Страница 90 из 95
После провала путча Алексеев откровенно признался Милюкову (по следам «корниловского дела»): «Выступление Корнилова не было тайной от членов правительства, вопрос этот обсуждался Савинковым, Филоненко и через них с Керенским. Только примитивный военно-революционный суд может скрыть участие этих лиц в переговорах и соглашении. Савинков уже должен был сознаться печатно об этом. Филоненко будет выведен на чистую воду. Он в будущем министерстве претендовал на пост министра иностранных дел, великодушно на другой день соглашаясь на пост министра внутренних дел… Участие Керенского бесспорно. Почему эти люди отступили, когда началось движение, почему отказались от своих слов, я сказать не умею».
Многие деятели Временного правительства, включая того же Керенского, сначала спровоцировали выступление военных, а затем их предали, как они ранее предали и самодержца российского. Н. Реден, флотский офицер, прямо говорит о личной ответственности Керенского, посвященного во все детали секретного плана «по наведению порядка» в России силами верных войск: «План военной реформы получил одобрение Генерального штаба и ряда личных представителей Керенского. Важным пунктом было усмирение неуправляемого гарнизона Петрограда, для чего предполагалось вызвать с фронта войска. Весь план разрабатывался сверху в строжайшей секретности. Керенский, знакомый с планом в мельчайших подробностях, не раскрывал его содержания лидерам Советов и скрывал его от коллег министров, которым не доверял».
В армии о плане знали только ряд высокопоставленных офицеров. Однако, понимая, что кадровые армейские офицеры консервативны, премьер-социалист вскоре стал нервничать, опасаясь, что «альянс с военной кликой откроет путь реакции и даже восстановлению монархии». Когда заговор вошел уже в завершающую фазу, Керенский фактически предал генерала, офицеров, сдал их в руки Советов.
Премьер боялся власти военных, которые его не жаловали.
Показательны слова Корнилова, сказанные им генералу Лукомскому, своему верному помощнику, доверительно: «Я уверен… что надо вышвырнуть тех слизняков, которые составляют Временное правительство; если они каким-то чудом останутся у власти, то главари большевиков и Совета рабочих и солдатских депутатов (Петроградского совета) стараниями Чернова и К° останутся безнаказанными. Пришло время положить конец всему этому. Пришло время повесить германских агентов и шпионов с Лениным во главе и разогнать этот Совет рабочих и солдатских депутатов — да так, чтобы они уж никогда не смогли снова собраться. Я собираюсь поручить возглавить эту операцию генералу Крымову. Я знаю, что в случае необходимости он не будет медлить и повесит всех членов Совета рабочих и солдатских депутатов».
Правда, Корнилов говорил, что «не собирался выступать против Временного правительства», и выражал надежду, что «все же договорится в последний момент», но, похоже, он и сам в это не верил. Вспомним и то, что в годы Гражданской войны иных из офицеров, что ранее шли на сотрудничество с Керенским, белые расстреляют как предателей. Хотя тот указом и поставил Корнилова Верховным главнокомандующим над русской армией, опасения его не оставляли. Керенский боялся, что тот его арестует и даже предаст смерти. Он писал: «Корнилов был твердо убежден в абсолютном бессилии правительства; он смотрел на правительство, так сказать, как на некий рудимент, на который не нужно обращать никакого внимания».
Надо четко представить себе ту обстановку, в которой оказались страна и армия. 6 июля 1917 г. немцы прорвали оборону XI армии, которая стала отступать в полном беспорядке. Затем покатилась назад VII армия. Части бросали позиции и устремлялись в тыл, грабя, насилуя, убивая. Фронт развалился, хотя на одного немца приходилось примерно пять русских солдат. Нужно было срочно что-то предпринимать. Л. Корнилов, вступивший в ночь с 7 на 8 июля в должность главнокомандующего войсками Юго-Западного фронта, требовал, чтобы против тех, кто оставляет без приказа позиции, против «изменников», применялись бы пулеметы и артиллерия. Фактически он и санкционировал введение смертной казни на фронте (Керенский и тут увильнул).
