.
Если версия об отравлении верна, то императору следует посочувствовать. Как, впрочем, и его окружению. Нетрудно догадаться, что Павел после припадка вспоминал далеко не все, что натворил, да и "благонамеренное лицо" не всегда осмеливалось напомнить монарху о допущенных ошибках. Так что придворным жилось с подобным императором, конечно, нелегко.
Низов эта проблема не коснулась. Если считать анекдоты, ходившие в народе, своеобразным барометром, оценивающим деятельность и характер правителя, то окажется, что о Павле намного меньше злых и желчных историй, чем о большинстве его коронованных коллег. Скорее наоборот: народ не без удовольствия потешался над тем, как достается сильным мира сего от императора, поскольку это как бы уравнивало всех русских подданных перед государем. Есть, например, история о том, как Павел, увидев, что слуга тащит вслед за изнеженным щеголем-офицером его шубу и шпагу, приказал поменяться им местами: слугу сделал офицером и дворянином, а бывшего хозяина приставил к нему в качестве денщика. У русского аристократа подобный анекдот вызывал, естественно, изжогу, а вот простолюдину нравился и казался вполне забавным. Характерно в этом плане замечание русского писателя Фонвизина:
…бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге, — до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла.
Павел, будучи антиподом Екатерины и получив в свои руки власть, постарался поставить сначала Петербург, а затем и всю (дворянскую) страну с ног на голову. В этом необычном и, конечно же, неудобном положении русские дворяне пробыли четыре с половиной года, а потому и не простили монарху испытанного унижения. Отсюда непривычный для дореволюционной России "кубизм" в официальном парадном портрете государя императора.
Если Павел и был безумцем, то его поведение сродни безумству Дон Кихота из Ла-Манчи. Легко представить себе, что стало бы с Испанией, если бы на несколько лет этот рыцарь получил абсолютную власть над страной. Сколько благородных поступков было бы совершено на Пиренейском полуострове! И одновременно сколько ветряных мельниц уничтожено. Это и есть история царствования Павла в России.
К тому же напомню, что Павел — рыцарь, неоднократно лишенный наследства. Сначала после смерти Петра III Екатерина лишила сына власти под предлогом его малолетства. Затем не отдала трон законному преемнику в год его совершеннолетия; великий князь не дождался от матери даже объяснений. И наконец, все шло к тому, что его лишат наследства уже окончательно.
В 1794 году, опираясь в своих доводах на исторический прецедент (конфликт Петра Великого и царевича Алексея), Екатерина официально поставила перед Императорским советом вопрос о том, чтобы ее наследником стал не сын, а внук. Она писала:
Признаться должно, что несчастлив тот родитель, который себя видит принужденным для спасения общего дела отрешить своего отродня… Премудрый государь Петр I, несомненно, величайшие имел причины отрешить своего неблагодарного, непослушного и неспособного сына. Сей наполнен был против него ненавистью, злобою, ехидною завистью; изыскивал в отцовских делах и поступках в корзине добра пылинки худого, слушал ласкателей, отдалял от ушей своих истину" и ничем на него не можно было так угодить, как понося и говоря худо о преславном его родителе. Он же сам был лентяй, малодушен, двояк, нетверд, суров, робок, пьян, горяч, упрям, ханжа, невежда, весьма посредственного ума и слабого здоровья.
Все эти доводы Императорский совет убедить, однако, не смогли. Далеко не все дотошно перечисленные Екатериной недостатки царевича Алексея совпадали с характеристиками Павла. Великого князя в отличие от царевича Алексея предателем отечества назвать было невозможно. Если Алексей всячески отлынивал от государевых дел и службы, Павел рвался то на фронт в действующую армию, то в Государственный совет. Павел жаловался не на свое неумение, как в свое время царевич, а, наоборот, на то, что мать не дает ему шанса применить силы и знания на практике, целенаправленно отстраняет его от государственных дел. Павел не бегал, как Алексей, за границу, не просил у иностранцев помощи, чтобы сесть на престол.