Страница 38 из 55
– Ах, как больно, ах, как больно!
Они нервно рассмеялись, и проходившая мимо женщина недоуменно посмотрела на них. «Где Давид?» Они снова взглянули на часы. Было без пяти двенадцать.
– Он уже полчаса торчит там, – сказал Кортесар. – Непонятно, что он там делает.
– Может быть, к старикану пришел еще кто-нибудь. Не волнуйся раньше времени.
– Старикану немного осталось… В конце концов он уже пожил свое. Не так ли?
Рауль подавил нервный зевок. Рука в кармане судорожно сдавила рукоятку револьвера.
– Все старики эгоисты. Не убрать их вовремя, сами никогда не уступят дороги.
– Страной правят одни старикашки. Они эксплуатируют нас.
– Мы могли бы заставить их работать.
– Киркой и лопатой.
– Если мы разделаемся с ними, наследники будут нам благодарны.
– Вот именно. Мы даже могли бы потребовать у них участия в прибылях.
– Послушайте, сеньора! Мы только что отправили на тот свет вашего дедушку. Вы нас за это отблагодарите?
– Разумеется! Все, что вам будет угодно. По правде сказать, вы нам оказали большую услугу. Бедняжка уже становился нам в тягость!
– Вдобавок от него так скверно пахло. Все старики перед смертью невыносимо воняют.
На миг они прервали представление.
– Гляди! – крикнул Рауль, указывая в сторону, где стояли жандармы. – Они смотались.
– Не может быть!
– Убрались трепаться в другое место.
– По-моему, они пронюхали об опасности.
– Мы бы разделались с ними в первую очередь.
– Проклятые трусы. Смылись.
– Да еще поджав хвост.
Не зная, что сказать друг другу, они, однако, чувствовали непреодолимую потребность говорить. Они словно старались оправдаться, найти какую-то отдушину, подготовить для себя отступление.
– Погляди-ка, привратница опять подметает парадное! Сколько раз в день она это делает?
– Откуда я знаю! Есть люди, которые не могут ни минуты сидеть спокойно. Подавай им работу.
– Похоже, у этой проклятой старухи пляска святого Витта.
Вдалеке на башенных часах пробило три четверти: должно быть, они спешили. Их часы показывали только без двадцати двенадцать. Кортесар, не в силах больше терпеть, повернулся к Раулю.
– Ты не думаешь, что с ним что-нибудь случилось? Ведь он уже давно должен был выйти.
– Да, это очень странно. Ему было назначено на одиннадцать.
– Вот что, подожди здесь минутку. Я схожу поговорю с Мендосой.
Придав себе беззаботный вид, Кортесар зашагал по тротуару. Проходя мимо подъезда депутата, он искоса заглянул внутрь. Там никого не было.
Деревья вдоль тротуаров протягивали в свинцово-серое небо свои голые ветви. Последние осенние листья кружились в ногах у прохожих; несколько листочков застряло в опустевших кронах.
– Какого дьявола он там торчит?! – спросил, подойдя, Кортесар.
Паэс, сидевший в машине, махнул рукой.
– Уже полчаса мотор зря работает.
В автомобиле Мендоса набивал табаком трубку, Анна нервно грызла ногти. Наступило молчание.
– Вам не кажется, что с ним что-нибудь приключилось? – опять спросил Кортесар.
Паэс повернулся к нему.
– Приключилось? А что может с ним приключиться? Обморок? Или старик сан всадил в него пулю?
– Если бы там что-нибудь случилось, тут уже давно бы забегали. А ты погляди, привратница преспокойно метет.
Кортесар не обратил внимания на слова Мендосы.
– Я всегда был против того, чтобы это дело поручать Давиду, Он самый неподходящий из нас.
– Почему же тогда вы согласились с его кандидатурой? – спросил Паэс. – Сказали бы, что он не подходит… Все было бы по-другому.
Мендоса поднес трубку ко рту.
– Вы разговариваете так, будто, вместо того чтобы укокошить этого старикашку, Давид сам схлопотал пулю. Мне кажется, это слишком рискованное предположение.
– Надо выключить мотор, – сказал Паэс. – Если он будет так работать π дальше, я не отвечаю за последствия.
– Тогда выключи.
– Так я π сделаю.
Паэс повернул ключ зажигания, π автомобиль перестал содрогаться.
– Ты посмотрел, сколько бензина?