Корнилов заявлял: «Я не остановлюсь ни перед нем во имя спасения Родины от гибели, причиной которой является подлое поведение предателей, изменников и трусов».
Генерала поддержал и Б. В. Савинков, комиссар 8-й армии. По его приказу разоружена 46-я пехотная дивизия Юго-Западного фронта. Там царила анархия. Солдаты прогнали офицеров. Окрестные деревни подверглись набегам грабителей и погромщиков. Дивизию окружили карательные отряды. Два полка сдались и выдали зачинщиков. Один полк был обстрелян из пушек и сдался. Зачинщиков мятежа расстреляли.
Генерал П. Н. Краснов в своей книге писал, сколь резко изменилась атмосфера в армии. Это рассказ о том, как трансформировались в головах простых солдат и казаков «идеи социализма и коммунизма». В их понимании новая власть перво-наперво должна была взять и поделить деньги полка между всеми. Рядовые чины захотели, чтобы офицеры непременно здоровались с ними за руку. Вскоре охваченные анархией казаки даже перестали чистить и регулярно кормить своих лошадей, предались пьянству и безобразиям.
Безобразий было предостаточно везде. Если почитать письма наших солдат из окопов времен Первой мировой войны, становится очевидно, что снабжение армии совершалось из рук вон плохо.
В фонде Самарского губернского жандармского управления были целые ворохи солдатских писем. «Одежда плохая — шинель ластиковая на легкой бумазейной подкладке, вся ползет. Каждый день починяю, легка, холодна, только от солнца холодок делать. Фуражка стара, растрепана, ворона на гнездо не возьмет, папах не дают. У сапог голенища, брезентовые тряпочные, уже порвались, и на солдата я не похож, как какое-то чучело страшное…»
Нередки в армии вспышки инфекционных заболеваний, ибо отсутствовал и самые элементарные санитарно-гигиенические условия. В землянках и окопах ютились в ужасных условиях. Санитарной обработки и дезинфекции не было, мылись в банях редко. «За три месяца были два раза в бане, вшей берешь горстью и бросаешь в снег. Умываться приходится раз в месяц…» «Эх, куманек, если бы вы взглянули, какое у нас скотоводство в рубашках да штанах, счету нет». Отсюда и многочисленные болезни (цинга, кишечные инфекции, холера, дизентерия).
В таких условиях немудрено, что пропаганда против войны имела огромный успех. Эти настроения были широко распространены всюду. Солдаты пытались как-то снимать стрессы, используя спирт и алкоголь. В письмах с фронта встречаются описание таких сцен. «Из русских полков ходили к немцам в гости, они их напоили пьяных, и они принесли их к нашим проволочным заграждениям и сказали: “Урусь, бери своих товарищей, они пьяны”». Немцы в этих диких античеловеческих условиях вели себя как и все остальные. «Австрийцы все пьяные, встали на окопы и кричат: “Ура!” Паны, паны, идите к нам”. А наши звали их. Вообще было весельство. Вышли наши и ихни на средину между окопов наших и ихних, австрийцы целуют наших и говорят: “Зачем мы воюем?”»
Общим мотивом писем становятся такие мысли: «Сколько крови пролито? Какие результаты достигнуты? Кто больше страдает в эту войну? При решении этих вопросов руки опускаются, и унынье заполняет душу». С 1916 г. главное требование всех солдат — мир!!!
Буржуазное правительство России рассчитывало, что ему с помощью псевдореволюционных фраз удастся обмануть восставший народ, представив дело так, что «будто социально-политический характер войны со стороны России изменился от замены царской монархии гучково-милюковской почти республикой». Народ на какое-то время, похоже, поверил этим посулам, но когда стало ясно, что Временное правительство дало буржуазии «жирный кусок, настоящую власть», а Советам «посулы… лесть, фразы, уверения, расшаркивания Керенских», тогда как на деле мечтает лишь об удушении Советов рабочих и крестьянских депутатов, он восстал против этой власти. Буржуазная власть была «за войну». Как скажет Ф.Степун, «Милюков не расслышал отнюдь не только шкурнической, но по существу праведной тоски русского народа по замирению».