– Хватит до самого Аликанте.
– Не думаю, чтобы нам пришлось ехать так далеко, – пошутил Кортесар. Он обернулся к Анне и сказал: – Как ты думаешь?
Мендоса махнул ему рукой.
– Не спрашивай ее ни о чем. Она в трансе. Мне она призналась, что это убийство поможет ей обрести душевное спокойствие.
Анна не удостоила его ответом. Все происходило совсем не так, как она себе представляла. Ее участие было крайне незначительным, а потому недостойным строгого наказания. С тех пор как она доверилась Агустину, ее не оставляло чувство, что она участвует в каком-то чужом ей деле. Анну раздражало поведение Мендосы, и она едва сдерживала себя.
– Она чувствует себя обойденной, – услышала Анна голос Мендосы. – Думает, мы не поняли ее глубоких душевных переживаний.
Испытывая к Агустину непреодолимую ненависть, Анна все же не могла не удивляться его особому таланту разоблачать ее. Мендоса принадлежал к той категории ловких людей, которые умеют лишать других смысла существования, умеют разоблачать их самые сокровенные, самые потаенные мысли.
– Она говорит, что оставила анархистов потому, что они ее не понимали. Это были грубые животные. Им даже в голову не приходило, что у нее тоже есть душа, И душа нежная, женская. Я понятно изъясняюсь или не очень?
– Ничего не понятно, – ответил Паэс. – И лучше будет, если ты замолчишь.
Мендоса не обратил на слова Луиса ни малейшего внимания.
– Женщины – необыкновенные существа, честное слово! Стоит только признать за ними право на тонкие переживания, и можешь делать с ними все, что угодно. Еще бы! Ведь душа – это самое главное. А на свете так мало людей, которые могут понять…
– Внимание, – сказал Кортесар.
Давид только что вышел из подъезда и оторопело оглядывался вокруг. Луис завел мотор и открыл переднюю дверцу машины. Сердца у всех бешено стучали.
– Ну и дурак же! – вскрикнул Агустин. – Все перепутал!
Давид, вместо того чтобы направиться к поджидавшему его автомобилю, неожиданно пошел в противоположную сторону. Портфель он оставил в кабинете Гаурнера и сжимал в руке какой-то темный предмет.
– Поехали, – сказал Луис – Мы его догоним на другой улице.
Четырехместный лимузин рывком взял с места и помчался по Диего де Леон. Кортесар остался стоять на тротуаре с разинутым ртом.
Рауль между тем бросился вслед за Давидом. Он резко дернул его за плечо; улица была пустынна, и риск был невелик.
– Что случилось?
Давид ничего не ответил. Он сжимал в руке револьвер, и Рауль невольно оглянулся. У подъезда никого не было, никто их не преследовал. Рауль схватил Давида за рукав и стал сильно трясти.
– Ты его убил? Говори! Ты его убил?
Но и тогда Давид не проронил ни слова, и Рауль хотел силой отобрать у него револьвер. Улица по-прежнему была пустынна, лишь несколько женщин, проходивших мимо, удивленно обернулись и поглядели на них. Давид двигался точно во сне.
– Дурак, – пробормотал Рауль. – А ну-ка, отпусти.
Он со злостью ударил Давида в грудь так, что тот согнулся. Задыхаясь, точно затравленный зверь, Давид наконец разжал руку.
Револьвер упал на тротуар. Ударом ноги Ривера отбросил его в сточную канаву.
– Отдай мне его, отдай, – бормотал Давид.
Рауль услышал за спиной шаги и спустил предохранитель на своем револьвере. Он быстро обернулся. Это был Кортесар. Редкие прохожие, видевшие их борьбу, смотрели на них и тихо переговаривались между собой.
– Пошли быстрей…
Он схватил Давида, и они свернули за угол. Пот катил с него градом. Немало прохожих видело их, и, быть может, как раз в» ту минуту кто-нибудь уже звал полицию. Они позволили поймать себя самым дурацким образом. Дикая злоба против Давида охватила Рауля, и он с яростью сдавил ему руку.
– Дурак! Дурак!
С такой ненавистью он не ругался никогда в жизни. Сотни глав следили за ними. Всю спину так и жгло, так и кололо от этих взглядов. Ему хотелось визжать, кусаться. Почувствовав, как у него подгибаются колени, как он, сам не замечая этого, бежит, Рауль понял, что его охватила паника.